Большая Берта - Сан-Антонио

“Ты видел?” — спросил я, тыкая пальцем в газету. “Кто это?” — рассеянно отозвался мой приятель. “Прочти подпись!”

Он прочел и скорчил рожу: “Ужасная прическа, а?” Ну и наглец! “А я-то думал, что она — предмет твоей страсти!” — напомнил я. Тут-то он и выдал. “С чего ты взял! — надменно произнес Марсель. — Предмет моей страсти — принцесса Анна!” Колесо фортуны сделало полный оборот и закрутилось все быстрее и быстрее. У меня мельтешит в глазах, и я чувствую, что теряю нить повествования.

Так о чем бишь я… Бродяжка, побрюзжав и поломавшись, волей-неволей была вынуждена согласиться на сотрудничество. А куда ей было деваться! Верно, старуха не просыхала, но пьянство давно перестало быть ей помехой в жизни. К тому же свисавшая сверху белая рука в кровавом браслете живо напоминала о мрачной действительности.

— Головы у них были непокрытые. Один — очень светлый блондин, прямо бесцветный какой-то. Свет ему бил прямо в лицо, как вам сейчас. Глаза какие-то странные, почти белые. И он плохо говорил по-французски.

— Почему вы так решили?

— Он допытывался у приятеля, что я сказала.

— На каком языке он говорил?

— Ну ты совсем обнаглел, парниша! Я тебе не переводчик при ООН!

— А второй хорошо говорил по-французски?

— Как мы с тобой.

— Как он выглядел?

Старуха кисло взглянула на меня — не глаза, а два яичных желтка, спрыснутых уксусом.

— Я уже говорила: с виду вылитый легавый. Он был ниже ростом, чем тот, первый, и намного старше. Чернявый, коренастый. С усами. Усы — пышные с рыжинкой.

Более ничего стоящего она не вспомнила, как я ни старался. Самым ярким ее впечатлением оставались плащи. Мне надоело путаться в двух дождевиках. Время поджимало.

Я секунду поколебался, а затем доброжелательно посоветовал:

— Не выходите сегодня из дома, дорогая мадам. Мои коллеги скоро приедут забрать труп и записать ваши показания.

— Зараза! — взбеленилась ведьма.

— Вас поселят под мостом Александра III, там вас никто не потревожит. Что поделаешь, судьба!

Бродячая пьянь пожала плечами:

— Подумаешь, мост Александра III! Родной остров Сен-Луи мне милее.

— Дайте-ка мне поноску, Берта, — предложил я. — Он вам руки еще не оттянул, этот пузырь?

— Он совсем крошка, — заметила растроганная Б.Б., уступая мне вышеупомянутого Антуана. — Теперь он полностью сирота, да?

— Похоже на то.

— Что же с ним будет, бедным пупсиком?

— Попадет в приют, голубушка, если, конечно, где-нибудь на просторах Франции или Польши не затерялась старая бабуля, способная его содержать.

— Жуть, — всхлипнула толстуха. — Но что, собственно, происходит?

— Нечто любопытное. Редко случается впутываться в столь занятную историю.

— И какие у вас соображения?

— Я собираюсь посадить вас в такси вместе с мальцом и отправить домой. Завтра кто-нибудь придет за ним.

Идея начальника не понравилась дородной подчиненной. Она взревела (возможно, перебудив кое-кого из обитателей цирка-шапито, находившегося метрах в ста пятидесяти от нас) и одним мощным прыжком оказалась лицом к лицу со мной, выкатив пузо и сжав мощные кулаки.

— Вам опротивела моя рожа, комиссар?

— Ну что вы, Берта!

— С самого начала я направляла ход следствия! Я нашла пуговицу во рту поляка! Я нашла снимок блейзера у ювелира! Я обнаружила отрезанную голову на улице Франк-Буржуа! И это на меня закапала кровь мамаши несчастного Антуана! А теперь, когда все улики собраны, вы навязываете мне роль няньки, а все остальное берете на себя. Да что же это такое, в самом деле?!

— Но, дорогая, нельзя же мотаться по Парижу в поисках банды убийц с младенцем на руках! Сейчас три часа ночи, нам некому его передать.

Львица решительным жестом отмела мои возражения.

— В комбинезоне ему не грозит простуда, к тому же он спит как убитый, поросенок несчастный! Заметьте, речь идет о смерти его родителей, так что он имеет полное право участвовать в расследовании. Позже, когда ему расскажут, он будет рад, что выполнил свой долг. И больше ни слова о такси, понятно?

Мое молчание можно было принять за согласие, да, собственно, больше его принять было не за что.

— Пошли! — приказала Большая Берта.

— Куда? — осведомился я.

Мы стояли на набережной, застроенной домами почтенного возраста. На нас падал романтический свет старинных фонарей. На широченной физиономии помощницы я различил смущение.

— И правда, куда? — забеспокоилась грудастая пиявка.

— На улицу Франк-Буржуа, — улыбнулся я.

— Мы возвращаемся на квартиру к малышу?

— Нет, только к его дому.

— Зачем?

— Оттуда начнем искать бистро, открытое всю ночь.

— Жажда замучила?

— Жажда познания, Берта. Мадам Келушик звонила откуда-то неподалеку от дома, видимо из забегаловки, где ее хорошо знают. Нужно найти это место. Ее передвижения в течение последних нескольких часов выглядят странно. Посреди ночи, прихватив ребенка, она отправляется звонить Надиссам в Сен-Франк-ля-Пер. Она говорит им, что торопится. Затем возвращается домой, укладывает ребенка спать и снова уходит… Куда? На этот раз она замечает, что за ней следят. Она пускается в бегство. Добегает до Сены, прячется у вшивой бродяжки. Думая, что опасность миновала, умоляет старуху принести мальчонку.

Я направлялся к машине, убыстряя шаг.

— Знала ли она, что в ее холодильнике лежит отрезанная голова? — задал я вопрос темной ночи.

Ночь промолчала, зато раздался голос Берты:

— Само собой, знала. Ведь бутылочки стояли там же.

— Предположим…

— Что?

— …голову сунули в холодильник, пока она звонила. Вернувшись, она ее обнаружила. Перепугалась и бросилась вон.

— Если бы она перепугалась, то забрала бы с собой и ребенка. Когда женщина пускается в бега, она не бросает детеныша на произвол судьбы…

Вот те на! Бесплодная Берта знает, что такое материнский инстинкт?

Площадь Вогез…

Удивительное место! Никогда не мог понять, почему Виктор Гюго прожил здесь всего пять лет. Что его заставило переселиться? Любовь к славе? И он умер на авеню… Виктора Гюго.

Как я люблю эти дома из розового кирпича, низкие аркады, вставшие в круг, и тишину внутреннего дворика. Днем там слышны лишь щебет детворы и птиц, а ночью — дыхание ушедших веков.

— Вон бистро! — воскликнула мадам Берта.

И действительно, огни кафе, расположенного рядом с площадью, разгоняли ночную тьму. Преодолев крыльцо, мы попали в теплый уютный погребок. С потолка свисали дары Оверни. Пахло натуральным вином, ржаным хлебом и опилками. Столики сверкали, в камине пылали дрова. Бар напоминал деревенский буфет. На стойке даже возвышался пузатый бочонок с краником. Единственный анахронизм — музыкальный автомат, сыпавший разноцветными искрами. К счастью, в данный момент он изрыгал нечто вполне приемлемое: томный плач гитары. Несмотря на поздний час, мы застали посетителей. Два столика были заняты молодыми людьми. Бородатые парни курили трубки. Девицы демонстрировали ноги, затянутые в чертовы колготки[14]. С серьезным видом они обсуждали, как им казалось, столь же серьезные вещи. В углу примостился мужчина неопределенного возраста и социального положения. Женщина с отчетливыми следами алкоголизма на лице мечтала над пустой рюмкой.

Хозяин был за кассой, его глаза помутнели от усталости. Толстый, лысый и мрачный. Мятый галстук свисал с шеи, как коровий хвост. Официант, крупный бледный малый, высоко засучив рукава рубашки, начищал до блеска кофейник кусочком замши. В синем фартуке он походил скорее на садовника, а не на психа.

Берта с Антуаном на руках уселась за столик.

— Как бы там ни было, но я съем бутерброд с рубленой свининой и выпью бокал белого! — категорично заявила она.

Я подошел к стойке, чтобы передать ее приказ, присовокупив к нему собственное пожелание: двойной кофе. Бармен продолжал надраивать свой горшок. До закрытия оставалось недолго. Миг освобождения он хотел встретить в полной боевой готовности. Ни одной лишней секунды на галерах!

Лицезрение целый божий день жаждущей похмельной публики, доконало беднягу. Он торопился домой жахнуть рюмочку, прежде чем завалиться спать.

— Скажите-ка, амиго!..

Он оторвался от хромированной хреновины и перевел на меня сонный угрюмый взгляд. На подбородке и щеках проступила синева. Предрассветная щетина лишь подчеркивала его худобу.

— Вы мне?

— Перегнитесь чуть-чуть через дебаркадер. Видите младенца, вон там? Вы его узнаете?

— То есть как — узнаю?

— У меня такое впечатление, что он уже заходил к вам сегодня, приблизительно часа два назад. Тогда он был на руках молодой женщины, блондинки, которая попросила разрешения позвонить. Не припоминаете?

Случалось ли вам видеть благостные открытки с изображением двух маленьких пастушек из Ла Салетты, когда в 1846 году им явилась Пресвятая Дева Мария? Восторженное изумление на их лицах! Больше всего малышек из Ла Салетты потрясло не само явление — в те времена подобным вещам не удивлялись, — но вид дамы, такой приличной, красиво одетой, лучезарной, светящейся.