Птица у твоего окна - Гребёнкин Александр Тарасович

Антон вздохнул.

– Друзья, я так рад, что мы все здесь собрались, и очарованы всем этим, и дружим, и любим, и это – счастье! Да простится мне излишний пафос!

Антон обвел всех взглядом счастливого человека.

***

Таня вгляделась в матовую поверхность зеркала.

На фоне зеленых ящичков с узорчатыми яркими цветами и чередой голубых пластмассовых вешалок, с ворохом свисаемой одежды застыл силуэт девушки. Еще год назад она стеснялась своего собственного вида, но, в последнее время, стала чувствовать себя достаточно взрослой, уверенной и даже любовалась собой.

Темные волосы тщательно собраны и скрыты под розовой купальной шапочкой. Полукруг лица с чуть заметными впадинами на щеках был изящен, красивый прямой нос был чуть вздернут на конце, что временами расстраивало Таню, но сейчас, казалось, придавало ей симпатичный и в чем-то оригинальный вид. Густые брови черными изогнутыми стрелками окаймляли впадины темно-карих, с едва заметной грустинкой, чарующих глаз. Купальный костюм тесно охватывал цветущее рельефное тело.

Сегодня удовлетворение собой особенно охватило Таню, появилась даже гордость за собственную красоту. Она мечтала о том, как будет кружить мужчинам головы. Немного смутившись появлением других девушек, Таня вышла из раздевалки.

...Бассейн успокоил Таню. Прозрачная зеленоватая вода давала приглушенные всплески звуков и отраженно плясала светящимися полосами на кафельных стенах. Таня нырнула, чтобы не слышать окриков и свистка тренера Бориса Ильича и, не открывая глаз, сильными взмахами рук пошла на глубину. Привычно сдавило в висках, неприятно закололо в носу. Вспомнился лес, плавание по холодному, усыпанному черными листьями озеру, шум промозглого ветра, удочка, подрагивающая в руках Антона и пейзаж Володи, лукошки душистых, только что собранных грибов. Грудь начало давить камнем и Таня, заработав сильнее ногами, устремила тело вверх. Громада звуков резонансом отражающихся в огромном зале сразу охватила её, в висках били молоточки и звенели колокольчики... Она перевернулась на спину и отдохнув, поплыла брассом. Уступая настойчивости тренера, Таня поплыла к лесенке и вышла из воды, поправляя облепивший тело купальник. Вода струйками сбегала по телу, образовывая теплые лужицы. Она плюхнулась на деревянную лавку, разминая ноги, когда подошел Борис Ильич.

– Иди, тебя ожидают. Вообще – то, детка, если тренер дает сигнал, значит нужно подчиняться.

– Я знаю, Борис Ильич, но ведь я так давно в бассейне не была. Радовалась. А кто ждет?

– Какой – то гражданин неизвестный...

«Может, быть это Антон? Нет, вряд ли, он же не знает о бассейне», – подумала Таня.

–А с техникой у тебя, уже, между прочим, хуже. Забрасываешь учебу и забываешь.

Таня опустила глаза, и хмурая вышла в раздевалку. Накинув халат, прошла в узкий коридорчик. Здесь было обилие светло-оранжевых стульев. На одном из них застыл седоголовый мужчина в темном пальто, из-под которого выбилось кашне.

«Уже к зиме подготовился?» – механически подумала Таня и села напротив.

– Здравствуйте, – сказала она ровно и тускло. – Вы меня искали?

– Здравствуйте, – живо, но, не повышая тона, ответил гражданин. – Ты Таня Ласточкина? Я – капитан Никаноров.

Он небрежно качнул потускневшей красной книжечкой в огромном седовласом кулаке и тут же спрятал ее в карман.

У Тани вздрогнуло сердце, в груди появилось что-то тревожное.

– Что случилось?

– Ничего особенного. Я надолго тебя не задержу. .

Никаноров смотрел на эту хмурую девочку и почему – то подумал: «Да, школьницей ее никак не назовешь. Уже хоть замуж выдавай! Быстро сейчас растут дети, акселерация. Это мы выглядели после школы худыми сосунками, а вынуждены были в войну командовать взводами».

Но, в то же время, несмотря на кажущуюся взрослость, он заметил в ее чуть испуганном лице наивную детскость и сразу успокоился.

– Таня, у меня всего один вопрос. И если ты ответишь на него честно, без всяких фокусов, мы с тобой быстро поладим. Так вот. В вашем классе учится известная тебе Валя Карамзина. Кто был у нее на даче в тот самый день? Ну, ты знаешь, о котором чуть ли не вся школа говорила...

У Тани широко открылись глаза.

– Я ничего об этом не знаю. Почему вы меня об этом спрашиваете?

Никаноров чуть улыбнулся и уверенным жестом вынул из кармана пальто листик бумаги, сложенной вчетверо и развернул. Таня проглотила комок – это была её записка. Никаноров сразу заметил ее реакцию.

– Это ведь писала ты!

Таня быстро и ошеломленно закачала головой, ответив механически:

– Нет.

– Значит, утверждаешь, что в первый раз в жизни видишь.

Уголки губ хорошо бритого лица капитана привычно иронично поджались.

–Таня, давай не будем играть в кошки-мышки, давай будем по-честному. У меня в дипломате лежит твое сочинение по русской литературе. Такое отличное сочинение, кажется, по ранним рассказам Горького. Так?«Макар Чудра»?

Таня кивнула, проглотив слюну.

– Ну вот, видишь, я же с пустыми руками не приду. Но ведь и записка, и сочинение написаны одним почерком! Это же элементарная проверка на идентичность. Или теперь скажешь, что и сочинение писала не ты?

Таня понемногу овладевала собой. Больно ловок был этот капитан, его не проведешь, сразу в капкан ловит...

– Сочинение писала я, но...

– Записка не моя, – закончил за нее Никаноров и улыбнулся, вздохнув.

Его улыбка придала Тане смелости.

–Но я ведь всего лишь хотела предупредить то, что может случиться, – тихо и взволнованно сказала она.

Никаноров положил ей руку на плечо.

– И правильно сделала. Успокойся. Ничего ведь страшного не произошло. И преступление не состоялось, но попытка совершить его была...

– Я хотела предотвратить его.

– Молодец, я тебя не виню... Но понимаешь, мне нужно знать, кто хотя бы потенциально способен на это.

Таня молчала. Никаноров про себя ругался, что неправильно повел себя.

Где-то в глубине души Таня чувствовала что-то нехорошее и слова "доносчица", "предательница" мелькали в ее голове. Ей так хотелось поделиться с кем-то всем этим, выяснить права ли была она, отвести душу, успокоиться...

Никаноров видя ее колебания, догадывался об их причине.

– Я тебе даю слово, что никому ничего не расскажу... В интересах следствия, в твоих интересах, твое имя не будет раскрыто. Ну? Что?

Таня посмотрела в его бледно-голубые, старые, с красноватым оттенком от бессонницы глаза и почувствовала, как этот человек устал, как много видел он и пережил...

«Он не может лгать», – сказала она себе и, тут же, без остановки, захлебываясь, рассказала ему все и даже чуть не расплакалась. Никаноров гладил ее по голове.

–Успокойся. У тебя не было другого выхода... Конечно, в органы ты не решилась прийти, да и выглядело бы для тебя предательством, фискальством каким-то. А по-другому остановить его ты не могла...

– Не могла! Ведь его посадили бы, так, товарищ капитан?

– Ну, это смотря, что взяли бы они.

– Я знаю, что к вам страшно попадать. У вас там разговор короткий. Товарищ капитан, а что ему будет?

– Ничего не будет, успокойся. Скорее всего, ни Тимченко, ни Князев даже ничего не узнают об этом. Но комиссия по делам несовершеннолетних наверняка заинтересуется личностью Князева.

– Я считала, что Тимченко действовал во многом под его влиянием. Сергей, в общем-то, честный, я видела, как он потом волновался, переживал.

Капитан кивнул и поднялся.

– Пойду я, поздновато уже что-то. А ты значит плаваешь? Нужное дело.

Он поправил кашне, застегнул пальто и попрощался.

На улице ветер развевал его седые волосы, нес навстречу жухлую листву. Никаноров шел и думал о том, какая это хорошая девочка, как она заботится о других, как она может любить, и, вообще, есть еще хорошие, честные люди на этом свете. Потом он вспомнил, что нужно купить кефира и батон, свернул к освещенной желто – серебряной витрине.