Укрощение дьявола - Колин Голл

при себе. Вельзевул не единственный сколько-нибудь интересный мужчина в Нью Йорке, таких красивых, умных, образованных как он в стране немало, но вряд ли найдется еще один достойный того, чтобы его возвеличила женская восторженность. Она нашла его скорее благородным, нежели воспитанным, он выделялся значительностью своей особы, он обладал всем и никому не принадлежал и как таковой тронул воображение интеллектуальной женщины, а Сара, это видно по всему, и являла собой тот редкий тип умных и несчастных женщин, которых поэтизировали в прошлом не только за то что они выказывали себя независимыми от условностей света, но и за то, что они никогда не видели в красивой женщине свою соперницу и несмотря ни на что держатся своей позиции, к тому же Сара была чужда женского вероломства и, как подобает своенравной натуре, позволяла себе безрассудные выходки. Каждому понятно, как трудно любить противоречивого, сильного духом, лукавого, чтобы не сказать коварного, мужчину, который шел по жизни стремительным шагом и который судил людей тем более неумолимо, что сам он стоял выше всех смертных: как человек, он обретал себя во всем благородном, никогда не сомневался в себе и избегал всех тех заблуждений, в которые те впадали по своей несовершенной природе. Сара была очарована той стороной его личности, которая обнаруживает себя во всем романтическом и возвышенном, она восхищалась им, при всем том сознание уже зрелой женщины будоражила скрытая темная сторона, которая находилась в странном соответствии со светлой изысканной душой и легкими формами всего его тела. Эта темная, невидимая сторона, по которой она вздыхала, жила внутренней жизнью, не истощая неисчерпаемых сил его вечной молодости и была предназначена для великих дел. Рядом с ней горел неугасимый огонь вечной жизни и Сара жадным взглядом, способным видеть за горизонт, искала свет в бесконечном мраке. Путь к нему она должна найти сама. Как женщина, притязательная во всем, она не могла довольствоваться любовью посредственного или обыкновенного мужчины. Сколько их невежественных в искусстве и моде, убогих духом, не обладающих никакими талантами, вся отрада которых в еде и пиве, которые знают все и не знают ничего, а потому несут всякий вздор и чьи плоские взгляды заменяют мысль, она встречала в своей жизни. Было в ней что-то от мадам де Баржетон, которую Бальзак охарактеризовал так: «Будучи вынужденной выбирать между ничтожеством окружающих мужчин и отречением от любви, женщина, столь выдающаяся, должна была предпочесть последнее».

11. Наконец дело дошло до того, что однажды вечером Сара первая обняла Вельзевула и сделала это без всяких ухищрений. Он был в полной растерянности. Не дав ему времени опомниться, Сара приняла такую позу, что очевидность соблазнения стала угрожающе ясной. Смущение Вельзевула возросло до крайности, когда Сара уткнулась лицом в его шею и что-то прошептала ему на ухо. Затем она замерла у него на плече, видимо, утешенная мыслью, что любить — значить страдать.

— Ты называешь меня так, как никто не называет, — сказал Вельзевул, немного противясь нежным порывам Сары, которая была готова обхаживать его дальше.

Он высвободился из ее объятий, как только Сара подняла голову, и, с чувством, недоступным ее пониманию, улыбнулся. Безмерным должно быть его терпение к женщине, несчастной в жизни.

— Но твое настоящее имя такое старомодное и тяжеловесное. Как ты, такой изысканный, можешь носить его? — спросила Сара. Она положила руку на голову Вельзевула и погрузила пальцы в его густые волосы. Взор ее затуманился, душа витала в оссиановских небесах, озаренных золотым сиянием прекрасной любви, против которой зло бессильно.

— Хорошо. Пусть будет Вилли, — согласился он, сопроводив слова драматическим жестом, который свидетельствовал, что ему пришлось подчиниться из угождения ей. Затем он усмехнулся и добавил: — Вилли! Куда я гожусь с таким именем?

— Вот и не скажешь сразу…

— Я дьявол, я не Вилли! В этом все дело! Поглядим еще, годится ли оно.

— То-то! Не надо отрекаться от себя, чтобы принять американское имя Вилли. Конечно, ты не будешь в литературном равенстве с Уильямом Стайроном, но у тебя с ним теперь одно и тоже имя.

— Э! Так и быть, принимаю, но, словом сказать, это вовсе не значит, что я желаю быть милым мальчиком, который держится за твою юбку.

Сказав это, он принужден был принять усталый вид человека, которого ничто не удивляет, и встал с дивана, как раз тогда, когда Сара взяла его ухоженную руку и стала разглядывать тонкие, длинные пальцы. Она упивалась нежностью и осмелела от глупости настолько, что была готова долго целовать их, взглядом моля о снисхождении. Являясь дьяволом, не позволяющим себя любить, к тому же неискушенный в любви, а такие души обычно мстят за блаженную радость, он не мог допустить, чтобы его обласкала похотливая женщина. В ту минуту, когда Сара теснее прижалась к нему, в ее алкающей близости, дыхании, голосе он усмотрел выражение нарастающей страсти. Сразу же пришлось собраться: противник всякой ласки, перед которой бледнели все его чувства, он не собирался ни потакать ей в этом, ни поощрять ее в самообольщении. Между тем в смутном беспокойстве он отлично помнил, что стоит женщине увлечься, так она сразу теряет голову. Вот что его тревожило! Какой бы замечательной Сара не казалась, она была недостойна любви дьявола. Было ли это причиной того, что он не мог относиться к ней так, как она относилась к нему? Кто знает! И потом, наблюдая за женщинами и избирательно прощая им приличествующие слабости, он пришел к определенной мысли, что ни одна из них, любя мужчину, не может обойтись без того, чтобы не внести в отношения с ним свой расчет. Я позволю себе другое объяснение: не то чтобы Вельзевул опасался поставить себя в зависимое положение от женщины, ведь нет таких отношений, которые отличались бы длительным постоянством: он видел, как часто женщины впадали в безрассудство, как часто играли чувствами влюбленных в них мужчин, так вот, Вельзевул, единственно из удовольствия возразить, как-то сказал, что существует два типа мужчин: первый составляют те, кто слишком упрощают природу женщины, считая, что они виноваты лишь в легкомыслии, второй тип самый многочисленный и состоит он из числа тех, кому они отравили жизнь. Стало быть, вряд ли он боялся Сару, дерзнувшую возомнить себя ему равной, просто являясь мыслящим существом он был склонен обдумывать свои поступки, стало быть, он не считал правильным доверять ей, и сейчас, в минуту озарения, он сказал себе, что между ними установились отношения в русском духе, когда каждый тщательно скрывает свои мысли, вместо того, чтобы их высказать. Вообразите