Рука Москвы - Леонид Шебаршин

12 июня 1975 года судья Аллахабадского суда Синха признал недействительным избрание Индиры Ганди в парламент и лишил ее на шесть лет права избираться в выборные органы. Подтвердилась безошибочность теоремы Гедела: «Когда все предусмотрено, когда исключена возможность какой-либо ошибки или даже неожиданности, что-то обязательно случается». Разразился политический кризис. Правящая партия стала стеной на защиту премьера. Сама Индира Ганди проявляет великолепные бойцовские качества. По сорокаградусной жаре она ежедневно десятки раз выступает перед конгрессистскими демонстрациями, проходящими перед резиденцией премьера, говорит ярко, просто и убедительно. В городе организуется миллионный митинг в поддержку Индиры, до крайности возбуждена вся страна. Решение судьи Синха оспаривается в Верховном суде, но исход дела далеко не ясен. В советском посольстве ругают демократию. «Это дерьмократия», — заявляет один из старейших дипломатов. Наша пресса два года тому назад замолчала Уотергейт, и не потому, что Никсон был близок и дорог Советскому Союзу. Причина была ясна — власть священна и неприкосновенна в принципе, любые покусительства на нее вредны в принципе. Здесь же какой-то судья (априорно реакционер и проамериканец) замахнулся на великого лидера и к тому же друга Советского Союза.

Контроль за обстановкой ускользает из рук Нацконгресса и Ганди, и премьер предпринимает беспрецедентный шаг — вводит чрезвычайное положение. Цензура, запрет некоторых газет, арест видных деятелей оппозиции. Индия затихает. Думаю, что именно чрезвычайное положение было началом процесса, завершившегося поражением Нацконгресса и самой Индиры на выборах в марте 1977 года. Народ не прощает злоупотребления силой.

Наше увлечение Индирой было столь велико, что, следя за всеми хитросплетениями политической борьбы, анализируя нити бесчисленных интриг, замысловатых маневров, все мы упустили из виду главное действующее лицо любой исторической драмы — безмолвствующий до поры до времени народ.

Эксперты — это люди, за деревьями не видящие леса.

На выборах 1977 года Национальный конгресс потерпел сокрушительное поражение. Наша служба не предвидела масштабов этого поражения. Слабым утешением было то, что в прогнозах ошиблись все: индийские политики, иностранный дипломатический и разведывательный корпус, проницательная индийская и мировая пресса. Не всегда приятно оказаться на стороне большинства. В московских кругах, интересующихся индийскими делами, распространился слух, что КГБ-де предсказывал плачевный результат выборов, но с этим не согласилось посольство. Эти слухи были необоснованны. Мы регулярно общались с послом В. Ф. Мальцевым, обменивались информацией, советовались. Не было сомнений, что Индира Ганди быстро теряет позиции, но сохраняет шансы на получение хотя бы относительного большинства в парламенте. Возможность того, что потерпит поражение сама премьер-министр, практически не допускалась. Резидент и посол ошибались в одинаковой степени.

Падение правительства Ганди и приход к власти Морарджи Десаи не сказались сколь-либо заметным образом на советско-индийских отношениях. Факторы, сближающие наши страны, действовали объективно. Именно эти факторы — экономические, стратегические, военные — определяли отношение индийских руководителей к нашей стране и государственную политику Индии. Падение Индиры Ганди было неприятным эпизодом, но не трагедией с точки зрения интересов Советского Союза.

Между тем истекал шестой год моей работы в Индии. Центр счел благоразумным ускорить мой отъезд.

…1 апреля 1977 года в Москве шел густой мокрый снег. Как хороша все-таки наша весна — хмурая, неулыбчивая, непостоянная, но такая понятная. Еще одна московская весна — много ли у меня их будет?

«ЛЮБИТЕ ЛИ ВЫ ТЕАТР?»

Ничего не просить и ни от чего не отказываться. Мне предложили вернуться в тот же отдел, откуда я уезжал в командировку в 1971 году, в качестве заместителя начальника. Предложение было принято, однако работа в отделе не приносила ни радости, ни удовлетворения.

Предложение поехать резидентом в Тегеран я воспринял как спасение и начал энергично готовиться к командировке. Прежде всего, разумеется, книги по Ирану. Их оказалось немало, и я впервые почувствовал, насколько близок Иран России и насколько прочно связала эти две страны история. Понимая, как осложняет работу незнание языка в стране пребывания, взялся за фарси. Грамматика этого языка оказалась достаточно логичной и не слишком сложной. Ко времени отъезда мне удавалось с некоторым трудом разбирать газетные тексты, затем стал воспринимать передачи новостей по радио и телевидению. Для активной самостоятельной работы этого было явно недостаточно, но практическую пользу занятия языком принесли. Пока я занимался подготовкой к отъезду, шах Мохаммед Реза Пехлеви бежал из страны, в Тегеран возвратился имам Хомейни. Исламская революция была в полном разгаре.

Наконец срок вылета намечен. Состоялись последние беседы в Управлении кадров КГБ, Административном и Международном отделах ЦК КПСС. Это обычный набор наставлений, обязательных для каждого отъезжающего резидента. Нашу службу лишь условно можно назвать секретной — так много чиновников партийно-государственного аппарата нас контролируют и наставляют.

В последние дни апреля вызван на беседу к секретарю парткома КГБ Гению Евгеньевичу Агееву. Разговор идет обычным чередом, на стандартные вопросы даются стандартные ответы. Это ритуал, соблюдаемый обеими сторонами.

«А в театр вы ходите?» — спрашивает Агеев. Это тоже часть ритуала. Кто-то из высокого начальства когда-то установил, что каждый культурный человек обязательно ходит в театр, а сотрудник КГБ должен быть культурным.

Утратив на мгновение бдительность, говорю: «Нет, не хожу!» Собеседнику ситуация непонятна: «Конечно, времени не остается на театр». — «Нет, время есть. Я просто не люблю театр!» Можно было подумать, что я признался в нелюбви к социалистическому реализму или чему-то другому, что должно быть дорого сердцу каждого коммуниста, настолько мой ответ изумил партийного секретаря.

Затухающий было разговор оживился, мне прочитано наставление по поводу необходимости быть в курсе культурной жизни, знать нашу повседневную действительность.

Не успел я приехать из парткома на Лубянке в ПГУ, как недовольный голос Крючкова спросил по телефону: «Что это вы там наговорили?» И я был срочно отправлен в Баку и Ашхабад для познания советской действительности и знакомства с азербайджанскими и туркменскими коллегами.

Оба эти города и люди, живущие в них, показались мне очень привлекательными. Воистину нет худа без добра.

В августе-сентябре 1978 года ПГУ пришло к выводу, что дни монархии в Иране сочтены. Прогноз подтвердился, произошла исламская революция. В движение пришли огромные массы народа, жесточайшая деспотия сменилась анархией, фактическая власть перешла в руки вооруженных, соперничающих между собой группировок самой различной ориентации.

Оправлялись от шока американцы. Посольство США и резидентура ЦРУ работали с монархистами, энергично восстанавливали контакты в военных кругах, налаживали связи с духовенством и левыми организациями. Менее заметно, но более эффективно действовали англичане, французы, немцы. Продолжал наводить ужас призрак грозной тайной полиции САВАК.

Перед нашей службой стояла задача внимательно следить за внутренней ситуацией в Иране, определить расстановку внутриполитических сил, приобрести источники в наиболее влиятельных, в первую очередь религиозных организациях. Предметом особой заинтересованности были отношения Ирана с США и странами Западной Европы, деятельность американцев в Иране. Со временем на первый план вышли вопросы политики Ирана в отношении СССР, экспорта исламской революции, ирано-иракской войны, вопросы, связанные с Афганистаном. Внутриполитическое положение в стране неизменно оставалось главной проблемой.

После приволья первых революционных месяцев обстановка изменилась. В апреле 1979 года был захвачен вооруженными лицами наш сотрудник Ф. Он направлялся на встречу с одним из лидеров Организации моджахедов иранского народа (ОМИН) Саадати и попал в засаду. Засада была организована исламским комитетом, обеспечивавшим охрану посольства США. Совпадения здесь быть не могло. Акция была организована совместно ЦРУ, остатками САВАК и представителями новой власти. Установить время и место встречи они могли с помощью агентуры или путем подслушивания. Ф. был выдворен. Через какое-то время был расстрелян глава исламского комитета при посольстве США Кашани, по прозвищу Мясник.

В тюрьме «Эвин» был казнен и Саадати, пытавшийся поднять восстание заключенных. Революция, как и в прежние времена, пожирала своих детей. Подразделения САВАК были очищены от наиболее одиозных фигур, переформированы и перешли на службу новой, исламской власти. Списки сотрудников и агентуры САВАК, чего настойчиво добивались все антимонархические силы, опубликованы не были.