Под покровом тайны - Робинзон

Я передернула плечами и прошла обратно в избушку, тщательно прикрыв за собой дверь.

Но бабушка тут же заворчала:

— Дверь не закрывай, скоро Филя прилетит. Он на вышке мышей ловит.

До меня сразу не дошло, что вышкой она называет чердак, а я представила себе что-то огромное и высокое.

— А как мы назад пойдем? — задала я очередной вопрос.

— Все покажу, ничего таить не буду, — добродушно сказала бабуля, — кому мне еще то рассказывать. Единая ты у меня кровиночка осталась, которая дверь в Заповедье может открыть.

— А можно кого-нибудь кроме нас сюда привести? — спросила я.

От бабушкиного добродушия не осталось и следа. Ей не надо было даже перекидываться, сейчас ее оскал напоминал ощеривщуюся старую седую волчицу.

— Никогда! Слышишь никогда, ни одному человеку, ни слова! И вопросов таких, чтобы больше я не слышала, — разъяренным голосом прошипела она, — ныне же наложу заклятье на язык твой длинный, чтобы двадцать лет не могла про Заповедье ни единого слова сказать, или написать.

Я испуганно сжалась в комочек, мне еще не доводилось видеть бабулю в таком гневе.

— Бабулечка! — заюлила я, — ведь только спросила и все, никого мне здесь не нужно.

— То-то, — сказала прабабка, — спужалась девка, и правильно, а заклятье я все одно, наложу. Вот старше станешь в силу войдешь, лет в восемьдесят, тогда и решай, кого сюда звать, а кого нет.

Указанный бабушкой возраст показался мне таким далеким, что, несмотря, на страх, я не смогла сдержать улыбку.

— Зря смеешься, — печально вздохнула бабуля, — сама не заметишь, как лучшие годы пролетят, так, что девка гуляй, пока молодая.

Она с кряхтением поднялась и высыпала полпачки чая со слонами прямо в большой чайник.

Несколько минут мы в молчании сидели и ждали, когда заварится чай. В избушку неслышно влетел Филя и сразу запорхнул на чердак.

Бабушка достала с полки жестяную банку с большими кусками сахара и щипчики.

Разлила чай по старинным тяжелым чашкам.

— Ну, попьем чайку, помолясь, — сказала она, и налив по края блюдце напитка кирпичного цвета, начала звучно его хлебать.

Я, тем временем, перевернув блюдце, разглядывала надпись на нем. Но единственное, что смогла разобрать, что сделано оно было в 1783 году.

Ты пей, пей, нечего разглядывать, — сказала бабуля между глотками, — эти чашки с блюдцами дед мой сюда принес еще при Катьке-царице.

Я налила в блюдце чай, взяла кусочек сахара и отпила горячую терпкую жидкость. И с удивлением поняла, что до этого момента настоящего чая я не пробовала.

— Бабушка, — не удержалась я от восторженного отзыва, — мне такого чаю пить, еще не доводилось.

— О чем и говорю, — охотно поддакнула та, — я вот всю зиму сюда не хожу, так до того по нему соскучусь, что весной, как снег сойдет, чуть не бегом сюда ковыляю.

Я едва не спросила, почему прабабушка не ходит сюда зимой, но вовремя сообразила сама.

— А откуда ты воду берешь? — задала я очередной вопрос.

Бабушка возмущенно фыркнула в блюдце и оттуда выплеснулась половина содержимого.

— Ты дашь мне чайку попить или нет, — рявкнула она, — помолчи Христа ради хоть пару минут!

Затем бабушка степенно выхлебала три чашки чая, потом привалилась к стене и сказала:

— Давай-ка внучка потрудись, не все, задравши хвост по лесам бегать, помой хоть посуду, да чайник от сажи ототри. А потом, благословясь, избенку приберешь, и пойдем домой в Серебряное.

Она с явным удовольствием смотрела, как я сначала мыла посуду, а потом, сняв халат, чтобы не уделать его грязью, на коленках скоблила косарем деревянный пол.

— Ох, и ладная ты девка, — с довольной усмешкой сказала она, — от кавалеров отбою не будет.

— Да ладно, тебе бабуля! — застеснялась я и снова надела халат.

Прабабушка обвела взглядом посвежевшую комнатку, чайник, оказавшийся зеленого цвета и, расчувствовавшись, сказала:

— Ну, спасибо правнучка, уважила старуху, матери передай, не сержусь я на нее больше, прощаю за воспитание твое правильное. А сейчас пошли время, домой вертаться, по дороге родник покажу, где водица студеная ключом бьет.

Она прикрутила фитиль у керосиновой лампы, и мы очутились в темноте, только из открытого дверного проема голубоватым отсветом падал лунный свет.

Мы вышли на поляну и начали спускаться куда-то вниз. Не прошли и двух десятков шагов, как стало слышно слабое журчание ручейка. Но небольшой замшелый сруб, стал виден, только, когда мы подошли к нему вплотную. На нем, на четырехгранном гвозде белел деревянный ковшик. Из-под сруба бодро журчал ручей, невидимый в сгустившейся темноте.

— А вот и родничок, откуда я воду беру, — сказала бабушка, — а теперь идем дальше.

Мы прошли еще немного и уткнулись в камень, почти такой же, какой перенес нас в эту непонятную страну.

Бабушка тяжело вздохнула и твердо сказала:

— Теперь твоя очередь заговор читать. Пора самой учиться двери открывать.

Дрожащим от напряжения голосом я начала проговаривать намертво оставшиеся в памяти слова.

После первой же фразы я почувствовала, как вокруг меня ощутимо подрагивает окружающее, и становится плоским, как нарисованное. На миг я остановилась, но бабушкина ладонь крепко сжала мое плечо, и я продолжила заговор. Нарисованная картинка начала быстро переходить в надувающийся радужный пузырь, стенка которого вдруг открылась и проглотила нас.

Мы снова стояли у валуна на мшистом болотце. После темноты елового леса, сумрак белой ночи казался обычным днем. Вокруг нас звенели комары, однако не подлетали ближе полуметра.

— Слава тебе Господи! — громко сказала прабабушка, — уже не верила, что событие такое сподоблюсь увидеть! Ну, девка, держись! Теперича от тебя не отстану. Сегодня же телеграмму твоим родителям отпишу, чтобы до сентября тебя домой не ждали. С этого дня начну тебя учить по настоящему.

Она взяла ключ, лежащий на валуне, и отправила его в торбу. Потом, опираясь на клюку начала выбираться к тропе. Я шла сзади и видела, как тяжело дается ей этот путь.

Когда мы выбрались на тропинку, я робко предложила немного передохнуть. Но прабабушка, тяжело дыша, сказала:

— На том свете отдохнем, идем домой, пока деревня спит. Нечего пищу сплетням давать, мне то они уже не повредят, а тебе ни к чему лишние разговоры.

Когда мы, наконец, прибрели домой, на ходиках было уже три часа утра. Бабуля подтянула гирьку и, посмотрев на циферблат, сказала:

— Вторую ночь с тобой не спим, так, что сейчас ложимся и покуда не выспимся не встаем.

Я согласно кивнула и пошла к кровати. Сил не было даже помыться, и почистить зубы. Надев ночную сорочку, рухнула на перину и заснула.