Днепровцы - Степан Ракша

Пока Недождий докладывал, Таран успел помыться, одеться и бородку расчесать.

— Ну так вот, брат, — сказал он, приведя себя в порядок. — Сидеть сложа руки и ждать твоего разведчика два часа я не намерен и тебе этого делать никогда не рекомендую. Раз народ говорит, что там петлюровцы, значит, верно, а сколько их, считать будем после. Зови ко мне всех комбатов с комиссарами. Артиллеристов и пулеметчиков тоже не забудь. Я здесь побуду, а ты давай во все концы аллюр три креста.

Бойцы в ротах спокойно обедали, не подозревая, что рядом в местечке находятся петлюровцы и тоже, как потом выяснилось, собираются обедать. Недождий на взмыленном коне носился от одного батальона к другому.

Минут через двадцать в штабе собрались все вызванные Тараном командиры и комиссары. Пришел и комроты Самарец, которого комбат Харченко не преминул захватить с собой как военспеца, чтобы тот при случае помог ему разобраться в карте. Этот комроты, окончивший в германскую войну школу прапорщиков, занимал в полку особое положение. Не один Харченко использовал его как своего военного советника. На привалах Самарца всегда окружали жадные до военных знаний наши доморощенные комроты из бывших солдат и унтеров. Все с почтением взимали ему, когда он, вытащив из своей полевой сумки и развернув карту, показывал маршрут движения и давал всякие пояснения, касающиеся условий местности, возможных действий противника и наших контрмер. Вступать в спор с Самарцем решался только самоуверенный Подвойский.

Собравшиеся командиры и комиссары уже знали, что в Монастырище петлюровцы, и, пока Таран с начальником штаба заканчивал разработку плана атаки, все сгрудились вокруг Самарца, развернувшего карту и высказывавшего свои соображения.

— Ну, что вы там, стратеги, смотрите на карту? — спросил Таран, шагнув к собравшимся. — Монастырище отсюда и без карты видно. Вон оно за леском. Сколько там петлюровцев — неизвестно. Наша разведка еще считает и через два часа, может быть, сосчитает, но мы терять времени не будем, — сказал он и сообщил принятый им план атаки, а потом, как всегда, задал вопрос, чтобы комбаты ее были в обиде: — Есть какие-нибудь предложения или замечания?

Харченко, пошептавшись с Самарцем, предложил с кавдивизионом, который должен был выйти противнику в тыл, послать два орудия. Таран принял это, а предложение одного комиссара батальона — обождать более точных данных разведки решительно отклонил.

На ворчливое замечание начштаба Кулиша, что все-таки следовало бы согласовать свои действия с дивизией и поставить в известность о них соседа — полк Лунева, Таран ответил так:

— Насчет соседа это верно — надо с ним связаться. С дивизией тоже надо, да время не позволяет — пусть сосед передаст, ему до дивизии ближе… Ну а теперь все, — заключил он, хотя Кулиш пытался пискнуть еще что-то.

Командиры разбежались по своим местам, и взбудораженный полк зашевелился, эскадроны и батальоны растеклись по указанным им направлениям.

Захваченный врасплох противник был атакован одновременно с четырех сторон. Основное его скопище оказалось на базарной площади. Батальон, с которым шел Таран, уже приближался к ней, а в местечке все еще не было заметно никакой тревоги. Наконец раздались взрывы гранат — это батальон, вступивший в Монастырище с противоположной стороны, вошел в соприкосновение с противником. Немного выждав, Таран дал сигнал правофланговой роте, и она с криком «ура» тоже ворвалась на площадь, а за ней устремились туда и остальные подразделения батальона. Почти одновременно с этим послышался гик конников Баржака. Подняв пыль, они мчались широкой улицей, вливавшейся в базарную площадь. Через минуту там все смешалось в одну кипящую массу: люди, лошади, повозки. Стрельбы никакой не было, и очень скоро наши бойцы стали выводить с площади построенных в колонну пленных, вывозить трофейное оружие, полевые кухни.

Кто-то громко кричал:

— Спасибо панам — кухни их курятиной заправлены, полакомимся теперь.

— Так курятина та награблена у населения, — сомневался другой.

— Ну и что же — не мы же грабили? Мы кухни эти как трофеи захватили, так что можем законно воспользоваться.

Под вечер батальоны возвращались из Монастырища с длинной вереницей пленных и подвод, нагруженных трофейным оружием, — одних пулеметов было захвачено около сотни. Под усиленным конвоем в штаб привели группу петлюровских офицеров. Таран шагнул им навстречу.

— Ну як, добродни, ваше почутя?

Кто-то из офицеров тихо ответил:

— Кепське, пан полковник.

После этого разговор пошел с каждым из них в отдельности. Выяснилось, что мы захватили в плен часть той петлюровской дивизии, которая встретилась в Киеве с деникинцами. Несмотря на соглашение, заключенное между Петлюрой и Деникиным, в Киеве они не поладили. Ссора произошла из-за жовтоблакитного прапора, вывешенного петлюровцами на здании городской думы. Деникинцы потребовали убрать этот флаг. Петлюровцы не согласились. Началась драка. Верх в этой драке одержали деникинцы. Они вывесили на думе трехцветный андреевский флаг и вытурили петлюровцев из Киева. Так эти самостийники невзначай попали нам в руки и, обескураженные, сдались без всякого сопротивления.

Весть о трещине, образовавшейся в едином фронте петлюровцев и деникинцев, вызвала в полку оживленные толки: раз у них раздоры пошли, нам легче будет прорваться.

После допроса пленных офицеров отправили в штаб дивизии и начали разговаривать с солдатами. В большинстве это были такие же крестьяне, как и мы. Много среди них оказалось одураченной петлюровскими демагогами бедноты. Надо было рассортировать пленных, и с этим наши политработники провозились до середины следующего дня: одних, отрекавшихся от Петлюры и стремившихся вернуться домой, отпускали небольшими партиями на все четыре стороны, других, желавших бороться за Советскую власть, принимали добровольцами в полк. Соблюдая осторожность, мы распределяли добровольцев из числа пленных но разным ротам и командам, но, надо сказать, что почти все они оказались хорошими бойцами и товарищами. Даже те, что раньше не раз перебегали из одного стана в другой, теперь твердо уразумели, на чью сторону им нужно становиться в этой войне.

В боях и стычках с петлюровскими бандами Тютюника, Ангела и множеством других более мелких кулацких батек полк кровью прокладывал себе путь на Умань и дальше на Сквиру.

У станции Попельня — там был стык петлюровцев с деникинцами — для нас готовилась новая западня, но безуспешно: бронепоезда, двигавшиеся наперерез нам, — деникинские из Киева, петлюровские из Казатина — были остановлены на подорванных путях, а части корпуса галичан опрокинуты. После этого наша дивизия, соединившись с 45-й дивизией Якира, продолжала свое движение на север уже не отдельными колоннами, а сплошным фронтом. И этот фронт вскоре сомкнулся на левом фланге 45-й дивизии, загибавшем к Житомиру, с фронтом 44-й дивизии, которой совсем еще недавно командовал Щорс. Так в начале сентября совершилось соединение Южной группы украинских советских войск с их Северной группой. Однако на правом фланге, где действовал наш полк, пока существовали позиции деникинцев, прикрывавшие Киев по реке Тетерев, и мотались какие-то петлюровские части. Некоторые из них уже вышли из подчинения Петлюры и повернули свой фронт против Деникина. С одной такой взбунтовавшейся ватагой самостийников мы оказались по соседству возле Белой Церкви, и у нас с ними установилось немое соглашение о нейтралитете.

— Что там за черт в кустах бродит? — заинтересовался Таран, заметив однажды какую-то черную фигуру, шнырявшую в расположении полка. — Поймайте и тащите сюда.

Бойцы привели растрепанного попика в черной ряске.

— Ты чего, отец, не в свой приход залез? — спросил его Таран.

Оказалось, что взбунтовавшиеся петлюровцы послали попа разузнать, какой мы веры придерживаемся и как относимся к крестьянству.

— Скажи, отец, своим прихожанам, что мы сами крестьяне, боремся за власть рабочих и крестьян и помещичья земелька нас, конечно, сильно манит. Вот какой мы веры придерживаемся, — ответил Таран.

Завязался разговор. Поп — политик: высказался и против Деникина, и против Петлюры, и против «коммунии».

— А за что же ты, отец, молишься со своими прихожанами? — спросил его Прокофий Иванович.

— Я молюсь за вольное крестьянство и вольную Украину.

— Ну, иди и молись, — Таран махнул рукой.

Уходя, поп то и дело оглядывался — видно, боялся, что пошлют ему пулю вдогонку, но бойцы только посмеивались:

— Смелей, батюшка, смелей идите, не бойтесь. Мы хоть и красные, но тоже православные христиане.

В той каше, которую заварили на Украине всевозможные батьки и атаманы, перемешались все программы, лозунги и универсалы. В селах люди обступали нас и допытывались: