Под чужими звездами - Павел Степанович Бобыкин-Эриксон

комитет стачки. Дядюшка Дюшан объявил собравшимся докерам результаты работы. «Ташкент» разгрузили раньше срока, за что тоже получили деньги. Все заработанные деньги — три тысячи крузейро — передали в фонд забастовки.

А забастовка продолжалась и ширилась. Команды приходивших судов присоединялись к бастующим. В знак солидарности с докерами прекратили работу портовики Монтевидео и Буэнос-Айреса. Тогда хозяева решили нанести удар бастующим: арестовали всех комитетчиков во главе с дядюшкой Дюшаном. Узнав об этом, докеры Рио-де-Жанейро выпустили воззвание, призывая трудовой люд фа-вел на демонстрацию.

В знойный, безветренный день демонстранты заполнили улицы и набережную, стекаясь к Авенидо-ди-Бранко. Казалось, все население рабочих кварталов сошло на роскошные, богатые авеню. И чем ближе подходили к центру, тем плотнее становились ряды колонн, одна за другой двигавшихся к президентскому дворцу. Слухам о том, что президент уехал во вновь строящуюся столицу Бразилии, не верили. Наоборот, многие утверждали, что президент во дворце и примет новых руководителей комитета.

Трамваи и автобусы остановились. Не видно было и автомобилей. Во всю ширь Авенидо-ди-Бранко шли колонны демонстрантов. В знойном воздухе над головами демонстрантов плыли разноцветные флаги, транспаранты и наскоро, за ночь, сделанные плакаты.

Я шел в группе моряков с английского парохода. На подходе к площади с конной статуей посредине перед дворцом ряды расстроились. Поддавшись течению людского потока, я оказался почти в первых рядах портовиков. Здесь было больше молодежи. Парни и девушки так празднично выглядели, будто собрались на карнавал. Высокий негр бойко играл на гитаре, и вокруг него кружились пары — бронзовые девушки в широченных юбках и парни, подпоясанные шарфами.

Иногда какой-нибудь моряк или докер поднимался на плечи товарищей, бросал несколько фраз, указывая на особняки с наглухо закрытыми жалюзи окнами, и все, дружно подхватывая слова оратора, двигались дальше. Гул огромной толпы напоминал шум океанского прибоя.

— Хорошо! Ведь хорошо! — восторженно повторял шедший рядом со мной пожилой грузчик, взмахивая своей соломенной шляпой. — Вот что значит солидарность! Мы добьемся своего. Мы скажем президенту, что если он не поможет нам, не призовет хозяев, к ответу, то…

— Вери гуд, вери гуд! — радостно восклицал белозубый моряк с английского грузового судна, размахивая флажком. И хотя не все знали, что точно значат эти слова, все же восторженно подхватывали их. Ряды двигались дальше мимо надменных зданий и пальм, выстроившихся, подобно часовым, вдоль тротуаров. На углах авеню виднелись темные фигуры полицейских, в тени ворот толпились какие-то штатские люди. На них не обращали внимания.

Народ все прибывал, тесня передние ряды. Флаги и транспаранты мирно покачивались над скопищем голов. Дойдя до дворца, демонстранты остановились. Путь преградили заслоны полицейских на мотоциклах, сзади них темнели грузовые машины с вооруженными солдатами.

Передним шеренгам стало трудно сдерживать натиск задних рядов. Проход вокруг ограды дворца также оказался закрытым, людям некуда было податься. Демонстранты выше, подняли плакаты, чтобы хозяева дворца могли прочитать требования докеров. На импровизированной трибуне под зелено-синим с голубым кругом, бразильским флагом показался первый оратор. Это был Хуан Рогидес, новый председатель стачечного комитета, недавно выпущенный из тюрьмы. Высокий, худощавый и носатый, он говорил необычно звонко и резко. Его голос, усиленный микрофонам, был полон сдерживаемого гнева. И все, кто слышал его, также решительно повторили за ним: «Будем бороться, пока не победим!»

Вслед за ним взобрался на трибуну смуглолицый седой мулат. Потом молодой, рабочий из мастерских, с которым я недавно познакомился в комитете. Он говорил горячо и страстно.

Пока все обходилось мирно. Полицейские беззлобно огрызались на шутки девушек. Парни, взявшись за руки, сдерживали толпу, чтобы не смять ряды полицейских и солдат, заслонявших ограду дворца. Казалось, никто не замышлял ничего плохого.

Внезапно над толпой прокатился выстрел. Словно хлопнула хлопушка, и в ту же секунду парень на трибуне упал. Пронзительно громко закричала, повалившись на асфальт, пожилая женщина в черном платке. Все оцепенели на мгновение, еще не понимая, что это стреляют полицейские. Раздался залп. Кто-то истошно выкрикнул:

— Не стреляйте, мерзавцы!

И словно в ответ на этот крик загремели выстрелы прямо по безоружным передним рядам. Люди заметались, сбивая с ног друг друга. Надломленно упал негр с гитарой. Белоголовый мулат в двух шагах от меня грузно осел и повалился, широко раскинув руки. Все вокруг наполнилось треском мотоциклов и выстрелами.

Я бросился к мулату, но не успел. Мотоцикл едва не опрокинул меня. Я отскочил, инстинктивно подавшись назад, однако мотоциклист явно направлялся на меня. Сидевший в коляске полицейский прицелился из пистолета. Пуля угодила в стоявшего рядом мальчугана. Тогда, не помня себя от ярости, я одним прыжком сбоку вцепился в воротник сидевшего в коляске полицейского и выхватил у него пистолет. Он испуганно повернулся ко мне, замахнувшись длинным штыком, но не успел. Я рукояткой пистолета хватил его изо всех сил по башке так, что он без звука откинулся на сиденье коляски, выронив штык. Водитель мотоцикла не успел развернуться, колесо машины упиралось в тело бесчувственного мальчика. Вокруг бежали, кричали люди, в беспорядке теснясь к тротуарам.

Я оглянулся, размахивая револьвером, решил свернуть влево от решетки дворца, как женский крик остановил меня. Во второй цепи полицейских здоровый белобрысый толстяк тащил за косу девушку в огненно-красной кофточке и черной юбке. Она упала, хватаясь руками за фонарный столб, а белобрысый тянул ее к автобусу, возле которого также суетились и орали полицейские, загоняя захваченных демонстрантов к раскрытой дверце машины. Моментально, не успев ничего сообразить, я подбежал к толстяку и сзади ударил его. Он растерянно выпустил косу девчонки, направил на меня пистолет, но я… выстрелил.

Полицейский упал.

— Майн гот! Все кончено. — проговорил он по-немецки, прижимая руки к животу.

Ужаснувшись содеянного, я бросил пистолет и побежал вместе с какими-то парнями, пытавшимися обороняться камнями. В это время кто-то догнал меня и схватил за руку. Это была девушка в алой кофте. Повторяя одни и те же слова, тянула меня в сторону. Мимо бежали люди, забегая в подъезды домов и во дворы, но тут их ожидали солдаты и полицейские с тюремными машинами.

Девушка повела меня в другую сторону, свернула в пустынный двор и, стремительно пробежав его, остановилась у стены, смущенно улыбаясь и что-то оживленно мне говоря, указывая то на