Братство Тропы - Руслан Алексеевич Михайлов

чуть и поднялся. Поняв, что держусь на ногах уверенно, убрал руку и продолжил неспешные приседания. Закончив, занялся разминкой плеч и корпуса, постанывая от боли – сказались занятия с железом. Но эта боль воспринималась с радостью – приятно, когда пробужденное тело отвечает на усилия злой болью натруженных мышц, а не тупым нытьем похрустывающей слабой поясницы…

А еще мне очень хотелось выглядеть подтянутым крепким парнем, а не рыхловатой тестообразной массой. Мужик должен быть мужиком, а не вялым придатком к пузу. Мышцы, сила, гордость и ум – вот что делает мужика мужиком и…

Господи…

Когда я начал разговаривать и думать, как отец?

Я изумленно уставился в окно, в смутном отражении стекла вглядываясь в свое прочерченное ползущими хвойными каплями лицо. Рос… ты ли это?

Покачал со скорбью головой и охнул – что-то хрустнуло. Проклятье… Пришлось разминать и занемевшие мышцы шеи. Может и пора переходить на самый продвинутый дорогущий игровой кокон. Ага… еще раз глянув в окно, я рассмеялся – сомневаюсь, что в этих краях работает доставка корпорации Вальдиры. Сомневаюсь, что здесь вообще есть какая-нибудь доставка…

Закончив с первым этапом приведения себя в порядок, я понял, что несмотря на ожесточенную зарядку, мне все же хочется вот прямо сейчас прилечь и поспать часиков так сорок… можно пятьдесят. Чтобы не поддаться и не отрубиться, пришлось использовать нерекомендуемый врачами радикальный метод – я нюхнул левую подмыху…

Еще через секунду я, содрогаясь от бьющих меня корчей, взбодренный и жаждущий действий, ковылял в душевую комнату…

Орбита я нашел в отключенном коконе. Крышка была приоткрыта. Окно тоже и в переделанное купе поступал крайне свежий воздух. Орб спал. Вытянувшись неестественно прямо, уложив руки вдоль тела, он спал, а рядом с головой стояла почти пустая бутылка воды. Получается, поднялся, приоткрыл окно, похлебал водички и… забрался обратно, где и отрубился. Так не пойдет, собрат Тропы… совсем не пойдет…

Вытянув руку, я уже собирался было встряхнуть его за плечо, но… заметил почти высохшие мокрые дорожки на щеках и медленно выпрямился. Перед тем как заснуть он плакал? Смотрел в дождливое окно, пил воду и… плакал?

Отступив, я покинул пристанище уникального парня и бесшумно прикрыл дверь. Повернув голову, встретился с вопрошающим взглядом огромного детины с взъерошенными волосами и покачал головой. Пусть наш безумный проводник поспит чуток.

– Тело просит жратвы, а мозг жаждет вкусных жиров и глюкозы – поведал мне Бом – А в вагоне никого… но из окна пахнет сдобой, дымом и вареньем. Вишневым… Пойдем?

– Пошли! – решительно кивнул я, воодушевленный упоминанием о еде – Двинули!

Замерев на последней мокрой ступеньке, что висела над еще более мокрой дощатой платформой, я глянул влево… глянул вправо… вывернул голову назад и мирно сообщил, стоящем сзади Бому:

– Поезд угнали, Бом…

– Но вареньем то пахнет!

– И других вагонов нету…

– Слышу звон ложечки о чашку… там горячий чай!

– И походу это какой-то таежный тупик – добавил я, поняв, что при взгляде вправо я вижу лишь хмурую лесную стену, а если глянуть влево, то видна уходящая в дождевую пелену одинокая железнодорожная колея.

– Вареньем стало пахнуть сильнее! Вперед, лид! – ощутив сильный толчок, я выпустил поручень и неуклюже спрыгнул на отозвавшуюся глухим стуком дощатую платформу. На голову тут же начал крапать дождь, в нос с удвоенной силой ударили просто безумные запахи…

Хвоя, цветы, запах дождя, какая-то лесная сладковатая гниль и сильнейший аромат растертых между пальцев грибов… Поверх всего это с удивительной идеальностью ложился замах дыма и варенья, что тянулся откуда-то оттуда – от темнеющей на той стороне платформы то ли постройки, то ли…

– Рос! – недовольный голос Киры заставил меня встрепенуться – Ты долго под дождем стоять будешь? Он же мокрый! Давайте сюда! Тут чай, плюшки и варенье…

– О-о-о… – простонал Бом, устремляясь вперед с грацией носорога – О-о-о-о…

Я поспешил за ним, с удивлением вглядываясь в нечто темное и вроде прямоугольное, а вроде…

Сделав с полдесятка шагов, я наконец сумел частично опознать это «нечто».

Старый железнодорожный контейнер. Он стоял рядом с платформой, подогнанный так, чтобы полом быть чуть выше нее. И стоял контейнер не на бетонных или железных сваях, а на толстенных вроде как дубовых чурбанах. С двух сторон контейнер окружал крытый железом солидный навес, под которым даже сейчас днем горело с несколько десятков разноцветных лампочек. Вырезанные из чурбанов и пней деревянные филины, зайцы, волки и даже медведь стояли у столбов навеса, повернутые головами к перрону. Кое-где проходы между столбами навеса перекрывали резные невысокие перильца с широкими досками поверху, уставленными множеством мелких фигурок, чьи группки разделялись чуток чужеродными, но все же вписывающимися предметами вроде старинных керосиновых ламп, масляных фонарей, какого-то ручного инструмента и… жутковатыми композициями из сосваренных вместе железнодорожных костылей…

– Обалдеть – произнес вдруг остановившийся друг – Ты тоже видишь это все? Мне не чудится?

– Если ты про филинов, лис, зайцев и новогодние гирлянды под навесом в глубине тайги – то нет, не чудится – со смешком ответил я, широко разводя руками – Елки-палки… где мы вообще?

Сделав шаг в сторону, я заглянул за контейнер и обнаружил там еще один небольшой и явно служебный скучноватый навесик, под которым на штабеле древних деревянных потемнелых шпал похрюкивал небольшой бензиновый генератор, испуская в воздух сладковатый дымок.

– Обалдеть – повторил я, отгоняя от лица комаров и возвращаюсь к по-прежнему остолбенелому Бому – А тут что?

– Да заходите уже! – негодования в голосе Киры прибавилось.

Подтолкнутый ее справедливым недовольством, я в свою очередь пихнул Бома, и мы вместе ввалились под навес, едва не снеся стоящий у самого края высокий и очень, вот прямо очень основательный, если не сказать мощный стол. Широкая столешница покрыта старой потрескавшейся клеенкой с почти стертыми розами, в ряд выстроились закрытые крышками хрустальные посудины, содержащие в себе сахар, разные конфеты, вроде бы еще мед светлый и темный. Чуть в стороне стояла открытая банка почти черного вишневого варенья, рядом приткнулось две тарелки с блинами и булками, а возглавлял этот вкусный строй начищенный до блеска самовар с трубой, откуда неспешно вытекал жидкий пахучий дымок. Рядом с ножками самовара лежала горка старых еловых шишек. А ножки самовара… их было восемь, и они очень сильно походили на вцепившиеся в клеенку когтистые паучьи лапы. Да и вряд ли самовару требовались поблескивающие злые рубиновые глазки, что тянулись по его блестящим бокам. И сомневаюсь, что самоварный краник должен находиться между полусомкнутыми жвалами какого-то огромного насекомого.

Ну