Россия - Век ХХ-й (Книга 2) - Кожинов Вадим Валерьянович
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но особенно показателен тот факт, что после захвата в июле-сентябре 1943 года Сицилии и южной части Италии, включая Неаполь, наступление прервалось на целых восемь месяцев, и Рим, до которого оставалось всего сто с небольшим километров, был взят только 4 июня 1944 года. Дело в том, что вместо быстро капитулировавших под воздействием мафии итальянских войск армия США и Великобритании должна была после взятия Неаполя сражаться с пришедшими с севера германскими войсками, а это была уже совсем иная проблема... В реальную войну с Германией "союзники" вступили лишь летом 1944-го, что, как уже сказано, имело совсем другой смысл, чем обычно утверждают. И, кстати сказать, на территорию Италии севернее Флоренции - то есть, в частности, города Генуя, Болонья, Турин, Милан, Венеция англо-американские войска смогли войти только в апреле 1945 года (!), когда германская военная мощь была полностью сокрушена нашей армией...
* * *
Невозможно переоценить приведенные выше секретные установки Черчилля, сформулированные в декабре 1941-го и в октябре 1942-го. В первой безоговорочно утверждалось, что Великобритания и США "не должны принимать никакого участия" в войне России и Германии, во второй - что именно Россия, а не Германия является истинным врагом Европы...
И вторжение англо-американских войск 6 июня 1944 года во Францию, а также возобновление остановленного восемью месяцами ранее наступления в Италии (только 4 июня 1944 года был взят Рим), представляло собой в глубоком, подлинном своем значении акцию, имевшую целью не допустить, чтобы в ходе разгрома германской армии СССР-Россия заняла Европу. Дело в том, что за десять недель до начала реального вступления американо-английских вооруженных сил в войну, 26 марта 1944 года, наши войска вышли на южном участке фронта к государственной границе, и было всецело ясно, что они вот-вот начнут победный поход по Европе.
Высадка десанта в северной Франции была вообще-то естественной акцией и так или иначе обсуждалась уже в течение длительного времени. Но одно дело - обсуждение и совсем другое - практическое осуществление. Черчилль сообщает в своем сочинении: "Лишь в марте (1944 года - В. К.) Эйзенхауэр... вынес окончательное решение", а "к апрелю наши планы стали принимать окончательную форму"63. В свою очередь Эйзенхауэр в опубликованных им мемуарах свидетельствовал: "7 апреля (1944 года.- В. К.) генерал Монтгомери (командовавший британской частью войск.- В. К.)... был готов детально доложить план наступления"64.
Представляется по меньшей мере странным, что реальный план столь значительной военной операции (к тому же единственной по своим масштабам в действиях США и Великобритании в 1941-1945 гг.) явился на свет за столь краткий срок до ее начала (только 7 апреля Монтгомери был готов доложить о британской части плана!). Напрашивается объяснение, что именно выход войск России на государственную границу заставил действительно принять решение о вторжении во Францию - и по сути дела не для разгрома Германии, но для спасения как можно большей территории Европы от России.
Стоит привести здесь очень характерные суждения Уильяма Буллита, который в 1933-1936 годах был первым послом США в СССР, а затем стал послом во Франции. В мае 1938 года, когда так или иначе выявилась вероятность войны между Германией и Италией и, с другой стороны, Великобританией и Францией, он обратился к Рузвельту с призывом примирить враждующие стороны ради спасения Европы:
"Вы можете лучше, чем кто-нибудь другой, использовать тот факт, что мы являемся выходцами из всех наций Европы, а наша цивилизация - результат слияния всех цивилизаций Европы... что мы не можем спокойно наблюдать приближение конца европейской цивилизации и не предпринять последней попытки предотвратить ее уничтожение..." Ибо, заключал Буллит, "война в Европе может окончиться только установлением большевизма от одного конца континента до другого", а осуществленное Рузвельтом примирение европейских держав "оставит большевиков за болотами, которые отделяют Советский Союз от Европы. Я думаю, что даже Гитлер... примет Ваше предложение"65.
Именно такое геополитическое сознание определяло и стратегию Черчилля. Начавшаяся война между Германией и СССР-Россией, как показано выше, бесконечно радовала его, поскольку рождала надежды и на ослабление соперника по первенству в Европе, и на обезвреживание главного врага России.
Однако, когда к 1944 году стала очевидной близкая победа СССР, Черчилль выдвинул "программу", которой он и придерживался в созданной СССР-Россией ситуации согласно определению его самого "уничтожения военной мощи Германии":
"Решающие практические вопросы стратегии и политики... сводились к тому, что:
- во-первых, Советская Россия стала смертельной угрозой;
- во-вторых, надо немедленно создать новый фронт (Выделено мною.- В. К.) против ее стремительного продвижения (в этом и заключалось истинное назначение созданного в июне 1944-го "второго фронта"! - В. К.);
- в-третьих, этот фронт в Европе должен уходить, как можно дальше на Восток" и т. д.66
Как уже говорилось, до июня 1944 года Великобритания и США по сути дела не воевали с Германией. В частности, при любом возможном отношении к Сталину нельзя не признать справедливость его характеристики боевых действий 1943 года в южной Италии, изложенной им 28 ноября этого года на Тегеранской конференции: "...итальянский театр важен лишь в том отношении, чтобы обеспечить свободное плавание судов союзников в Средиземном море... но он не представляет какого-либо значения в смысле... операций против Германии"67.
Незадолго до этого, 10 августа 1943 года,- то есть уже после вторжения в Италию,- военный министр США Генри Стимсон докладывал Рузвельту: "Не следует думать, что хотя бы одна из наших операций, являющихся булавочными уколами (выделено мною.- В. К.), может обмануть Сталина и заставить его поверить, что мы верны своим обязательствам"68.
Итак, только через три года после 22 июня Великобритания и США начали реальную войну, но из процитированной программы Черчилля ясно, что в истинном своем смысле это было противостояние не уже потерявшей свою боевую мощь Германии, а, как определил сам Черчилль, "стремительному продвижению" России, ставшей "смертельной угрозой" для Европы.
