Укрощение дьявола - Колин Голл

какой причине он удостоил ее своим присутствием, Сара села на кровати и стала натягивать на себя покрывало — что было тому причиной, она понять не могла. Но тут Сара обратила внимание на свои руки и ахнула. Нервно рассматривая то одну руку, то другую, то в изумлении обе сразу она стонала не переставая. Возбуждение принимало психопатический характер. С кровати Сара устремилась к зеркалу, затем лишь, бросив взгляд на Вельзевула, стала произвольно кружиться по комнате. Стоны и взрывы восторга раздавались теперь со всех сторон. Неизвестно, чем бы все это кончилось, не вмешайся Вельзевул в непривычное зрелище умопомешательства от радости даже при том, что избыток радости праздника не испортит. Он взял Сару за плечи и хорошо встряхнул, силясь привести ее в чувства. Ничего похожего до сих пор он не видел. Однако она никак не могла успокоиться.

— Опомнись, что с тобой?

— А что такое, Вилли? — очарованная своей внешностью, спросила Сара, продолжая любоваться собой в зеркале. — На себя душа радуется смотреть! Мне снова двадцать лет! Я молода и привлекательна. От всего этого просто дух захватывает. Что был бы мир без дьявола? День без ночи.

Сара подошла к окну, раскинула руки и крикнула:

— Эй, мир, вот и я!

После этого она коснулась пальцами лица, вздохнула, так, от избытка чувств, обернулась к Вельзевулу, показавшему себя добрым волшебником, и глядя на него с нежностью воскликнула:

— Я свежа, как розовый бутон!

— Какой замечательный дивертисмент, — хлопая в ладони, сказал Вельзевул, счастливый ее радостью. — Занавес опускается. Ты заслужила громкие неудержимые аплодисменты.

Волнение улеглось, и тогда Сара, исполненная важности, выступила вперед и поклонилась, как если бы была на сцене, которую закидали букетами. В течение минуты она вглядывалась в ту часть комнаты, которая представлялась шумным залом, затем обернулась в сторону Вельзевула и спросила:

— Что делать? Люди кричат: играй дальше!

— Умоляю, уйди со сцены, — с веселым блеском в глазах, сказал Вельзевул.

— Что скажешь, теперь? — спросила Сара, она встала в позу соблазнительницы и бросила на Вельзевула испытующий взгляд. — Уж не влюблен ли ты в меня?

Сказав это, она подумала, что не пройдет и двух недель, как Вельзевул женится на ней и она обретет его величие. Она была без ума от него, разделяла его вкус к искусству и моде, видела в нем существо высшего порядка и только о нем и думала.

— Послушай, Сара, в любом деле я всегда ценю результат, — ответил Вельзевул, приняв выразительный взгляд за жеманство. Какой женщине чуждо кокетство! — На этот раз результат меня впечатлил, хоть я не сомневался в благополучном исходе.

— Значит, я тебе понравилась! Ах, на долю мне выпал счастливый случай. Я имею полное право на это.

— Будь счастлива, моя Олимпия и знай, что молодость твоя не будет долговечным свидетельством моего могущества, — с притворной любезностью сказал Вельзевул. — Скажу тебе также, что молодость требует свежих мыслей и большой естественности.

— Рассчитывай всегда на мою преданность и знай, что я вся твоя, — воскликнула Сара, сама не своя от волнения.

Тут-то Вельзевул и решил напомнить о том, о чем часто она вздыхала:

— Как раз здесь уместно сказать тебе, что спокойствие души, которого ты желала, станет отныне невозможным.

— К черту его! Я наверху блаженства и не собираюсь отказываться от славы и денег! Я доверила себя умному руководству дьявола и хочу получить от жизни все, чтобы обеспечить себе блестящее будущее.

— Еще раз поздравляю тебя с переменой, — сказал он, бросая на нее взгляд, исполненный проницательности и насмешки.

— Ах, Вилли! Я переполнена радостью и слова благодарности, а также мои чувства к тебе, могу выразить только вздохом. Ты протянул руку помощи тому, кто, терзая душу, жаждал вырваться из тьмы — это акт высшего милосердия!

— Здесь слово милосердие кажется неуместным. Не забывай, что я сделал это не только ради твоего благополучия, но и ради себя самого. Вот что мне хотелось тебе еще сказать.

— Спешу заявить, что я сделаю все от меня зависящее, чтобы приспособить все блага этого мира на радость себе одной! Я поставлю это своим третьим желанием и…

— Ты употребила фразу «приспособить все блага мира», — сказал он, прерывая ее. — Это вопит в тебе женское тщеславие. Ты ранила мое сердце.

— Почему? — спросила Сара чересчур взволнованная, чтобы говорить спокойно.

— Я сентиментален, а эти довольно нескромные претензии лишают тебя той простоты выразительности, которой ты должна обладать в двадцать лет.

— Да что с тобой? Разве ты не желал видеть меня такой? Дай мне шанс сделать новую попытку завоевать мир.

— Этот мир, так любимый тобой, уже завоеван мною — подхватив ее мысль, ответствовал Вельзевул.

Это был тот случай, когда из немногих слов понимаешь многое. Что же поняла Сара? А то, что имея покровителем дьявола она все равно будет предоставлена собственной судьбе. «Он обо мне не думает. Он ничем не пожертвует ради меня» — сказала она себе. Что же внушило ей уверенность, что она любима? Что было тому причиной? Увлеченность или самообман? Эти два чувства почти раны по силе, я могу утверждать это решительно, но душа женщины, а я недостаточно хорошо их знаю, для меня непостижима. Что бы там ни было, уверенность эта имела свои причины, вполне определяющие ее характер. Притом совершенно очевидно, что Сара была мало привлекательна, непростая женщиной с беспокойным умом, которая уже после встречи с дьяволом, возымела лестную мысль, что ее ждет блестящее будущее — потому она и поставила себе цель — выйти за Вельзевула. Что до него касается, он понимал, что движет женщиной, видел ее уловки и, обласканный ее вниманием, вел себя соответственно. Притом его учтивость и тонкая игра облекала собой всю эту пустоту и если бы игра не возбуждала любопытства его изощренного ума, наверное он бы не вынес ее общества. Глухой к ее чувствам, вечно погруженный в свои дела, и вообще слабо понимая женскую природу, он, при всем своем жизнелюбии, все же не искал случая войти в интимные отношения с Сарой, он не стал бы волочиться даже от скуки: с ней он держал себя вежливо, признавал в ней достоинства, отсутствующие у женщин ее типа и возраста, но не больше того. Его истинная сущность и безразличие к чувствам Сары как бы возводили его на условную высоту, с которой он смотрел на нее с известным снисхождением. Сара хоть и приуныла, — очень удивляла его медлительность, все же продолжала верить, что рано или поздно она возьмет свое, стало быть, сделает все, чтобы удержать его