Антология Сатиры и Юмора России XX века. Том 42. Александр Курляндский - Олешкевич
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так в какую цель направлены сатирические стрелы автора? Что тут высмеивается (хотя, повторяю, особого юмора в рассказе нет)? Против чего хочет выступить рассказчик? Против совмещай, не умеющих отдыхать и прилично вести себя за рубежом? Против иностранцев, не соблюдающих элементарных норм поведения в общественных местах? Против порядков на болгарских курортах? Или против начальства, посягающего на право каждого нашего труженика раз в году отдыхать?
Судя по рассказу, сатирические стрелы пускались во все стороны во что ни попадя, беспорядочно. И потому ни одна цель не была поражена «наповал». А жаль! Ведь сатирические стрелы — не роскошь, а средство борьбы со многими гнусностями, все еще портящими нашу жизнь. Жаль, что А. Курляндский на сей раз обошелся с ними так небрежно и — да простит мне автор лексику петров савельичей — бесхозяйственно…
Рекомендовать рассказ «Белобрысенькая» редакции журнала «Дружба народов» не могу — при всей своей субъективной расположенности к произведениям, бичующим недостатки.
Б.Х.
Журнал «ЗНАМЯ»
Уважаемый товарищ Курляндский!
Очевидно, цель рассказа «Белобрысенькая» выражена в самом его конце. Посетивший Болгарию и вообще впервые побывавший за границей Петр Савельевич почувствовал, что может быть самим собой и чувствовать от себя удовлетворение только лишь на родине, откуда пришел ему срочный вызов с работы. Сумбурность заграничных впечатлений отходит для Петра Савельевича куда-то в небытие — и, благодаря срочному телеграфному вызову с места службы, герой ощущает живой, острый интерес к жизни:
«Впереди прослеживалась четкая цепочка дней, событий, поступков. И эта стройность радовала Петра Савельевича.
«Нет, — думал он, — что ни говорите, а жить все-таки стоит» (стр. 5).
Сам же рассказ посвящен впечатлениям Петра Савельевича от Болгарии и от иностранных туристов, с которыми герою пришлось столкнуться. В туристах герой успел отметить громкость разговора, что раздражило. Повидал Петр Савельевич и пляж, где купались и загорали нудисты. Повидал нецеломудренность поведения какого-то бородатого иностранца с какою-то белобрысою иностранкой. При этом и сам-то Петр Савельевич оказался не совсем скромным в своих помыслах: за белобрысенькой вожделенно потянулся и он, хотя, правду сказать, едва ли у него хватило бы бесповоротной решительности подступиться к этой женщине, повести себя ловким и смелым ловеласом. Одну такую попытку он делает, но конфузится, не зная иностранных слов, кроме «бонжур» и «мерси».
В этом случае Петра Савельевича выручает сама белобрысенькая. Жена его где-то в тот момент прогуливается, а белобрысенькая является на пороге, спрашивает спичек — и тотчас принимается лобызать Петра Савельевича какими-то особо распаляющими способами, полностью подчиняет его на какую-то минуту себе и увлекает в его же постель. Происходит то, что Петр Савельевич с тайными замираниями сердца представлял себе вот уже несколько дней. Но это пикантное событие лишь усугубляет неблагоприятные впечатления Петра Савельевича от заграницы и от иностранцев. Он чувствует, что оказался здесь не самим собой, — и радуется полученной телеграмме: «Ввиду срочного ввода ТЭЦ предлагаю вернуться исполнению обязанностей» (стр. 14). Тут-то Петр Савельевич и почувствовал наконец, что может возвратиться к настоящей жизни из заграничного угара. Что может наконец почувствовать себя достойным и даже значительным человеком.
Вглядимся, однако, в рассказ детальней, попытаемся вынести ответственное впечатление о Петре Савельевиче. Что же он за человек на самом деле?
«Четкая цепочка дней, событий, поступков. И эта стройность…» — относятся к чему-то, оставшемуся за пре делами произведения. Ничего из этого не мог бы наблюдать собственным глазом читатель.
Но ведь герой должен как-то обозначиться и в самом рассказе! И он таки обозначается вполне отчетливо, хотя вовсе не той фигурой, которой свойственны богатые жизненные настроения и интересы. Облик Петра Савельевича, возникающий из самого рассказа, даже противоречит заявлению о его натуре, сделанному в конце произведения с иллюзией значительности — и остающемуся всего лишь голословным. Читаем вот, на пятой странице, о том, как среди иноязычной яркой толпы Петру Савельевичу вдруг сделалось не по себе. Он почувствовал себя ненужным и лишним. И тогда он прибег к старому испытанному способу. Купил бутылку ракии, отошел в сторону и прямо из горлышка сделал несколько длинных, жадных глотков. Дело здесь не в том, что Петр Савельевич, оказывается, вообще склонен приложиться к бутылке и привык пить прямо на улице, из горлышка, жадными глотками. Дело в том, что здесь, за границей, такое настроение оказалось для него вовсе не чем-то новым. Непосредственно из Ваших слов приходится сделать вывод, что питье водки на улице — старый, испытанный способ» борьбы Петра Савельевича с ощущением «себя неуклюжим и лишним». Давно уж возник для Вашего героя этот способ, если метод успел превратиться в «старый»! И частенько же приходилось к этому способу прибегать, если стал он — «испытанным»! Нужно полагать, что не здесь, на болгарских курортах, обнаружен этот способ, введен в обычай. Ведь в Болгарии-то герой Ваш находится всего лишь вторые сутки!
Выходит, что еще до поездки в Болгарию Петру Савельевичу приходилось все этим же методом бороться с ощущением, что сам он — неуклюжий и лишний. И это вовсе не вяжется со сделанным в конце произведения заявлением, что жизнь и деятельность Петра Савельевича на родине, у себя дома, представляет собой «четкую цепочку дней, событий, поступков», вообще завидную «стройность». Известно, что «сладок и приятен» может быть даже «горький дым отечества». В такие нюансы Вы не собирались вдаваться, но, кажется, намеревались сказать, что вообще на родине лучше, чем где-то за границей. Возникла у Вас вполне житейская мысль, что русская еда заведомо лучше болгарской, — а потому и прихватили Ваши туристы запас пищи из Москвы. Отмечено, что и в Болгарии, конечно, «кормили вкусно, но не очень привычно» (стр. 4). Но вот
