Рабы Парижа - Эмиль Габорио

Лицо Маскаро омрачилось.

— Не очень-то это удачно, что она все время не одна. То есть, к ней невозможно прийти незаметно. Впрочем… Где проживает это семейство?

— На самом верху Монмартра, еще выше, чем Красный замок. По улице Меркаде…

— Прекрасно. Тантен навестит их. А пока пусть Тото старается не упустить эту дуру.

— Будьте уверены! Он даже сообщил о своем намерении узнать и другие ее привычки, связи и источник, из которого она черпает деньги!

Тут он ненадолго остановился, но потом так многозначительно стал подкручивать свои нафарбленные усы, что Маскаро, хорошо знавший своего подручного, прямо спросил его:

— Ты еще не все сказал, Бомар?

— Да, патрон! Только, пожалуйста, не сердитесь. Я бы вам советовал не слишком доверять Тото-Шупену. Я узнал, что нередко он заботится больше о своей выгоде, чем о нашей. К тому же обкрадывает нас и учит новичков набавлять цену!

— Ты бредишь, Бомар!

— Никак нет, патрон! Дело в том, что узнал я об этом совершенно случайно от его же приятеля, который зашел к нам в контору, разыскивая его.

— Ну, хорошо, — произнес Маскаро, — я разберусь с этим делом и, если окажется, что ты прав, то он у меня еще напляшется…

На этот раз Бомаршеф, наконец-то, удалился из кабинета, но тут же был вынужден вернуться.

— Патрон! Человек от маркиза Круазеноа с письмом!

— Дьявольски спешит что-то маркиз, — недовольно заметил Маскаро, — но, впрочем, зовите его человека сюда.

Лицо вошедшего не выражало абсолютно ничего.

— Мне поручено доставить вам письмо от маркиза Круазеноа, — ровно и медленно произнес он.

— Я думаю, любезный, что твой господин поднялся сегодня до зари, — шутливо обратился к нему Маскаро.

— Господин маркиз, — отвечал тот, — платит мне пятнадцать луидоров в год за удовольствие говорить мне "ты", следовательно, он может считать себя вправе делать все, что ему вздумается.

— Так, так, так, — озадаченно пробормотал Маскаро, — значит, нужен ответ, ну, что ж, в таком случае вам придется подождать…

Распечатав письмо, Маскаро прочел следующее:

"Дорогой мой наставник!

Жизненные бури непрестанно преследуют меня. Вчерашнюю ночь я играл так несчастливо, что, не считая всех находящихся при мне денег, проиграл еще три тысячи на слово. Эта сумма должна быть мною представлена до двенадцати утра. Этого требует моя честь"…

Достойный комиссионер, не стесняясь слуги, пожав плечами, насмешливо произнес:

— Извольте радоваться! Его честь требует! Честное слово, тут не соскучишься… Его честь!

На лице лакея не дрогнул ни один мускул.

Маскаро снова взялся за письмо:

"Я нисколько не сомневаюсь, что вы дадите мне этот пустяк, я надеюсь также, что вы будете столь догадливы, что пришлете еще двести луидоров, так как не могу же я жить без копейки в кармане. И еще я хотел бы знать, как движутся наши дела, ведь у меня, практически, петля на шее.

Вполне преданный вам. маркиз Генрих де Круазеноа".

— Вот тебе на! — проворчал комиссионер, — пять тысяч франков ни за что, ни про что! Раскошеливайся, Маскаро, выкладывай свою кассу для болвана, у которого только и есть, что имя, доставшееся ему даром от благородных родителей. Не будь мне так нужно твое имя. ты бы дождался от меня этого "пустяка"!

Медленно и с видимой неохотой Маскаро встал и подошел к бюро, из кассы которого незадолго до того обещал выдать тысячу-другую Ортебизу. Теперь он вынужден был отказаться от этого намерения, посылая деньги Круазеноа.

— Вам, конечно, потребуется расписка, — заметил слуга.

— Нет, не потребуется, письмо маркиза вполне заменит ее. Впрочем, погодите…

Маскаро заторопился, отыскивая в своей кассе двадцатифранковую монету.

— А это твоя доля, мой друг, — заметил он, вручая монету слуге.

Но тот вместо того, чтобы ловко схватить монету, резко отдернул руку.

— Извините меня, сударь, но, если я кому-то служу, то служу за жалованье и притом довольно высокое, так что в подачках не нуждаюсь, — отвечал тот с достоинством и, поклонившись, словно чистокровный квакер, медленным шагом вышел из кабинета.

Маскаро только руками развел от этого невиданного зрелища.

— И откуда только добыл себе Круазеноа такого редкого зверя, — проворчал он с некоторым беспокойством. Какое-то темное предчувствие не давало ему покоя. И все из-за того, что встретил порядочность и честность в обыкновенном слуге…

— Уж не подлог ли тут? Черт возьми! Вот был бы сюрприз! И как раз тогда, когда дело близится к завершению и остается только протянуть руку и взять искомое! Да, видимо, со мной сегодня что-то не в порядке!

Действительно, чем ближе наш герой приближался к цели своей удивительной игры, тем опасливей он становился. Он уже пугался собственной тени…

В эту минуту в кабинет снова вошел Бомаршеф.

— Опять ты здесь, — вскричал Маскаро, окончательно теряя терпение, — кто тебя звал? Будет у меня хоть минута покоя?!

— Но я же ни в чем…

— Убирайся вон!

Но смиренный и преданный кавалерист не трогался с места.

— Там пришел этот новенький!…

— Поль?

— Он самый!

— Черт бы его побрал, что он шляется не в свое время, я ему назначил в час, чего же он суется раньше?!

Далее он вынужден был сдерживаться, ибо Бомаршеф забыл запереть дверь. Поль, весь какой-то потерянный и истерзанный, в страшном волнении вошел в кабинет, было заметно, что с ним случилось нечто ужасное, чего его слабая, бесхарактерная натура вынести не могла.

— Ах, милостивый государь! — воскликнул он.

Маскаро знаком заставил его замолчать.

— Оставьте нас, Бомар, — заметил он своему помощнику. — А вы садитесь в кресло, — прибавил он, обращаясь к взволнованному Полю.

Тот не сел, а прямо-таки упал в него.

— Конец, всему конец, — пробормотал он, — я пропал, я опозорен и обесчещен!

Достойный старец скорчил участливую мину, хотя причина, убивавшая в настоящую минуту Поля, была ему как нельзя лучше известна. Но такова была его профессия, что он был обязан лгать, и лгать ежеминутно.

Нежным голосом, поистине с родительским участием, он стал расспрашивать Поля, в чем дело, умоляя доверить ему свое горе.

Поль, с невыносимой болью в груди и с неподдельным трагизмом, встал и объявил ему:

— Роза! Роза меня бросила!

При этом Маскаро вскинул обе руки к небу, как бы призывая его в свидетели того, какие пустяки могут тревожить его молодого друга.

— И такие пустяки вас тревожат, — с неподдельным изумлением вскричал он, — и когда же, когда! В дни, когда перед вами открылось столь славное будущее!

— Ах, сударь, я любил ее, любил мою Розу. Но это еще не все! Кроме этого несчастья судьбе было угодно подкинуть мне еще одно! Можете себе представить, меня обвиняют в воровстве!

— Вас?! — переспросил Маскаро, — каким же это образом?

Между тем, как мысленно добавил: "Ага, начинается!"

— Да, меня, милостивый государь! И вы один только можете меня оправдать, доказав, что я невиновен!

— Что же я могу сделать?

— О, все! Бога ради, позвольте только мне объяснить вам, как случились оба эти несчастья…

— Говорите!

— Вчера, милостивый государь, после нашей беседы, отправился в свой отель "Перу", чтобы там, в своей семье, со своей Розой разделить радость, как вдруг вместо нее нахожу там одну лишь записку, лежащую на камине! Вот она!

Поль протянул было ему записку, но тот уклонился от удовольствия читать ее.

— В этой записке она признается, что разлюбила меня, а потому, не желая более делить со мной нищету и голод, решилась принять одно предложение, доставившее ей бриллианты, карету и все остальное…

— Погодите, довольно. Неужто вас это так поражает?

— Ах, сударь, мог ли я ожидать столь низкой измены, когда еще вчера она оказывала мне столь явные знаки своей любви… И вдруг… Более часу пробыл я в своей комнате, стыдясь смотреть самому себе в лицо, рыдая как ребенок от одной только мысли, что не увижу ее больше…

Маскаро внимательно слушал своего протеже.

"Ну, ты слишком много говоришь, друг мой, для того, чтобы горе твое было поистине так велико, как ты силишься его изобразить" — подумал он про себя, вслух же произнес:

— Но где же воровство? До сих пор я вижу только отчаяние, а не причины, вызвавшие его.

— Погодите, сейчас увидите, — всхлипывая, продолжал Поль, — следуя вашему совету, я решился навсегда оставить отель "Перу"…

— В добрый час, давно пора!

— С этой целью я спустился, чтобы проститься и отдать свой долг этой мадам Лупиас, как вдруг она заявила, при этом смеясь мне в лицо, будто бы я вместе с Розой обокрал старого Тантена!

— Ну, и что же, вы не пытались как-нибудь оправдаться?