Записки военного дознавателя - Марк Воронин

говоря уже о том, чтобы что-то предпринимать. От туалета техбата, того самого, что уже находился по приказу бригадира под опекой двух бойцов, бежал в направлении меня, придерживая двумя руками брюки тот самый полковник, проливавший слезу у идеологически неверно установленного памятника вождю мирового проллетариата. Кричал он что-то невнятное: «А-а-а-а! Там!..» – дальше сплошной мат и снова: «А-а-а-а! Там!..» Яприбавил шагу, ибо инстинкт мне все-таки подсказал, что быть свидетелем того, как начальство теряет портки – дело опасное. Через несколько секунд я уже скользнул в казарму и стал внимательно наблюдать происходящее с безопасного расстояния. Хотя, впрочем, наблюдать уже было особенно и нечего. Главное событие уже произошло.

Дело было в том, что волею странного случая, я стал свидетелем истории, которая после пересказывалась всеми еще очень долго и чуть ли не по три раза в день. Уже после обеда, когда стали возвращаться офицеры, история эта стала расползаться, и в бригаде постоянно: то там, то тут стоял гогот. Офицеры перебивали друг друга, желая донести до ушей новых слушателей этот анекдот из жизни. Бойцы тоже ржали по курилкам, всякий раз привирая, что сами видели все своими глазами. А случилось вот что. Тот самый полковник, проследив уже за окончательной установкой Ильича лично, и удовлетворившись, наконец, результатом, вдруг почувствовал известное томление в нижней части туловища. В этой связи, он стал озирать просторы бригады в поисках подходящего заведения, где можно было бы присесть и подумать, шурша газеткой, о делах насущных. Естественно его глазам тотчас и предстал тот самый сортир. Лошади с бочкой и бойцом на тот момент уже не было, они, как видно, приступили ко второй технологической фазе – разбрасыванию содержимого по полигону и близлежащим лесам. Недолго думая, полковник и направился туда, предвкушая скорое и приятное облегчение. Расстегнув галифе и присев, как положено над отверстием в полу, он почувствовал, что процесс пошел. Однако второй боец все еще находился в недрах, то ли не успев пока еще вылезти наружу, то ли просто отдыхая в ожидании следующего технологического сеанса, так сказать – на рабочем месте. Так или иначе, но увидев невесть откуда нависшую задницу, он пришел в справедливое негодование. Нет, в самом деле, этот пассаж был уже просто чем-то из ряда вон!.. Бригадир же лично приказал, грозя арестом на десять суток, чтобы ни одна падла туда свой нос не совала, не говоря уже обо всех прочих органах! Не долго думая, подняв некоторую волну, боец-черпальщик ринулся к отверстию, над которым расположился злостный нарушитель. Намерения у новоиспеченного работника санитарного фронта были самые, что ни на есть решительные. Поскольку, снизу, видимо, было не вполне очевидно, что задница-то начальственная, боец, охваченный праведным гневом, хлопнул по ней со всей дури ладонью, одетой в перчатку костюма химзащиты, и затем прогундосил в противогаз что-то вроде:

– Это кто тут так ох…ел?

Полковник от неожиданности вскочил, чуть не вперившись головой в дощатый потолок, а затем, глянув в дырку в полу, чуть было тотчас не потерял сознание. Из черного жерла на него смотрел некий фикалоид, явно негуманоидного происхождения. Он издавал невнятные хрюкающие звуки и размахивал серо-зелеными конечностями, видимо, пытаясь ухватить полковника за какую-нибудь выступающую часть тела, с тем, чтобы утащить в свой не очень-то привлекательный мир… В общем, те самые невнятные крики, и бег с потерей галифе, которым я стал свидетелем, имели непосредственное отношение как раз к этому происшествию. Больше ни я, ни кто-либо иной этого полковника в нашей бригаде не видел никогда. Видимо, этот случай нанес его тонкой душевной организации второе и уже окончательное ранение.

 *** *** ***

Мой наряд приближался к концу. Я вышел на улицу и закурил. Ко мне неожиданно подошел Микки Маус и, как всегда с трудом подбирая нужные слова, сообщил, что я снова заступаю на дежурство, так Окурков велел.

– Знаю, что третьи сутки, – подтвердил Микки Маус. – Говорю же: командир приказал…

Я вполне ожидал чего-то такого, и потому вел себя тихо. Как известно, стоны – это услада для палача. А потому я решил их не баловать. В конце концов, буду спать и ночью тоже. Пусть ловят.

– Однако, – добавил Микки Маус, – есть решение отправить тебя дежурить на техтерриторию. «Ага, – подумал я, – Окурков решил так выйти из ситуации с ключами. Заступит, видимо, кто-то из его шестерок, и он ему отдаст ключи по-тихому, ну и вернет, быть может, то, что спер.»

Дежурство на техтерритории – это и легко и одновременно довольно опасно. Хорошо тем, что спать можно ночью, с двенадцати до четырех, а опасно тем, что территория большая и любой засранец, подосланный Окурковым, может, например, сорвать печать со склада НЗ. А потом доказывай, что ты не домкрат. Правда, там стоит вышка с караульным, но боец формально днем охраняет только внешний периметр, и может лишь запомнить, что кто-то крутился у складов. А может и не запомнить. Мне на замену пришел Ильдус Хабибулин, неплохой, в сущности, мужик, и редкостный пофигист. Я не помню ни одного случая, чтобы он что-то принял у меня по описи. Кроме того, Ильдуса ставили в наряды лишь в те редкие промежутки, когда он находился между запоями. Даже Григо пытался его наставить на путь истинный, взывая к национальным чувствам:

– Как же так? – орал Григо на весь плац, – Я знал много татар, и среди них были разные люди, но я не видел среди них ни одного алкаша!

Ильдус все выслушивал молча, и даже в нужных местах вздыхал и кивал, демонстрируя глубокое понимание всего, сказанного начальником, однако, выйдя за ворота, он мгновенно находил себе подобных, и они уже скоро соображали на троих.

Короче говоря, как бывало и раньше, Ильдус сгреб с тумбочки ключи от оружейки, несмотря на то, что я ему все доложил в деталях, и, подмигнув, сказал:

– Иди, принимай территорию. И заходи, когда караул заступит, в нарды сыграем.

Я ушел. Территорию сдавал Заяц – тоже известная личность, и полная противоположность Ильдусу. Когда-то давно, когда Заяц только пришел в часть, он не принял дежурство у какого-то старлея, потому что где-то, в каком-то из ангаров обнаружил трещину в стекле, которой наверняка уже было лет с десяток. Старлей стиснув зубы, и молча, пошел и украл стекло в туалете клуба. Затем он вернулся и, уже не пререкаясь, вставил стекло там, где требовал Заяц. Где-то к часу ночи наряд был Зайцем принят, и старлей ушел в общагу спать. На другой же день, пока кто-то отвлекал Зайца разговорами, обиженный