Хозяйка тайги. Сказки сибирских лесов - Елена Жданова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Егорушка, сделал я тебе саночки! Всё, как ты просил! — после заплакал. — Некому токмо кататься на них, окромя меня…
Глядь, а на бережку весь народ сельский собрался. Стоят молчком, изумляются, слов не находят для выражения чувств. Выехал Шило на берег, соскочил с саночек:
— Вот, — говорит, — принимайте мастерскую вещь! Где такое кто видал?
За санки те немалую деньгу предлагали деду. Но Шило всем отказал. Саночки на могилке сына поставил. Говорят, что по праздникам Великорусским слышали люди, а кое-кто и видел, что катался на тех санках вихрастый мальчонка лет семи. Может, правда, а может, и нет.
А дедок с тех пор покладистым стал, более народ подковырками не изводил. Прозвище его забылось, Семёнычем стали его кликать. Санки для деток знатные ладил! Считалось, коли есть в семье саночки Семёныча, то ничего с ребятёнком не случится. Потому как с любовью сделаны, а это, знамо дело, что охранная грамота самой Лады.
Схлада
Много годков несёт наша речушка свои воды. Ранее, говорят, водилась в ней рыба чудная, которая умела молвить человеческим голосом. Оно, конечно, может, и придумка всё это, однако ж, слыхивал я такое от своей прабабки, а той сказывала её прабабка.
Не один век сменился, а вот остался в народе сказ о том, как один паренёк судьбу свою пытал. Прозывали его Ворон за тёмный волос и глаза чёрные. Споначалу ничем он не отличался от остальных мальчонок. Также бегал в портках[103] да рубашонке, отцу помогал по всякому делу. Но вот вышел он в пору женихов, и приглянулась ему девица, Услада. Нарекли её так потому, что когда мать на сносях была, то слышалась ей песня Лады:
На веточке зелёной
Соловушка поёт,
И всякий, кто влюблённый,
Ту песню узнаёт.
На речке рыбка плещет,
Манит теплом весна,
Сердечко затрепещет —
Любовь, любовь пришла!
Ты тоже будешь рада,
Когда придёт черёд,
Откликнется услада,
И сердце запоёт!
Ну, в честь Лады и дали новорождённой имечко Услада. Девчоночка весёлая получилась! Её смех колокольчиком звенел везде. Всякому улыбнётся, слово приветливое скажет, а там, глядишь, и печаль развеется. Так и доросла до поры невест. На круг ходить стала, там и приглянулась Ворону. Стал он ей внимание оказывать — то цветочек подарит, то пряник несёт, то ленточку в косу, то леденец сладкий. Услада принимать принимала, но честно сказала, что сердце в ответ пока что помалкивает.
Ворон парень настойчивый. Думает, что выкамаривает[104], поди-ка, девка! Ан нет! Приметил Ворон, что за Усладой увивается Звонец, паренёк с виду обычный, но голосистый. Как раз под пару Усладе. И так они ладно вдвоём пели, что заслушаешься! Народ-то сразу понял, что к чему, со стороны виднее! Оно как говорится? Пока девка разглядит, да парень поймёт, их уж два раза поженят. Тут так и вышло. Пошёл шепоток по деревне о том, что сладится скоро свадьба. Не по нраву это Ворону пришлось. Осерчал, озлился! Решил, что Услада ему достанется или никому. И пошёл он к Чёрному озеру, на поклон к чародейке. Вишь, как зависть травит душу. Из наших-то никто туда не ходок. Чего к лиху тянуться, коли на свете солнышко есть и радость в мире?
Пришёл, а озеро, слышь-ка, волной покрылось, осерчала хозяйка, значит. Ворону не по себе, но храбрится. Поклоны отбил, угощение на берег положил и просьбу молвит:
— Покажись, сделай милость, Схлада. Помоги утолить тоску любовную!
Долго стоял, уж вовсе отчаялся, и вдруг позади себя услышал шорох. Оглянулся, а там девица. Брови соболиные хмурятся, губы надменно кривятся. Сама одета в платье тёмное, жемчугом да серебром расшитое. На ногах сапожки щегольские, каблучок с вывертом. В руках веточку держит ивовую, гнёт её да по ладони похлопывает.
— С чем пожаловал, Ворон? — голосом недовольным спрашивает.
А тот глаза вытаращил, а сказать ничего не может — язык во рту присох. И страшно ему и не смотреть не может, понравилась, слышь-ка, Схлада! Пока шёл, кумекал, что она ведьма старая, горбатая да неказистая, а оно вишь как оказалось! Усмехнулась колдунья:
— Язык проглотил что ли? Говори, что надобно, а то худо будет!
Тут наконец-то и проняло парня. Бухнулся ей в ноги и заверещал:
— Пособи, мочи нет терпеть! Сделай так, чтобы Услада меня любила!
Девица бровью повела, сапожком нетерпеливо стукнула по земле.
— Я любовью не командую! Не моя вотчина! В другом помочь могу. Сдалась тебе эта девка? На-ка, испей отвар, мигом привязка к Усладе на «нет» сойдёт. Станет на душе мирно и спокойно.
Сунула в руки Ворону чашу и в глаза посмотрела ему долго. Сам не ведая как, выпил парень всё и пал наземь в беспамятстве. Ведьма захохотала и в озеро канула.
Очнулся Ворон ввечеру, огляделся. Не поймёт сразу, где очутился и чего тут делает. Очухался малость и домой побрёл. И вроде покатилась его жизнь проторённой тропкой, да не совсем! Остыл он совершенно к девическому роду. Влечение плотское чует, а более ничего. Ну, чисто зверь во время гона! На Усладу смотрит с презрением, ненависть да злоба подружками ему стали. Но виду в том не казал, таился!
На ту беду глянулся он одной девчоночке, подружке Услады. Милодея кликали её. Девка в самом соку, коса до земли, стать при ней, да и умом не обижена. Но вот, поди-ка, разберись в сердце девичьем! Прилипла к нему, что смола. Женись, говорит, на мне, Ворон, нарожаю тебе полон дом сыновей. Тот хмыкнул в ответ:
— А приданое имеется за тобой? Без него не возьму!
Приданое имелось. Ну, и сладили вскорости свадебку. Неделю гуляли! И зажили молодые в своём дому. Одного за другим родила Милодея двух парнишечек. И по дому управлялась, и со скотиной в хлеву успевала, и в огороде всё пышно было. Ворон тоже без дела не сидел.
