За нашу и вашу свободу: Повесть о Ярославе Домбровском - Лев Славин

Домбровский внимательно слушал. Он понимал, что эти науки, за исключением словесности и еще нескольких схоластических и устарелых дисциплин, необходимы для ведения современной войны. Без них не обойтись офицерам, предназначенным для занятия высших военных должностей.

Между тем генерал продолжал:

— …Логистика или все касающееся до подробностей маршей. Далее: фортификация полевая и долговременная. Далее, господа офицеры и воспитанники корпусов, обращаю ваше внимание на нижеследующие важнейшие предметы: высшая тактика, военная география, военная статистика. Военная…

Тут генерал сделал паузу и значительно поднял палец:

— …стратегия во всем ее пространстве.

И продолжал обыкновенным голосом:

— Военная история, собственно военная литература. И, наконец, обязанности и должности офицера генерального штаба в военное и мирное время. Кажется, все… Нет, простите: верховая езда. Таков, стало быть, первый курс, теоретический. Что касается второго курса, то он чисто практический. То есть: слушатели академии занимаются, в сущности, теми же предметами, что и на первом курсе, но уже не на лекциях, а практически, под надзором профессоров. К сказанному добавляю: сверх сего в академии преподаются немецкий и французский языки.

Потом слушателей познакомили с классами академии, с ее многочисленными кабинетами, собраниями карт и моделей, геодезических инструментов, с обширной библиотекой. В заключение генерал объявил, что летом каникул не будет, а слушатели займутся в окрестностях Санкт-Петербурга съемками местоположений, артиллерийским и саперным учениями, а также производством осадных работ.

— Поэтому, — заключил генерал, — господам офицерам, имеющим родных в провинции, рекомендую посетить их сейчас. Занятия начнутся пятнадцатого числа февраля месяца. Таким образом, в вашем распоряжении, господа офицеры, свободных два месяца.

Пани Зофья и пан Виктор Домбровские из Житомира заехали в Киев к младшему сыну Теофилю. С ним вместе они отправились в Москву к сестре пана Виктора Дукляне Алексеевне Хшонстовской. Так заблаговременно было условлено с Ярославом, который поехал из Санкт-Петербурга в Москву по железной дороге, первой и покуда единственной в России. Ярослав жалел, что не увидел родного Житомира. Но его каникул не хватило бы на передвижение лошадьми. Да и Виктор Алексеевич решил, что не мешает ему с женой проветриться, посмотреть обе столицы, повидать старых друзей, осевших на севере, обновить туалеты, узнать новости, не достигавшие печати.

Первые два дня родные не разлучались. Дни и вечера были заполнены воспоминаниями о друзьях и знакомых, планами на будущее. С волнением слушали рассказы Ярослава о войне, о фанатичной ярости мюридов, о дикой и величественной природе Кавказа, о солдатской дружбе.

Пан Юзеф делился последними политическими новостями:

— Что ни говорите, а в отношении к полякам намечается благодетельный поворот. Да, да, дорогой Теофиль, нечего презрительно пожимать плечами. С этого года в Санкт-Петербурге выходит газета на польском языке.

— Неужели?! — радостно изумился пан Виктор.

Теофиль пробормотал сквозь зубы:

— Газета в «угодовом» духе. В примирительном. Но и она уже запрещена.

— В самом деле! — удивился Юзеф. — А ведь задачи газеты были правильные: сближение поляков и русских при условии предоставления полякам гражданского равноправия…

— Так ты уж договаривай! И отказа, — вскричал Теофиль, — от требований национальной самостоятельности!

— Теофиль! — с упреком сказала пани Зофья. — Что за тон!

— Молодость! — сладким голосом пропела пани Дукляна.

— Я не обижаюсь, — сказал пан Юзеф с притворным смирением.

— И правильно делаешь, на мальчишек не обижаются, — сказал пан Виктор.

Он строго глянул на младшего сына и добавил:

— Пора образумиться, Теофиль. Бери пример с брата. Правда, было время, когда и Ярослав петушился и строил из себя Костюшко. Но ему было тогда семнадцать лет. В этом возрасте простительно… Я и сам (тут в голосе пана Виктора зазвучали сентиментальные ноты) в юности предавался политическим шалостям. Но тебе уже за двадцать. В эти годы Ярослав был уже серьезным человеком, боевым офицером русской армии.

Пан Виктор с удовольствием посмотрел на ленточку орденов, пестревшую на мундире старшего сына.

— Ярек коханый, — сказал он ласково, — письма, которые ты нам посылал с Кавказа, — это поэма! Что за слог! Какая экспрессия! Ты мог бы их обработать и передать в ту польскую газету, о которой говорил Юзеф. Она, конечно, будет вновь разрешена к выходу.

— Что ж, — сказал пан Юзеф, — ее редактор пан Иосафат Огрызко — мой старый приятель еще по минской гимназии. Могу дать тебе к нему письмо.

— Неужели ты это сделаешь, Ярослав?! — крикнул в негодовании Теофиль.

Ярослав молча улыбнулся и ничего не ответил.

Теофиль вышел, хлопнув дверью.

— Мне просто неловко, извините мальчика… — смущенно сказала мать.

— Ничего, ничего, — успокоительно заметил пан Юзеф.

— Я успокою его, — молвил Ярослав и вышел из комнаты.

Он нашел брата в саду. Теофиль ходил по тропинке, нервно отшвыривая ногами комки снега. Ярослав неслышно подошел сзади и положил руку ему на плечо. Теофиль сумрачно посмотрел на него и отвернулся.

— Еще немного, — сказал Ярослав, — и ты стал бы в раздражении и в горячности выдавать то, что тебе доверили.

Теофиль изумленно посмотрел на него.

— Значит, ты…

— Армия приучила меня к осторожности и к маневру, — сказал Ярослав.

Он взял Теофиля под руку.

Родственники смотрели на них в окно. Видно было, как братья гуляют по саду, беседуя живо и, по всей видимости, дружески.

— Каким благоразумным, я бы даже сказал мудрым стал Ярослав, — заметил одобрительно пан Юзеф. — Он несомненно благотворно повлияет на Теофиля.

— Ярослав далеко пойдет, — поддержала сына пани Дукляна. — Твоя школа, Виктор. Ты сумел воспитать сына.

Пан Виктор удовлетворенно улыбнулся. В саду между тем Ярослав говорил:

— Не только у нас, во всем мире происходит движение за свободу. Смотри, Тео! В Италии Гарибальди борется за освобождение своей родины. За океаном Линкольн вступил в борьбу против невольничества в южных штатах. В России все кипит и ждет сигнала! Не только в Петербурге. Я знаю, что и у вас в Киеве что-то происходит.

— Да, Ярек, — подхватил Теофиль, — у нас есть конспиративный польский центр университетской молодежи. Мы объединились с украинскими народниками. Ты слышал о хлопоманах?