Золотые уколы смерти - Ольга Экстер

Воронцова поднялась. Ей стало почему-то не по себе. Даже слегка подташнивало. Она поблагодарила Анжелу, записала телефон и поспешила дойти до трассы, где стала ловить машину. Ни в каком автобусе Ирина сейчас ехать не могла. Не могла смотреть на людей. В голове у нее кружилась какая-то карусель и стоял глухой звон.

Она слишком отчетливо вдруг представила именно себя на месте несчастной Роксаны.

Глава 13

Добравшись до дома около одиннадцати, Ирина без сил, не раздеваясь, повалилась на диван.

То, что она сегодня узнала, поняла и пропустила через свое сердце, оказалось слишком тяжелым и страшным. Ирина не могла реагировать на это просто с профессиональным интересом и спокойствием. Как женщина, она прекрасно понимала и жалела Роксану, ее разбитую жизнь и искалеченную судьбу.

Ведь по большому счету с ней, с Ириной, почти так же поступил ее бывший муж Рихард. Бросив ее, он предпочел другую, тоже счастливую, сытую, не обремененную заботами американку.

Разница только в том, что Ирину это не сломало как в силу особенностей характера, душевного склада, так и в силу определенных жизненных обстоятельств.

А Роксану Моветян все случившееся превратило в чудовище. Несчастное, больное, но чудовище.

Этой тяжелой ночью Воронцовой снились неприятные сны.

Ощущая разбитость во всем теле, головную боль и омерзительное отношение к подлой и несправедливой жизни, наутро Ирина притащилась на работу.

Каменецкий и Дроздов, естественно, с нетерпением уже ждали ее и набросились с упреками, почему она вечером не позвонила, не известила о своем благополучном возвращении в город. Дескать, мало ли что могло с ней произойти!

Ирина опустилась в кресло, отрешенно посмотрела на коллег, махнула рукой и тихо произнесла:

— Да бросьте вы, что со мной случиться может. Все худшее уже произошло — я точно знаю, кто преступница. Лучше бы мне этого не знать…

Мужчины удивленно переглянулись, и капитан воскликнул:

— Ну, Ирина Воронцова, ты даешь! Другой на твоем месте сиял бы от удовольствия и сверлил дырочки на погонах под новые звездочки, а на тебе лица нет. Сидишь, будто по тебе каток проехался!

— Вот-вот, капитан. Именно каток. И название ему — сволочизм нашей жизни, и ваш, мужиков, в частности.

Дроздов громко присвистнул, подошел к Ирине, слегка потряс ее за плечи:

— Очнись, красавица! Что случилось? Ты совсем не в себе, на нас зачем-то наезжаешь!

А Каменецкий начальственным тоном, с ноткой обиды даже за оскорбление своего пола прикрикнул:

— Кончай, Воронцова, сопли распускать! Докладывай все по порядку. Тут тебе не это… тьфу, а угрозыск!

— Пожалуйста, слушайте. Потом отвечу на ваши вопросы.

Ирина включила диктофонную запись разговора с Анжелой Лебедевой и, закурив, отвернулась к окну.

Через двадцать минут, когда закончилась пленка, в кабинете капитана Каменецкого висел тяжелый табачный дым.

— Ну и дела-а, — протяжно вздохнул Петя Дроздов. — Но я не понимаю, как она до убийств-то дошла?

Ирина по-прежнему смотрела в окно на чистое голубое небо. Сглотнув комок в горле, она сказала:

— А сейчас я вам нарисую более-менее реальную картину того, что произошло с Роксаной. Отвращение и ненависть к мужчинам, доходящие до патологии, шизофрении, навязчивая идея… Тут целая гамма, исследовать которую должны врачи-психологи и психиатры. Плюс к этому, я уверена, глубоко затаенная, загнанная внутрь души неутоленная любовь к этому Славику. Короче говоря, Роксана превратилась в гремучую смесь, ее прежняя личность оказалась разрушенной, вытесненной другой: безжалостной, больной, страшной. Во многом этому способствовал алкоголь, а окончательно добили девушку наркотики. Выпивка ее перестала удовлетворять. В это время она колола умирающей матери морфий. Попробовала как-то с похмелья сделать и себе укольчик — эйфория, мир заблестел яркими красками. Ей понравилось — и пошло-поехало. После смерти матери она полностью, очевидно, потеряла над собой контроль. Морфий кончился, нужно было добывать деньги. Роксане уже все равно, каким способом это делать. Покрутившись в среде опытных наркоманов, она узнала о «золотом уколе». Поскольку нужны были деньги, Моветян решила заняться проституцией и на всякий случай держала в сумочке шприц со смертельной жидкостью. Всадить его, в случае чего, опытной руке — одно мгновение. То же самое оружие, но бесшумное и гарантирующее немедленную смерть.

— И все же, Ирина, непонятно, по какому принципу она стала выбирать клиентов, жертв.

Каменецкий откашлялся и выпил стакан воды.

— Мне самой еще это не до конца ясно. Могу с уверенностью сказать только одно: все трое убитых чем-то напоминали ей Славика Крутова. Скорее всего лицом — ведь знакомилась она с мужчинами, когда они были одеты.

— Но у всех троих убитых лица совершенно разные… Может, прически, форма ушей, зубы… — вмешался Дроздов.

— Да что мы будем гадать! У нас же в деле есть фотографии покойных. Давайте внимательно еще раз сличим лица.

С этими словами Каменецкий извлек из своего сейфа увесистую папку и, порывшись в ней, достал несколько фотографий. Все трое оперативников склонились над малоприятными, но такими нужными сейчас снимками лиц покойных.

— Так… так… прически разные… носы… уши… Ямочки на подбородке… нет… зубы…

— Вот!

С Воронцовой мигом слетело ее утреннее настроение. Сейчас она напоминала кладоискателя, нашедшего горшок с золотыми монетами.

— Зубы! Смотрите, у всех мужчин коронки на верхних передних резцах. Единственное сходство! Надо найти фотографию Крутова, и я уверена, там будет то же самое!

— Молодец, Ирочка, опять ты первая додумалась, — без всякой зависти в голосе похвалил ее Каменецкий. — Так, теперь картина еще больше проясняется!

Воодушевляясь, Ирина выбросила недокуренную сигарету в урну и быстро заговорила:

— Представьте себе картину первого ее преступления. Приняла дозу наркотика, эффектно оделась, сидит, потягивая, вино за столиком случайно выбранного ресторана (скорее всего в том же «Космосе»). Пока ей по большому счету все равно, кого снять или кто на нее клюнет. Лишь бы богатый и не отвратительный.

Я почти уверена, что мысли об убийстве ее тогда не посещали, а шприц лежал на всякий случай: мужики все подонки, мало ли кто попадется?

И вот она случайно замечает за соседним столиком дорого одетого мужчину, который, по-американски широко улыбаясь, делает официанту заказ. Роксану будто бьет током. У нее возникает при виде золотой фиксы во рту мужчины мгновенная ассоциация со Славиком. Ее, как говорится, тут же переклинивает: желание сделать с этим самцом то, что она наметила, перемешивается с желанием уничтожить, унизить, отомстить. Теперь перед ней Славик, только в другом обличье…

— Да ты, Ирочка, у нас великий психоаналитик, — хмыкнул Каменецкий и щелкнул пальцами, видимо, довольный.

— Не мешай, пожалуйста, Антон. Так вот, Роксана тут же пускает в ход все свои еще не утраченные женские чары, они знакомятся, выпивают, танцуют. Она выясняет, что мужик здесь один, командированный, живет тут же, в гостинице.

Вариант, конечно, почти идеальный. Понимая это, Роксана, для приличия поломавшись, поднимается с Родионовым в его номер.

— Ну а там, — перебил ее Петя Дроздов, — происходит постельная сцена, которую удобнее мне, видимо, описать.

— Это почему же? — шутливо запротестовал капитан. — Я в этих делах тоже не дурак!

— Хватит юродствовать, господа мужчины, мы тут все не дети собрались. Прошу не лезть в мой рассказ и дослушать до конца.

Итак, она укладывает разомлевшего Родионова в кровать при весьма неярком свете. Идет в ванную, готовит шприц, настраивается… Возвращается. Мужчина лежит под одеялом, прикрыв глаза, настраивается тоже.

И тут Роксана точным движением всаживает иглу шприца ему в шею. Секунда — и Родионов отправляется к праотцам.

— А зачем тогда иголка в сердце? — спросил Петр.

— Понимаешь, ее охватывает какое-то полумистическое, звериное, первобытное торжество: враг повержен, надо неким ритуалом отметить, закрепить свою победу. И тут ей на глаза попадается, предположим, большая швейная иголка на прикроватной тумбочке. Роксана хватает ее, отбрасывает одеяло с трупа и эффектным фехтовальным движением вонзает иглу… будто шпагу в сердце Славика… Стерла отпечатки пальцев и ушла.

…Последнюю фразу Воронцова произнесла тихо, закурила и как-то сникла, выдохлась.

В кабинете повисло тягостное молчание. Прервал его Каменецкий;

— Трудно отделаться от впечатления, Ирина, что ты там присутствовала.

— К счастью, нет. Просто я хорошо все это прочувствовала. В чем-то даже понимаю Роксану.

— А-а, ты вспоминаешь своего…

Но Воронцова так взглянула на капитана, что тот осекся и прикусил губу: