Флибустьер (СИ) - Борчанинов Геннадий

Ложь, конечно. Да, мистер Спенсер не заслуживал такой подставы с нашей стороны, но мы же пираты. Лично я был готов почти на всё ради спасения наших шкур.

Наконец, товары со шхуны перетащили в лавку торговца, и моряки тонким ручейком побрели обратно, нагруженные уже другими мешками и бочками. Пуританин тщательно проверил всё перед тем, как выдать мне деньги, но, в отличие от месье Леви, оказался полностью удовлетворён. Спенсер пощёлкал костяшками на деревянном абаке, подсчитывая разницу проданного и купленного, и после этого выдал мне сорок шиллингов и восемь пенсов. Не так много, как я ожидал получить, но хоть что-то.

— Приятно иметь с вами дело, мистер Спенсер, — произнёс я, вновь приподнимая шляпу.

Эти шиллинги растворятся в команде без следа, как горсть соли в морской пучине, и мне снова придётся изобретать способы поднять бабла.

Спенсер натянуто улыбнулся.

— Прошу меня простить за такой недружелюбный приём, капитан, — сказал он. — Право, я не ожидал...

— Не берите в голову, мистер Спенсер, — отмахнулся я. — Время такое, неспокойное.

— Это да, — согласился пуританин. — Что ж, буду рад видеть вас вновь, капитан.

— Буду рад новым сделкам, — произнёс я, раскланялся и вышел.

«Йоркшир» так и стоял в гавани, и мне казалось довольно странным, что никто из его команды или офицеров даже не пытается сойти на берег. Все шлюпки виднелись на палубе, на своих местах. Либо они чего-то (или кого-то) ждали, либо, наоборот, это они принимают каких-то гостей у себя на борту. В любом случае, выглядело это весьма необычно.

Я вернулся на шхуну последним. Пираты ждали меня, с тревогой поглядывая на «Йоркшир». Все были наверху, даже Себадуку сумел приковылять, опираясь на грубый костыль, вырезанный из доски. Андре-Луи сидел на фальшборте, ковыряя в носу, Эмильен стоял рядом, почёсывая спутанную бороду. Клешня сидел на зачехлённой пушке, Муванга стоял возле него, баюкая раненую руку, замотанную в тряпьё.

— Что дальше, кэп? — спросил меня Шон, когда я поднялся на борт.

Десятки встревоженных взглядов оказались прикованы ко мне. Вся команда ждала моего решения, а я не знал, как поступить. Я прошёл к борту и вгляделся в «Йоркшир», который перекрывал гавань, словно терьер возле лисьей норы. Жаль, этот терьер был не йоркширской мелкой тявкалкой, а вполне себе зубастым и опасным.

Английский барк вызывал у меня такое же чувство, которое возникает, когда видишь скучающего гаишника на дороге и знаешь заранее, что он обязательно тебя остановит и докопается, а ты знаешь, что у тебя один из габаритов погас и номера грязные. Неприятное ощущение.

И в то же время нельзя было задерживаться здесь, на острове. И уходить без набранной команды тоже не хотелось, но для этого придётся остаться здесь чуть дольше.

— Что дальше? — переспросил я, пытаясь потянуть время. — А пёс его знает, что дальше. Уходить надо отсюда.

Внутри ворочалось неприятное чувство бессилия, и даже лазурная вода и белое солнце, искрами играющее на волнах, не могло никаким образом развеять мою нервозность. Я посмотрел за борт, где волны плескались о борт шхуны. В прозрачной воде сновали разноцветные рыбки, водоросли и кораллы казались искривлёнными за толщей воды и будто бы увеличенными, так, что руку протяни, и вот они, у тебя на ладони.

Я снова посмотрел на английский барк. Потом снова посмотрел за борт. Потом снова на английский барк.

— А сколько у него осадка? — спросил я. — Андре-Луи! Принеси-ка подзорную трубу из каюты.

Парнишка стряхнул добытую козявку за борт, спрыгнул с фальшборта и вразвалку пошёл к капитанской каюте. Хотелось его подстегнуть, чтобы он отправился бегом, но я не стал. Мне и так казалось, что я к нему чересчур строг.

— Ваша труба, капитан, — произнёс мальчишка.

Я взял трубу, поднёс к лицу, пытаясь хоть как-то разглядеть в мутных линзах очертания «Йоркшира». Труба увеличивала, но я так и не успел её разобрать и отполировать, так что работала она довольно скверно. Никакой тебе переменной кратности, никакой дальномерной сетки. Даже резкость навести было довольно трудно. Но я мог разглядеть на борту скучающих матросов и морпехов, разглядеть зачехлённые пушки на палубе, парусного мастера, сшивающего новый парус. Всё равно меня интересовало не это. Меня интересовало то, что скрыто под водой, и я пытался разглядеть, насколько глубоко в воде находится его киль.

С такого расстояния это было непросто. Барк покачивался на волнах, и если вблизи, за бортом шхуны, вода была прозрачной и чистой, то с каждым метром расстояния прозрачности становилось всё меньше, и разглядеть киль «Йоркшира» я не сумел. Только мутное пятно чуть более тёмной воды, и ничего более. Пятно было довольно большим, так что можно было надеяться, что барк низко сидит в воде. Большому корыту — большая осадка.

Я убрал подзорную трубу, сложил и передал Андре-Луи. Мальчишка в ту же секунду сам жадно прильнул к окуляру, высматривая англичан на барке и тихо матерясь сквозь зубы.

— Мы ускользнём, — объявил я с напускной уверенностью, которой на самом деле не испытывал.

Но это сработало, пираты заметно расслабились. На обветренных суровых лицах начали расцветать ухмылки, послышались шутки и даже насмешки над «английским корытом», но я-то знал, что радоваться рано. Лично я смогу расслабиться, только когда «Йоркшир» скроется за горизонтом.

— Все на месте? — спросил я.

— Все тут, капитан, — ответил боцман.

— Значит, отчаливаем, — произнёс я. — Хер этим англичашкам.

Глава 23

«Орион» плавно отошёл от причала. Дневной ветер дул к берегу, и мы здорово рисковали, если хотели уйти мелководьем, как я планировал, но что нам ещё оставалось. Только надеяться на удачу и собственное умение обращаться с парусами.

За штурвал встал Клешня, марсовыми командовал Оливье Гайенн, чутко реагируя на каждое изменение ветра, Робер лично встал промерять глубину. Шхуна тихо кралась вдоль берега, но не к выходу из гавани, который загораживал «Йоркшир», а в другую сторону, к тесному проливу между Нью-Провиденсом и ещё одним островком, названия которого я не знал.

— Глубина восемь футов! — крикнул Робер.

Я стоял на корме, вглядываясь в английский корабль. Слава богу, осадка у «Ориона» была небольшая, и мы могли спокойно проходить там, где не пройдут другие суда.

— Одиннадцать! — крикнул Робер.

На «Йоркшире», кажется, заметили наш манёвр. Я наблюдал за ними в подзорную трубу, периодически отвлекаясь на выкрики Робера. Матросы «Йоркшира» засуетились, видимо, доложили капитану или вахтенному офицеру, и через какое-то время на мачте англичанина взметнулись флажки. Для меня они не несли никакого смысла.

— Ха! Требуют в дрейф лечь! Придурки! — выкрикнул Ален, показывая рукой в их сторону.

Матросы рассмеялись, и я вместе с ними. Ложиться в дрейф мы не собирались, мы же не самоубийцы. Мы надеялись ускользнуть.

Видя, что мы игнорируем приказ, на барке стали поднимать якорь. Бросятся в погоню, значит. Теперь надо только надеяться, что «Орион» окажется быстрее и сможет пройти там, где не пройдёт англичанин.

— Семь футов! — доложил Робер. — Вижу дно!

Лишь бы не сесть на мель. Фарватер был отмечен вешками, но мы-то шли не к выходу из гавани, а в другую сторону, вдоль острова, и могли полагаться только на зоркость лотового, попутный ветер и наше везение. Хотя везло нам в последнее время, как утопленникам.

«Йоркшир» поднял паруса, осторожно продвигаясь по безопасному пути и понемногу приближаясь к нам. Сигнал флажками повторился, с барка что-то прокричали, но я не разобрал, что именно. Британский акцент трудновато воспринимать на слух.

Я хмыкнул, сложил подзорную трубу и прошёлся по полуюту. Клешня обеими руками держал штурвал, боцман ходил от грот-мачты к фок-мачте и размахивал тростью, словно дирижёр оркестра, выкрикивая команды одну за другой.

— Догоняет, собака, — хмыкнул Шон, глядя на наполненные ветром прямые паруса.