Не искавшие приключений (СИ) - Яблоня Дикая

— Меня интересует загадка: почему ты опаздывала вчера на работу?

— Близнецы заболели, — она вяло дернула плечом.

— И что из-за этого ты не сделала дома?

— Я ничего дурного не сделала, — пробормотала Гортензия.

Боги, как же ее запугали. Или вообще обработали магически? Если да, то наше дело плохо. Лучше буду думать, что нет. Сменю-ка я тактику.

— Дура!!!

Даже гвардейцы вздрогнули. Гортензия уставилась на меня изумленно.

— Дура! Тебя казнят за то, за что в лучшем случае увольняют! Давай, не говори никому, что ты делала на рабочем месте! Что делают только дешевые вульгарные дуры, и то — исключительно дома, а ты — прямо у правителя под носом, да? Никому не говори, какой ерундой занималась, пусть тебя за нее повесят! Дура законченная!

— Я красилась! Красилась! Простите меня…

Гортензия всплеснула руками и свалилась со скамейки, с грохотом утащив за собой весь металлолом, к которому была прикована.

— Это — ее единственная вина, ваша честь! — объявила я, повернувшись к судье. Тот посмотрел на меня абсолютно пустым взглядом:

— И как это объясняет тот факт, что она единственная, кто выжил в результате покушения?

— Ваша честь! А вы пробовали красить ресницы перед малюсеньким зеркальцем и дышать при этом?

В наступившей тишине раздался звук, будто в очень маленькой мышиной норке скрипнула очень маленькая дверь: не сдержавшись, хихикнула судебная стенографистка.

И что мне теперь делать?.. Боевой настрой иссяк, словно его и не было, я вдруг поймала себя на мысли, что хочу спросить верховного судью: "Можно мне теперь домой, ваша честь?" Будто какая-нибудь первоклашка.

Но судью я, похоже, больше не интересовала. Зато интересовала гвардейца, который преградил мне дорогу:

— Вы пойдете со мной.

Мог бы просто взять за шкирку и утащить. Даже жаль, что не потащил: ноги вдруг стали ватные, навалилась усталость, а мы все идем и идем, как в прошлый раз, с Люути. Когда они кончатся — эти коридоры и лестницы?!

И снова — дверь по охраной гвардейцев. Здесь уже несколько, вооружены до зубов. Где это мы?..

За дверью оказался светлый — никаких мрачных панелей — просторный кабинет: шкафы набиты книгами, карта мира на стене — не декоративное украшение, украшения так булавками не утыкивают. На противоположной стене — ландрийский флаг. Под флагом — письменный стол, за столом — человек.

Некоторое время меня словно не было в комнате. Наконец человек оторвался от бумаг и удостоил меня взглядом.

Если бы в комнате был маг-мыслечтец, он бы решил, что я не в себе.

— Так вот он какой — новый Канцлер, — подумала я. А потом:

— Как же я соскучилась…

Никто ведь не предупреждал, что Канцлер так похож на отца.

Очень медленно и очень аккуратно я сделала самый почтительный книксен, на который была способна с дрожащими руками и ногами.

Несколько мгновений он внимательно смотрел на меня, потом встал, обошел стол, присел на краешек и снова уставился. Точь-в-точь так разглядывал меня отец, прежде чем следовала реплика:

— И что означает этот неуд по поведению, дорогая моя?

"Когда в последний раз это было?.."

Такой же высокий и худощавый, с таким же крупным носом, глубокими носогубными складками, твердым упрямым подбородком — мне он достался по наследству, рыжевато-русые волосы тронуты сединой, но она почти не заметна.

Мелькнула глупая мысль: "А что, если родственник?.." Нет. Таких зеленовато-карих, почти кошачьих глаз у отца в роду точно не было. У них у всех были серые.

— Напрасно вы не послушались ворона, барышня Ронда, — сказал Канцлер.

Я приоткрыла рот и захлопнула его. Ладно, ему доложили о том, что брякнула чертова птица. Пока что ничего противозаконного.

— Расскажите мне, почему я сделал суд над вашей подругой настолько громким и публичным.

"Вот это я понимаю — сменил тему!"

— Потому что вы это можете, ваше сиятельство.

"М-да. Брякнула хуже, чем Томас-стажер. Что ж, по крайней мере, если его сиятельство — правдовидец, он оценит искренность."

Канцлер усмехнулся, слегка приподняв бровь:

— Ни для кого не секрет, что ваш батюшка недолюбливал политиков, но чтобы настолько…

Едва не сорвавшееся "Оставьте в покое отца!" означало: мне уже не просто страшно — я в ужасе.

— Почему так важно было дать всем понять, что преступник пойман, и больше никого искать не станут?

— Прошу прощения?..

— Сколько покушений на глав государств Старых Земель было совершено за последний год?

— Я… Я не знаю.

— Кому выгоден хаос, возникающий, когда подобные покушения удаются?

— Я… я… — дура-второгодница — вот кто я, и неуд у меня не только по поведению, но и по всем предметам.

Сквозь смятение начала продираться мысль, что я очень серьезно что-то испортила, гоняясь за нашей с Гортензией истиной.

— Что хотят начать те, кто создает этот хаос?

"Папа, папочка, пожалуйста, скажи, что эта сказка закончится хорошо!.."

— Но ведь Гортензия не виновата! — предприняла я последнюю жалкую попытку. — Это — истина, а вы ее — на виселицу…

Канцлер снова приподнял бровь:

— Чем мы пожертвуем, чтобы не началась новая война?

Все! Теперь — если я выйду отсюда живой — точно сбегу в Новые Пределы! Дайте только добраться до шляпки.

— Вы должны быть очень счастливы. что получили эту работу, барышня Ронда, — сухо бросил Канцлер, пригвоздив меня взглядом к паркету. — И выполнять ее добросовестно. Не каждый день статуи в парке дарят подобные приглашения.

На следующий день в укромных углах подвала обедали уже двое.

Люути делала вид, что меня в этом мире не существует. Остальные тоже делали, только менее талантливо. Я опасалась, что бойкот станет беспокоить меня, но вместо беспокойства ощущала удивительный душевный подъем — по крайней мере, пока не вспоминала про встречу с Канцлером. Что ж, быть счастливой каждые две минуты из трех — не так уж и мало. Даже захотелось навестить Томаса-стажера и сказать, что он зря старался.

Гортензия перехватила меня по дороге домой, у левобережного моста. Зонтик от солнца исчез, но маршрут, похоже, она менять не собиралась. А вместо зонтика на этот раз она держала в руках вместительную хозяйственную сумку, улыбаясь так, что в воздухе прямо-таки сияло слово "Сюрприз!" Жестом фокусника Гортензия достала из сумки букет: дюжину белых роз, перевязанных лентой.

— Эээ… — глубокомысленно высказалась я. Такие букеты дарят на День Возлюбленных. Реже — кладут все тем же возлюбленным на могилы.

— Тебе не нравится? — в ее голосе звучала неподдельная горечь. — Я всю жизнь мечтала, чтобы хоть кто-нибудь подарил мне такой.

Это была не просто правда, но Истина, на полные двести процентов.

— Так и оставь себе, — ляпнула моя тяга к истине.

Что-то надо было делать. Делать очень срочно, потому что сильнее обидеть человека не смогла бы даже Люути.

— Может быть… поделим? — ничего умнее просто не шло в голову.

— Ты спасла мне жизнь… — Гортензия все еще выглядела подавленной.

— Половина на половину. И я ничего особенного не сделала — просто ткнула всех носом в очевидное.

Ни-ког-да. Я никогда не скажу Гортензии, какая роль была уготована ей новым Канцлером. И дело вовсе не в бумагах о неразглашении, которые меня, практически полуобморочную, заставили подписать на выходе из замка.