Палаццо Дарио - Петра Рески

– Да, я никак не мог вспомнить его название, – краснея, вторил ему Марчеллино.

В этот миг холодное проклятие коснулось Фабио. Он не знал, как ему отнестись к этой сцене, и не подозревал, какой мрачный поворот уготовила ему судьба всего через несколько недель.

Около семи часов вечера он вернулся домой после лодочной прогулки с друзьями по всемирно известной лагуне. Но ни элегантная лодка, ни жаркий летний день, ни веселые улыбки друзей не могли развеселить Фабио с тех пор, как собственная гордость заставила его выгнать Рауля из Палаццо Дарио. Какое предательство! Его сердце разрывалось. Он запретил Раулю даже попадаться ему на глаза. Решение он принял без колебаний. Но горе, печаль и боль, которые обрушились на него при этом, были такой неизмеримой глубины и жгучей горечи, что избавиться от них он не мог. Мария, как всегда ожидавшая его в дверях, знала это. Тем тяжелее было ей сообщить ему: «Рауль Госпик целый день спрашивал вас».

– Да? – удивился Фабио, и Марии показалось, что его голос прозвучал особенно отчаянно и тоскливо.

– Он хотел зайти позже.

– Ага, – дрожащим голосом произнес Фабио и отвернулся.

Он пошел в библиотеку, собираясь полистать старинные рукописи из своей коллекции.

У дверей тоненько зазвонил колокольчик. Мария заторопилась вниз по мраморным ступеням. Открыв массивную дубовую дверь, она столкнулась взглядом с острыми глазами Рауля Госпика. Он, не поздоровавшись, прошел мимо нее и молнией понесся по начищенному паркету в библиотеку. С громким скрипом закрылась за ним тяжелая старинная дверь. Мария поспешила за ним. Она прильнула ухом к двери, ее сердце колотилось. Сначала было тихо, затем она услышала голос Фабио, тихий и срывающийся, как никогда раньше: «Ты слишком вообразил о себе, Рауль, если решил, что был для меня чем-то большим, чем милым развлечением!» Затем слышалось то бормотание, то отчаянные вопли, вновь тишина… и дверь распахнулась. Рауль пробежал мимо с перекошенным лицом. Мария бросилась вслед за ним, но, потеряв его на Кампо Барбаро, пошла уже медленно и повернула к себе домой. Она побоялась встретиться с взбешенным Фабио делле Фенестрелле.

Когда утром следующего дня Мария пришла во дворец, там было тихо. Она испугалась. Повязав фартук, она прошла через библиотеку в спальню. Там она нашла Фабио. Его роскошная широкая кровать была, как обычно, гладко застелена, только один угол парчового покрывала был окровавлен.

Красавец Фабио жестоко поплатился за свою любовь. Он лежал в огромной кровавой луже, на его элегантных белых брюках была кровь, галстук тоже был в пятнах крови, рубашка, свежевыглаженная вчера, выбилась из-под брюк. Судьба не дала ему шанс достойно выглядеть, уходя из жизни, а для него всегда так много значил внешний вид!

– Рауль Госпик! Мерзкий гаденыш! – закричала Мария.

Сраженная горем и гневом, она беззвучно рыдала.

Полиция установила, что убийца ничего не украл – ни ценных картин, ни статуэток – ничего.

Рауль Госпик никогда больше не появлялся в городе на воде.

Марчеллино долго горевал по своему дорогому Фабио. Когда наследник Фабио, его элегантный кузен по имени Мариуччо Делинье, предложил ему взять Тинторетто из коллекции Фабио, он отказался.

– Нет, Мариуччо. Этого я не вынесу, – с грустью сказал он и потер глаза. – Мне будет казаться, что я ограбил его, мертвого.

Мариуччо Делинье провел всего несколько счастливых ночей в Палаццо Дарио. Его тоже не стало. Он утонул в луже. Он торопился из города на воде в Турин, на туманной дороге его машина перевернулась, и он вылетел из нее. Ранен он был легко, но, по несчастью, упал лицом в лужу и захлебнулся.

Так безжалостное проклятие Палаццо Дарио смахнуло с лица земли сразу двух необычных людей утонченного склада».

10

О работе Ванды в музее, о голубях, которые не годятся даже на pigeon pie45, и о том, как распознать в Венеции туриста

Морозини писал с рвением отличника, который первым хочет сдать свое сочинение, когда Ванда вошла в его кабинет. Увидев ее, он вздрогнул и покраснел. Опять эта тисненная золотом кожаная папка на столе! Он неловко застегнул ее и вскочил.

– Нет, нет, нет, – сказала Ванда. – Я не хотела вам помешать. Мне надо взять следующий том путевых дневников графа Барди.

Она взяла нужную книгу с полки.

– Кстати, какая красивая у вас папка! – польстила она ему, пытаясь отвлечь его от мыслей о своем проекте выставки. Это сработало.

– О да, это часть наследства! – гордо произнес Морозини.

– Что вы говорите! – воскликнула Ванда, и ее покоробило при мысли о вкусе прежнего владельца.

Но только Морозини открыл рот, чтобы начать свой монолог, вероятно, о венецианских правах наследования, она выскочила из кабинета.

В Восточном музее не было ни одного компьютера и ксерокса, только старая пишущая машинка. Секретаршей была старая «красная бригадирша», способная убить любого, кто осмелился бы задержать ее хоть на минуту после окончания рабочего дня. Директор Морозини, бывая на месте, обычно скрипел пером, отчего бумажная стопка на столе росла, или занимался продажей по телефону своего сладкого мерло. Ванде ни разу не выпало счастья увидеть хоть бы одного посетителя музея, но, кроме нее, это, казалось, никого не волновало. Каждый день она старалась найти себе полезное занятие. Она ломала голову над тем, как заманить сюда посетителей. Ей хотелось достойно оправдать пребывание на своей должности. Во всяком случае, в первые недели. Она предложила Морозини по-новому оформить перечень экспонатов, каталог, основать Союз попечителей музея. Каждое утро она приходила с новой идеей. И каждое утро Морозини и секретарша в ответ смотрели на нее с ужасом в глазах. Она внутренне протестовала, читая убористо исписанные путевые дневники основателя музея графа Барди, немилосердно по отношению к будущему читателю в подробностях останавливавшегося на каждой мелочи своей поездки в Азию, которую он на рубеже столетий совершил со своей женой принцессой Адельгондой ди Браганца: «Адельгонда исцелилась вдобавок от ревматизма суставов. Наша дорогая спутница баронесса фон Хертлинг очень рада возможности встретить на Яве своего брата, который работает там лесоводом. Граф Генри Лючези присоединится к нам в Гонконге вместе с графом Алессандро Цилери, этот милый молодой человек – настоящий перл, а также барон фон Хайдебранд, самый веселый, добрый и ловкий попутчик, которого мы когда-либо встречали… »

Прочитав это, Ванда предложила Морозини организовать выставку под названием «Венецианские японизмы». Она сама бралась каталогизировать завалы фотографий, сделанных графом Барди в путешествии, и написать к ним комментарии. Такая выставка как пить дать привлечет массу японских туристов! Директор Морозини был шокирован и тут же отказал.

Ванда читала дальше. Читала все, что могла найти: «Венеция и оборона Леванте», «Британская ориентальная школа», «Путешествия Марко Поло», «История фарфора», «История революции и обороны Венеции 1848 – 1849 гг., на основе итальянских и австрийских источников». Она перелистывала «Шунгу» – альбом эротических японских гравюр и погружалась в «Рассуждения» – сонеты божественного Аретино:

«Зверь скрыт в тебе, мне же облик мимозы предан;Если веришь, что можем мы, разные, слиться;Дай же объятью тесниться;Чувствую я, что взмываю тотчас к небесам».

Эротическая литература всегда была любимым чтением Ванды. Она читала сонеты Джузеппе Джоаккино Белли, венецианских мастеров, вирши куртизанки Вероники Франо и эротические стихи Джорджио Баффо. Особенное впечатление на нее произвела его «Ода лощине», несмотря на то что она не ладила с венецианским диалектом.

Она опять пришла с предложениями: выставка под девизом «Дороги Марко Поло» и перформанс под названием «Меч самурая». Однако чем больше она предлагала, тем дальше отстранялся от нее Морозини. После восьмой попытки Ванды оживить существование музея «красная бригадирша» перестала с нею здороваться. Морозини больше не спрашивал Ванду о Палаццо Дарио, его интерес постепенно отпал, как обветшалый декор с венецианского особняка. Он старался не попадаться Ванде на глаза. Когда же она однажды утром предложила ему заново систематизировать работы по лаку, он набросился на нее: «Синьорина доктор, я понимаю, что у вас почти нет настоящего профессионального опыта. Но если вы серьезно дорожите вашим местом в Восточном музее, то прошу вас смириться с реальностью и обратить на нее внимание. Последняя специальная выставка, которая проходила в этом музее, состоялась десять лет назад. И пока я здесь директор, все останется по-прежнему».

Когда Ванда наконец поняла, что ее работа в Восточном музее состоит прежде всего в том, чтобы ничего не делать, их отношения с директором Морозини наладились: он «потеплел» и вновь стал разговаривать с нею, например, о проблемах с голубями. «Голуби уже многие столетия неотъемлемая часть нашего города. Особенно почтовые голуби – как обычно в портовом городе. Почтовые голуби, а не эти их дегенеративные… родичи, которые уже и на pigeon pie не годятся! 20 – 30 пар, а не 150 000!»