Русский крест: Литература и читатель в начале нового века - Наталья Иванова

Процитировав «патриотические» стихи, критик говорит от лица народа, узурпирует его мнение («критик»-народ): «Народ страшится такой судьбы <…>». Главное, что подчеркивает «критик» в «поэте-патриоте», – это «положительное качество народности: „Грубо, конечно. По-мужицки. <…> Я радуюсь появлению в русской поэзии еще одного талантливого поэта, главным содержанием поэзии которого является народная жизнь, а главным чувством – любовь к народу…“». Провинциальное агрессивно подчеркивается как единственно подлинное: «свои», русские противопоставляются «чужим», но «врагам», «русофобам»: «О провинциальной России враги ее, русофобы, говорят: лапотная Россия. Патриоты: глубинная Россия. Я бы добавил: коренная, подлинная Россия – главная кладовая русского языка, высокая башня русского национального характера, еще не облетевший сад русской национальной культуры».

В аналогичном дискурсе выполнен и восторженный портрет одиозного прозаика Ивана Шевцова в журнале «Молодая гвардия». Националистический дискурс реанимирует ресурс советского литературного новояза: «ветеран… из славной плеяды», «запас жизненных впечатлений», «из породы неистощимых», «подлинные патриоты – истинные творцы». Советский дискурс скрещивается с националистическим, рождая фразеологических мутантов: «Крепко угнездились агенты влияния либерально-западнического толка», «трезво мыслящие партийные чиновники», «свора прикормленных щелкоперов-борзописцев», «в смутное „демократическое“ десятилетие он не складывает оружия», «агенты влияния, засевшие в верхних эшелонах власти, показали свои зубы, обнажили длинные когти». Литературно-критическая территория используется в целях идеологической агитации и пропаганды: «кремлевские власти совершили акт беспрецедентного национального предательства».

В националистическом дискурсе оппозиция определяет структуру высказывания, высокопарные образы и сравнения подменяют анализ поэтики, а комментированный пересказ идеологического содержания предваряет пропагандистский вывод.

Россия («Русь») представлена в националистическом дискурсе как территория сакральная, на которую покушаются «враги» (иноязычные, иноземные, «Сэмы», евроатлантисты и прочие «чужие»); русский народ – как святой и богоносец; русская культура и литература – как «культура совести, ее вершины неразрывно связаны с благодатью, с Божественными энергиями воздействия на мир» (М. Любомудров), в ней главное – «спасение души» (О. Б. Сокурова); русский писатель (особенно поэт ) как священный пророк, часто – погубленный «врагами» (отсюда – поразительная живучесть мифа об убийстве русского поэта Сергея Есенина и равнодушие к смерти других поэтов, «чужих» по крови, как Осип Мандельштам, или по убеждениям и привязанностям – Владимир Маяковский, Марина Цветаева). «Национальные» беды и «коварная национальная политика» идут от международного заговора против России. В этом дискурсе с «врагами» надо бороться «штыком», на уничтожение; диалог (полемика) невозможны. «Глобализм» выступает как эвфемизм «американизма», который, в свою очередь, является эвфемизмом «еврейского духа». «Многие особенности т. н. „американской культуры“ являют собой как бы опредмеченное еврейское сознание» (М. Любомудров). То есть как авторы ни стараются пользоваться словами-заменителями или метафорическими фразеологизмами, дискурс обнажает явный антисемитизм: «Причем создателям подобных художественных произведений не обязательно быть ортодоксальными иудаистами, регулярно посещающими синагогу» (М. Любомудров), – достаточно происхождения.

Постоянно воспроизводится миф о всемирном еврейском заговоре и владычестве.

На самом деле этот дискурс во многом, если не во всем, соответствует советскому: стоит лишь заменить эпитет «русский» на «советский», православие – на советскую идеологию, марксистско-ленинское – на священное наследие, узко-национальное – на социалистическое, так в результате совпадут и «враги», и «предатели» отечества и отечественной культуры (США, Израиль, НАТО; после «советского времени» к этому набору прибавились еще и глобализм, Европейский Союз, ОБСЕ; в начале XXI века – страны Балтии, теперь еще Польша, Украина и Грузия).

«Исторической» идеологии газеты «Завтра» («Русское историческое время переломано, как хребет. <…> Все огромное туловище государства зыбко колеблется, валится на бок, не в силах воздвигнуть могучую стать. Хрупкий кристаллик новой русской государственности взращивается среди кромешной схватки эпох» – А. Проханов) соответствует новоимперский националистический дискурс. Главным «героем» новоимперской истории А. Проханов назначает Сталина, который, «укрощая огненный большевизм, ввел „белую“ имперскость в „красный“ контекст, поместил „допетровских“ Александра Невского и Дмитрия Донского рядом с офицерами в золотых погонах». Сталин Прохановым поставлен в следующий пантеон: Сталин – Франко («подарил стране долгожданное единство») – Дэн Сяопин. Путин, по Проханову, действует в верном направлении («выхватил из всепожирающего пожара „демократии“ слова и музыку советского гимна, Красное знамя Победы и ввел их в число государственных символов»). Но, собственно говоря, историческая концепция Проханова симметрична путинскому завету «все это наша история». Вот что пишет Проханов в передовой статье «газеты Государства Российского»: «„Метаистория“ – материнское лоно, откуда чередой исходили Киевская Русь, Московское царство, Петербургская империя, красное государство Советов. Чрево, где теперь созревает дивный эмбрион „Пятой Империи“». «Кто более матери-истории ценен?» Несомненно, все периоды, ибо все они – ее дети. Мы, живущие на переломе эпох, не оказываем предпочтения ни одной из уже исчезнувших, но испытываем к истории России сыновнее чувство, «священное благоговение».

Дискурсы государственной идеологии и идеологии государственничества (Проханов) во многом совпадают. Высокий рейтинг Путина связан и с популярностью реваншистской идеологии. Председатель Комиссии Общественной палаты по вопросам толерантности и свободы совести, директор Института этнологии и антропологии РАН Валерий Тишков заявил, что около 53 % граждан РФ поддерживают сегодня лозунг «Россия для русских». Приводя эти данные, газета «Завтра» возмущается приговором, вынесенным устроившему резню в московской синагоге А. Копцеву – как приговору, способствующему «дестабилизации социально-политической обстановки в Москве». Идеология национальной «ущемленности» приводит к возрождению пафоса великодержавности – по мнению государственников, к «стабильности».

Получается, что лозунг «Россия для русских» есть естественное продолжение лозунга «Все это наша история», находится с ним в одном дискурсе.

«Метаисторию» по Проханову иллюстрирует на первой полосе газеты «Завтра» лубочный рисунок работы постоянного художника Геннадия Живоглотова: поочередное шествие «империй» с узнаваемыми хоругвями, благословляемое Сергием Радонежским, Дмитрием Донским, Петром I с саблей на коне, «купанием красного коня» Петрова-Водкина, советскими знаменами со сталинским профилем, а в «небе» над всей этой иллюстрированной схемой метаистории парят не только вострубивший Ангел из Апокалипсиса и Богоматерь, но и космический спутник, а во главе парящих – Пегас с восседающим на нем ангелом. Из любопытного: в эту «метаисторию» не помещают (не берут) Александра Исаевича Солженицына, ибо его антибольшевистская идеология (ярый антикоммунизм) не соответствует данному дискурсу; да и «простить» ему иронические выпады наши советско/имперские, бело/красно/коричневые не могут, и тут не помогли даже «Двести лет вместе». После телеэкранизации романа Солженицына «В круге первом» газета «Завтра» выступила с разгромной статьей Вл. Бушина. Националистический дискурс изобличает утрированная метафоричность и навязчивая аллегоричность: «коршун», а также «Мафусаил Нобелевской премии» и «бронированный Громоздила» – это сам Солженицын; «американская помещица», «Салтычиха», «мадам Черножабова» – его жена; «несчастный клоп демократии» – уполномоченный по правам человека при Президенте РФ Владимир Лукин; если упоминаются Горбачев с Ельциным, то и «вся их вшивая свора» (все это опубликовано на газетной полосе под общей шапкой «На русском направлении»). Националистическая критика не вписывает Солженицына в положительный контекст, не включает его в свой особый список писателей – героев русского народа, в котором (по Ст. Куняеву, например) безусловно присутствуют В. Распутин, Ю. Бондарев, В. Белов, М. Алексеев, П. Проскурин.

Так же, как и Солженицын, на которого (до его возвращения на родину) русскими националистами возлагались большие надежды, из этого списка «с горечью» был исключен и «ренегат» В. Астафьев. Ст. Куняев посвящает его «ренегатству» целую главу; дискурс тот же самый – метафоричность, риторика, оскорбления: «в своем маразме даже забыл», «с каким-то старческим слабоумием», «за что Вы так не любите русский народ?», «неудавшийся нобелевский лауреат», «ярость настолько поразила разум», «с каким-то сладострастием пинал побежденных <…>. Его именем, как тараном, как в свое время именем Солженицына, демократическая пресса разрушала устои прежней жизни». Отступник Астафьев обвиняется во всех грехах – стяжательстве, продажности, нескромности (издал 15-томное собрание сочинений), политической конъюнктурности.