Богом данный (СИ) - Шайлина Ирина

— И тогда, — произнесла я вслух, — лучше быть подальше отсюда.

И снова платье погладила. Оно билет в свободу. Мой план был слишком сумасшедшим для того, чтобы я могла его осознать, принять, но никаких других путей я не видела. Значит на канате Черкес будет балансировать не один. Со мной.

— Дождёмся завтрака и пойдём в подвал.

Мне хотелось разговаривать. Раньше, в прошлой жизни люди часто надоедали. Хотелось, чтобы заткнулись, исчезли из моей жизни. Раньше всегда было с кем поговорить. Даже у Виктора я могла перекинуться словечком с горничными, поварами, даже стриптизершами и проститутками, если обед совпадал. Здесь только мерзкая старуха, сумасшедший Богдан, Сергей, который пытался убить меня взглядом, да ещё вот кот и платье. Все мои собеседники.

Старуха пришла с первыми лучами рассвета. Бахнула подносом об стол, посуда жалобно звякнула. Остановилась, уперла руки в бока, на меня смотрит, хотя я усиленно притворяюсь, что сплю.

— Что задумала? — грозно спросила она, а в голосе свозит страх. И мне смешно от того, что это порождение ада боится меня, Лизу Муромскую. — Хватит, вижу, что не спишь. Я все ему расскажу.

Я потянулась в постели. Спать хотелось адски, но все равно не уснуть, только глаза закрою и чувствую ладонями шероховатость стены, слышу его дыхание, и толчки внутри себя, глубоко до боли, до жара, а дальше — что-то неизведанное. Поэтому нет, пока спать не буду, сначала камни потаскаю, устану…

— Самая главная его беда, — ответила я, раз уж меня раскусили. — В том, что он никого не слушает. Чего морщитесь, правда же… И вас он слушать не станет, вы просто мерзкая старуха.

Старуха сдернула с меня одеяло, потом за ногу меня к себе. Удивительной силы создание, я даже испугалась, хотя скорее, от неожиданности. Ничего страшного она мне не сделает, они тут слово без его позволения сказать боятся. А она… размахнулась и отвесила мне пощёчину. Хлесткую, жгучую.

— Уважай старость, — прошипела она. — Уважай правила чужого дома!

Щека горела. Я вскочила на ноги, встала по другую сторону постели. Самое обидное — она права. Лиза Муромская никогда так себя не вела. Я играла на скрипке, улыбалась детям, а они мне в ответ, я… никогда раньше такого пожилому человеку бы не сказала. До того, как со мной случилось все это дерьмо.

— Я весь ваш сумасшедший дом на уши поставлю, — спокойно сказала я. — Камня на камне не оставлю. Вашему Черкесу остался последний шаг до безумия. И знаете что? Я дам ему свою руку и помогу пройти этот шаг. Я разбужу все его страхи. Я расскажу ему о том, что дом шепчет по ночам, он же так в это верит… Я позволю ему запутаться в том, что правда, а что больная фантазия. Потому что скоро он и шагу без меня ступить не сможет. Я не знаю зачем, но я нужна ему, и поверь, я просто залезу ему в душу и выверну её нахер!

У меня грудь ходуном. Мечтала поговорить? Получай, наговорись от души. Старуха смотрит на меня и молчит. Интересно, сколько ей лет? Я жалею о том, что сказала, и одновременно рада этому. Черкес не станет её слушать, даже если она попытается сказать. Он увяз в своей бессоннице и постоянной боли, он… он и правда запутался. А я не упущу своего шанса. И когда этот дом снова опустеет, когда ветер будет гонять пыль и снег по длинным коридорам — я буду уже далеко отсюда.

— Наш сумасшедший дом, — пожала плечами старуха, — не одну сотню лет стоял, и простоит ещё больше.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

И ушла, даже дверью не хлопнула. Я ладонь прижала к горящей щеке и подумала, что теперь она может просто взять и меня отравить. Не удивлюсь, если у неё мышьяк припрятан в прикроватной тумбочке. Но — волков бояться, в лес не ходить, а я уже в самой дремучей чаще, пусть и затащили меня сюда силком.

— Спасибо, Ванда, — поблагодарила я, а дом едва слышно вздохнул в ответ. — Чертовщина, прости Господи…

Я все ещё прятала руки от старухи, хорошо, что сейчас в запале она не обратила на них внимания, хорошо, что когда Черкес пришёл было темно. Выглядели они неважно. На одной длинная царапина, на другой потемнел ноготь — камнем зажало. Будет просто прекрасно, если он вовсе отвалится, без пары ногтей я точно Черкеса покорю. Ещё грязь и сажа въедались в кожу, не помогала даже стирка руками. В кладовке я нашла резиновые перчатки, но в них было сложно работать — камни выскользали из рук.

— Я пошла, — позвала я.

Кот всегда был где-то рядом. Я не дала ему имени, мне казалось, что я не имею на это права. Он принадлежал этому месту, я сдохну, а он останется. Будет бродить по тёмным коридорам, ловить, мышей, оставлять отпечатки лапок в пыли. Он просто кот. Но с ним было гораздо спокойнее в подвале, я бы солгала, если бы сказала, что мне там не страшно. Из кладовки я притащила две лампы на батарейках, от фонарика было мало толку. И теперь, когда тени попрятались по углам, по щелям между камнями, становилось явно понятно — здесь кто-то умер.

Я продолжала работать и думала, Господи, а вдруг Ванда и правда здесь? Что я тогда буду делать? Вытащу её хладное тело и предъявлю Черкесу, чтобы отстоять свое имя и право на свободу? Буду следовать своему плану дальше и пытаться свести его с ума? Ох, мне очень не хватало Василька — у него всегда были ответы абсолютно на все вопросы. Он был гением, мой брат, маленьким глазастым гением. И почему-то мне казалось, что мой план, сумасшедший, безумный пришёлся бы ему по душе — он любил рисковать.

— Приступаем к операции, — сказала я вслух.

Говорить вслух моё новое правило. Здесь страшно и тихо, только вода капает. Кот ходил со мной в подвал, но вот в этот тёмный закуток отказывался. Я огляделась — неудивительно. Пыль, кляксы засохшей крови на полу, потеки воды, которая струилась сверху и утекала под землю, точа камень.

Здесь не было ничего, что могло бы гореть, но… горело же. У меня сложилось ощущение, что здесь кого-то завалило камнями, а он не умер, нет. И когда этот человек лежал здесь один, ожидая помощи, кто-то просто принёс бензина, расплескал и бросил спичку. Но… тел не было. И каменная гора которая постепенно таяла моими усилиями никак не способствовала разгадкам тайн.

— Ещё камень, — простонала я.

Большие я даже не могла поднять — просто катила, переваливая с боку на бок. Камни глухо ударялись об пол, но гигантский дом проглатывал звуки. Он заинтересован в том, чтобы я раскопала эту кучу, он явно готовит мне сюрприз.

Сегодня он подкинул мне кошелёк. Раньше он был красивым, хотя на мой вкус несколько крупноват. Я глажу его. С одной стороны он совсем не повреждён, нежно лиловая замша мягкая и приятная на ощупь. С другой материал покорежен и испорчен камнем. У меня руки трясутся, так хочется заглянуть внутрь, но я растягиваю удовольствие. Нужно наружу, на солнечный свет, скоро вернётся старуха, принесёт супчику с мышьяком.

Кот сидит в бальном зале и караулит мышь — весь напряжен, готов к броску. Но старый паркет трещит под моими ногами и кот смотрит на меня обиженно — спугнула добычу.

— Не слушай старуху, — говорю я, и подхватываю его тёплое и тяжёлое тельце на руки. — Не нужно убивать мелких бедных мышек, если у нас есть возможность жрать перепелов и стейки из лосося.

Кот обвисает в моих руках безвольной тушкой, я бегу. Не терпится рассмотреть находку, да и время поджимает — старуха скоро придёт. Кота закидываю в комнату, кошелёк прячу в батарее отопления — я научилась открывать решётку, которая их маскирует. Старуха пришла, когда я в душе, я успела. Ко мне она заходить не станет, наверное. Заберёт один поднос, поставит второй, уйдёт, а я смою с себя запахи подвала.

Я оказалась права — когда вышла старухи уже не было. Завернулась в тёплый халат, с волос вода капает, замёрзла, я всегда ужасно мёрзну в этих подземельях. И голодная, теперь уже не ворочу нос от еды, я теперь почти шахтёр, мне ещё молоко за вредность положено.

— Что у нас там? — почти напеваю я, и поднимаю крышку.