Волчья хватка - Сергей Алексеев

Другие же загомонили и осторожно двинулись к месту, куда стреляли, но там было пусто. В полном безветрии, царящем здесь, запах порохового дыма и пота смешался и медленно стал растекаться во все стороны.

Бросив поиски, люди вначале попятились, словно столкнулись с упругой, непроницаемой средой, и без всякой команды двинулись назад — шли торопливой, плотной гурьбой, жались друг к другу, и, окончательно утратившие агрессию, сами теперь боялись каждого треска, сами чувствовали себя чьей-то добычей; в них тоже пробуждался древний инстинкт маскировки запаха, и редко кому из охотников не хотелось лечь на звериную тропу и выкататься в кабаньем помёте…

Следы их скоро слились в один, и неопытный нюх волчонка не мог отделить одного от другого. Теперь он отстал от людей окончательно, поскольку, выбравшись из завалов и болотин в молодой ельник, они прибавили шагу и скоро ничего, кроме резко пахнущего следа, от них не осталось.

Выбившийся из сил, оголодавший зверёныш ещё некоторое время брёл по следу и готов был уже лечь и заскулить, однако заметил впереди предмет, от которого шерсть на загривке встала дыбом. Это была часть человека, брошенная на землю, — камуфлированная армейская кепка с эмблемой охотничьего клуба. Она источала отвратительный и одновременно притягательный запах, ибо он связывался с человеческой рукой, напоминающей материнские челюсти. Не смея приблизиться, волчонок обошёл её по кругу, сделал угрожающий скачок и заворчал; кепка не шелохнулась, не подала признаков агрессии — вероятно, была мёртвой. Вложенная с рождения интуиция подсказывала: все, что мертво, не несёт в себе опасности, а, напротив, может служить пищей, но сейчас он ощутил глубокое противоречие, поскольку от кепки исходил не только запах — пока ещё более смутная, неосознанная главная сила человека — сила покорения.

И волчонок уже испытал её однажды, когда очутился в его руках…

Сейчас эта сила была спасительной, и он ещё не понимал, что спасти она может лишь жизнь.

Так и не осмелившись тронуть кепку, он лежал возле неё и тихо скулил, будто оплакивал свою свободу — короткий и трагичный её миг, однако же навеки закреплённый в памяти.

Человек вернулся за своей утраченной частью спустя часа два и, увидев волчонка, разозлился.

— Ты что здесь делаешь? Пошёл вон! Волчонок лежал возле кепки, глядя печально и обречённо. Потом и человек стал смотреть так же, словно сам собирался в неволю.

— Ну что, брат, делать-то будем? — спросил он. — Навязался ты на мою голову… Отдать бы тебя полякам — за границу бы поехал и жил бы там припеваючи. У самого президента на псарне. Не слабо, да? А я вот вмешался в твою судьбу и подпортил будущее… Ну, что молчишь?

Зверёныш слушал клекочущую человеческую речь, навострив уши и склонив голову набок. Человек внушал страх и доверие, ибо в голосе его слышалось отеческое ворчание.

— Да ты, брат, молчун… А ведь голодный, и душа, поди, в пятках… Понимаешь, нечего делать тебе на псарне. Лучше уж с голодухи подохнуть, чем стали бы тебя панские псы гонять, как шелудивого, и за ляжки хватать. Натаскались бы они по тебе и возгордились, что волка могут брать. Но собаки — они и есть собаки, их доля-служить, а твоя совсем другая, волчья…

Человек надел на голову кепку, сидя на корточках, поманил рукой.

— Иди сюда… Нельзя мне брать на себя зависимую душу, тяжело будет, да что же с тобой делать?.. Давай, иди, ты же сделал выбор — жить хочешь. А если хочешь — сдавайся, иначе сдохнешь через день, и отлетит твоя волчья душа… Только не знаю, куда тебя деть? Была бы у меня жена — может, выкормила бы из соски. А жены у меня нет… Кто кормить станет? Это же сколько раз в день возиться придётся. Мне же некогда… Витюле поручить — тебя жалко, кого он выкормит? Превратишься в собаку, будешь служить, лаять научишься… В зоопарк на посмешище отдавать тоже нельзя, да и сдохнешь нынче там с голодухи. Вот, брат, как выходит: лучше зверем погибнуть, чем к человеку идти. Хреновый ты выбор сделал… Да ладно, что же теперь. Сделал — так сделал. Я тоже сделал. Полезай вот сюда.

Взяв щенка за шиворот, посадил в боковой карман и застегнул «молнию» так, чтобы осталась отверстие для воздуха.

Но это был уже иной воздух — неволя…

Сначала его посадили в «шайбу». Человек принёс обрывок невыделанной шкуры, бросил у стены и посадил волчонка.

— Посиди пока, — сказал он. — Найду молока с соской — покормлю. А нет — терпи…

Зверёныш побродил по шкуре, спустился на ледяной пол и скоро затрясся от холода. Сначала он заскулил, призывая на помощь, потом озлился и призывно завыл. Всякий волк немедленно бы откликнулся на этот голос, однако его услышали собаки в вольере, залаяли, поджав хвосты. И ещё на вой откликнулся человек — Витюля, который оказался неподалёку и пошёл взглянуть, что за звуки идут из мясного склада.

Замка на двери не было, один лишь засов, поэтому бывший сварщик откинул его и, оказавшись в «шайбе», сразу же увидел волчонка. О том, что поляки охотятся на логове и мечтают заполучить щенка, он знал, однако паны за два дня так его достали своими капризами и скупердяйством — всего-то одну стопку налили, да и то какой-то бурды, — что Герой решил наказать их. Тем временем охотники, поджидая транспорт, сидели в зале трофеев и хмуро пили халявную водку, выставленную в утешение московскими партнёрами. Витюля поймал волчонка, спрятал за пазуху и с оглядкой прошмыгнул в свою каморку при кочегарке.

— Не достанется же моя люлька проклятым ляхам! — твердил он словами Тараса Бульбы, хотя знал, что возвращать волчонка все равно придётся. Например, в тот момент, когда поляки будут уже в полном отчаянии: тогда с них можно сорвать литра три в качестве премии.

Устроив щенка в бельевом ящике старенького дивана, он отыскал вместо соски клизму, за неимением настоящего молока развёл водой сгущёнку и стал поить. Голодный волчонок жадно опустошил две груши и мгновенно уснул с раздувшимися боками. Герой завернул его в тряпки, сунул в диван и, довольный, отправился было в базовую гостиницу, чтобы посмотреть, как забегают паны, когда хватятся, но по дороге внезапно для себя решил, что не отдаст волчонка ни за водку, ни за деньги. У благодетеля Ражного, конечно, будут неприятности, но ничего, перетерпит. В конце концов, щенок мог сам убежать из «шайбы» по крысиным норам, которых было полно, как бы Витюля ни забивал камнями яму, откуда торчал толстый обесточенный кабель.

На удивление, поляки даже не заикнулись о волчонке, не подняли тревоги, полупьяные, благополучно погрузились в микроавтобус и, не прощаясь с президентом клуба, отбыли к московскому поезду. И только тогда Герой сообразил, что украл волчонка не у ляхов, а у Ражного.