К строевой - годен! - Михаил Серегин

– Дух – это я. Ты – запах.

– Как же так?

– Вот так. Скоро все поймешь.

После обеда весь отдельный взвод РХБЗ отправили копать яму под трубу. Труба здоровая, мать ее ети. Но до вечера никто не помер, потому как не подгоняли.

Офицеров не было. Вообще никого. За всем следил сержант Агапов.

Такое положение вещей казалось Лехе чудным. Как же так? Где же командиры?

Отец родной появился перед отбоем. Войдя в казарму, лейтенант Мудрецкий предложил всем построиться в коридоре:

– Сержант Агап! – выкрикнул лейтенант нетвердо, хватаясь за дверной косяк. – Агапов!

«Все-таки какая же сволочь комбат. Знает же, что я после пятисот граммов не вяжу, а н-нет, вливает, сука, стопку за стопкой, стопку за стопкой».

– Чего?

Мудрецкий прищурился, пытаясь разглядеть в темноте нахала. Пусть зрение минус три, но носить очки он не будет. Хотя они у него имеются. Не хватало, чтобы, кроме кликухи «Мудацкий», к нему прилипло еще что-то вроде «телескоп» или «филин».

– Не чего, а на построение. Вы должны меня понимать с полуслова: я только подумал, а вы уже сделали. А тут приходится все разжевывать по полочкам.

В коридоре сквозняка не наблюдалось, но командира взвода возило из стороны в сторону.

Выстроенные военнослужащие почему-то улыбались.

– Не вижу никого смешного. – Юре пришлось сделать шаг вперед, чтобы не упасть.

– У нас новенькие, – выкрикнул из строя Бабочкин Валера, а попросту Баба Варя.

– Не слепой.

Лейтенант подошел к Простакову.

– Откуда?

– Из Киржей, с учебки.

– Родом, родом откуда?

– Красноярский край.

– А-а-а, большой такой регион. Помню, на карте видел.

Лейтенант вернулся на середину.

– Все?

Фрол сделал шаг вперед.

– Рядовой Валетов! Чебоксары.

– Ясно. Встань на место. Батраков, что в парке?

– Нам бы людей, товарищ лейтенант, иначе БТР с места не сдвинется раньше, чем через месяц.

– Двое суток, – Мудрецкий погрозил пальцем, качнулся, улыбнулся. – Двое суток, иначе... – лейтенант высунул язык между губ и выдохнул, получилось очень похоже на пердеж. – Ясно, Батраков?

– Да, ясно.

– Возьмите новеньких. Сегодня я сплю в штабе.

Кикимор с Агапом переглянулись. Мудрецкий дежурит по этажу. Да ради бога!

Их выстроили перед койками по росту. Леху, потом какого-то парня по фамилии Резинкин и Фрола.

Пребывая в прекрасном расположении духа, Костя Кирпичев по прозвищу Кикимор в полумраке казармы разглядывал пацанов.

– Запашки вы наши. Витек, ты уж не обижайся, что с опозданием церемония.

Резинкин ничего не ответил.

– Забота, иглу.

Подбежал слон Заботин, подал иголку.

– Здоровый, ты первый.

– Чего? – возмутился Леха, багровея.

Тут же подал голос сержант Агапов:

– Не надо бычиться, иначе три года дисбата, помнишь, зайчик, – он заржал, к нему присоединилось сразу несколько голосов.

– Больно не будет, – Кикимор вытащил зажигалку и стал прокаливать на огне иглу. – Здоровый, на постель мордой вниз.

Леха посмотрел на Фрола через голову Резинкина.

Одними губами Фрол произнес:

– Потом отыграемся.

Слова согрели душу детины, и он покорно лег на койку, с которой предварительно сдернули постель.

– Штаны снимай, дура.

Простаков поднялся. Улыбнулся всей своей безразмерной пачкой в лицо Кикимору, стоящему с иголкой наготове, и заголил стати.

– Ого-го, – заржали присутствующие.

– Смотри не прищеми.

Кикимор склонился над Лехиной задницей и со всей дури вонзил иглу в ягодицу.

Леха только дернулся.

– Крепок, – одобрительно высказался кто-то с верхней койки.

Леха подтянул штаны. Агапов пожал ему руку и вручил подписанный личный ремень, где на внутренней стороне была сделана запись «ДУХ» и стояла дата.

– Следующий, – Кикимор улыбался, прокаливая иглу.

Резинкин при операции взвизгнул.

– Тихо ты, душара, – цыкнул на него жрец. – Следующий.

Фрол завизжал как резаный, еще и не почуяв иголку в заднице.

Кикимор тут же зарядил ему кулаком по уху.

– Тихо, мелкий.

Фрол заткнулся и снес испытание.

Агапов вынул из тумбочки тарелку с мясом, что давали в обед.

– Теперь, пацаны, вам надо все вот это сожрать. Это подарок от нас, от дембелей. Здесь только мясо. Чтобы ранки быстрее на попе заживали.

Леха вспомнил старую поговорку не «плюй в колодец», давился, но жевал.

Довольные деды угорали на койках.

Резинкин подозревал, что мясо окажется соленым, сладким или с кучей перца, но ничего такого. Мясо и мясо. Начал он осторожно, а закончил за милую душу.

Фрол вытаращил глаза и, чтобы не выделяться на фоне Лехи и Резинкина, тоже ел.

Как только тарелка опустела, он вылетел в коридор и понесся в сортир. Следом пошел Леха. Их тошнило от отвращения. Ладно бы, только свои сопли глотали, так там еще и Баба Варя нахаркал – в тройном размере расстарался.

Вошел грустный Резинкин.

– Вы чего это? – Оба жадно пили воду из-под крана.

Леха утер рот рукавом. Подошел к пацану.

– Я Леха. Тебя как зовут?

– Витек.

– Ты только что съел наши с Фролом сопли, извини.

Волна тошноты подкатила к горлу. Резинкин бросился к унитазу.

– Извини, друг, но об этом никому не надо говорить.

Виктор следом за остальными напился воды.

В туалет вошел Агапов.

– Э! Духи, я в следующий раз заставлю вас насрать в тарелку, потом вы жрать за собой будете. Козлы. И вы съедите. Иначе дисбат. Дис-бат.

Дед ушел.

Фрол закатил глаза.

– Кто-то нас вложил.

Их снова построили. Кирпичев прокашлялся.

– Теперь, сыны, вы все духи. И вот вам первое в вашей жизни боевое задание. – Кикимор с Агаповым переглянулись. Оба чему-то улыбались. – Надо пойти и трахнуть жену комбата.

Простаков был первым, кто очнулся.

– А она дает?

Агапов схватился за голову. В казарме могли бы рассмеяться, но почему-то стали только высказываться:

– Ты просто монстр, дух Леха.

Кикимор начал было подумывать, а не направить ли всю компанию на самом деле к комбату, но, представив последствия, отмел идею как нездоровую.

– Сегодня вам предстоит...

Лейтенант Мудрецкий спал на топчане в штабе третьей роты. Три обшарпанных стола, старые стулья, печатная машинка на подоконнике, полки с уставами и служебными журналами на стенах, а на тумбочке около окна маленький черно-белый телевизор – единственная отрада дежуривших в казарме офицеров. Юра находился в отключке, он не чувствовал себя пьяным, не испытывал вины за загул на службе и не слышал тихих ударов в дверь.

Резинкину, как и ожидалось, никто не ответил. Потянув на себя дверь, рядовой, одетый в белую робу и кальсоны, шаркнул тапочками в комнату.

Мудрецкий спал, причмокивая во сне, – видимо, продолжая попойку.

– Товарищ лейтенант, товарищ лейтенант, – Резинкин тряс командира за плечо, пока тот не открыл глаза.

– Чего? – промычал Юра.

– Можно мне телевизор посмотреть?

Мудрецкий сел, поглядел на русоволосого голубоглазого паренька в белой нательной рубахе и армейских штанах и попросил не орать в ухо. Потом, вспомнив слова Стойлохрякова: «Надо быть твердым», прикололся:

– Вон видишь, в углу стоит?...

– Вижу.

– Посмотрел, иди спать, – Мудрецкий снова упал на лежак.

– Товарищ лейтенант, мне страшно.

– Чего, деды обижают?

– Нет, товарищ лейтенант, да вы пойдите, сами посмотрите.

Лейтенант вышел в коридор. Полумрак. Под потолком вяло горят несколько ламп дневного света, разгоняя темень. Только из открытой двери туалета бьет яркий сноп.

– Куда идти? – Лейтенант крякнул, разгоняя дрем и пытаясь вернуться к ясной жизни.

– Никуда, – неожиданно растерялся Резинкин и вытянул вперед руку. – Вон, вы разве не видите?

Лейтенант посмотрел в указанном направлении.

На посту как ни в чем не бывало стоял дневальный и смотрел прямо и чуть вверх, на часы, отсчитывающие минуты его смены, а за ним нечто небольшое и белое плавно проплыло из коридора в туалет.

Мудрецкий не понял.

– Чего это?

– Вы тоже видели? – зашептал Резинкин.

Мудрецкий провел ладонью по лицу, потер ухо, одно, потом другое.

– Ничего я не видел. Так какие проблемы?

– Вон, – Резинкин снова показывал на дневального.

Юра присмотрелся.

– Дымок, – заметил лейтенант.

– Из ушей, – подтвердил Витя.

Дневальный – солдат из второй роты – стоял и как ни в чем не бывало обкуривал ушами коридор казармы.

Витек продолжал:

– И ведь мы оба с вами не пьяные, не может же двоим мерещиться.

– Конечно, – поспешил согласиться Мудрецкий, упираясь рукой в стену.

– Говорят, если солдат долго стоит без движения на посту, у него из ушей начинает сера испаряться.

Мудрецкий сделал два шага вперед, чтобы получше разглядеть, что же происходит с солдатом, но тут из туалета снова вылетело нечто, все в белом, со свечой в руке и, пролетев через коридор, упорхнуло с этажа, кажется, через входную дверь. Причем оно ничего не трогало, вроде бы и двери не раскрывались, а оно исчезло, сквозь преграду прошло.