В плену подозрений - Джон Макдональд
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Усложнять ситуацию? А мне казалось, так будет намного проще. — Ее глаза хищно сузились. — Выставил меня в хорошем свете, да? Заставил почувствовать себя шлюхой? Тебя это устраивает, так?
— Не надо, Лита, не надо. Посмотри на меня. В тот вечер Уолли действительно был здесь, с тобой? Скажи мне правду.
Не отнимая моих рук от своей талии, она выпрямилась, подняла голову, посмотрела мне прямо в глаза и медленно, почти торжественно перекрестилась.
— Да, весь тот вечер Уолли был здесь, со мной, клянусь Господом Богом и Божьей Матерью. В то время, когда убили вашего брата, он был именно здесь, на этом самом месте, мистер Дин, и гореть мне в вечном аду, если я сказала хоть слово неправды!
Я поверил ей. Сразу же. Мы вдруг стали близки друг другу. Сознательно или нет, но Португал, безусловно, ошибался. Моего брата убил кто-то другой. Кто угодно, только не Уолтер Шеннари. Кто-то намного умнее и коварнее.
— Я верю тебе и сделаю для вас все, что смогу.
В ее глазах заблестели слезы, выглядевшие чуть ли не трагическими в неярком свете настольной лампы под красным абажуром. Не вытирая их, она тихо, но уже совсем неуверенно прошептала:
— Ну и на чем мы остановились? Продолжим?
— Не стоит, Лита. Тебе это совершенно необязательно делать.
Слезы полились ручьем.
— Мистер Дин, сначала я, конечно, хотела затащить вас в койку для дела, но сейчас... сейчас это вроде бы как сказать вам спасибо. Чем же еще я могу вас отблагодарить? У меня больше ничего нет. Может, все вышло бы вроде как по любви, разве нет?
Истинная красота может проявляться в самых неожиданных формах и местах. Но красота всегда неразрывно связана с чувством собственного достоинства. В этой жалкой убогой комнате, с этой дешевой, готовой на все девушкой ни о каком достоинстве, казалось бы, не могло быть и речи, но оно тем не менее было. Причем намного большее, чем у шикарных пляжных девушек, с которыми я имел дело в течение последних четырех потерянных лет, которые страстно срывали с себя одежду на мой ковер, громко шептали похотливые слова о большой любви, о Божьей воле, смазывали свои прекрасные молодые тела маслом стоимостью по меньшей мере сорок долларов за унцию и были вполне искренни в своих попытках хоть как-то смягчить мою вечную боль от грустных воспоминаниях о так коварно изменившей мне Ники.
Лита, словно маленькая, все понимающая обезьянка, посмотрела на меня.
— И все-таки вы хотите, очень хотите меня, — с довольным вздохом заявила она, соскочила с моих коленей, подошла к шкафу, достала оттуда бледно-лиловый халат из искусственного шелка, надела его и почему-то застегнула «молнию» до самого горла. Затем вынула из пачки сигарету.
Я тоже встал, подошел к ней и зажег спичку.
— Наверное, я ни с того ни с сего сочла себя такой уж неотразимой, — с грустной иронией сказала Лита. — У вас конечно же есть куда лучше, так ведь? Простите.
— Дело совсем не в том, Лита. Мне действительно не захотелось усложнять ситуацию. Нам надо решать твою проблему вместе. И мою тоже. Другого варианта просто нет. Давай так и будем делать.
Она бросила на меня взгляд, полный какой-то особой, неконтролируемой, но сидящей внутри людей классовой враждебности.
— Такие, как вы, любят слишком много думать.
— Лита, поверь, ты мне очень, очень нравишься. На самом деле. Это правда. Поэтому прежде всего давай вместе подумаем, как помочь Уолли. Нет, он не убивал моего брата, теперь я в этом уверен.
Мы подошли к двери. Когда я взялся за ручку, чтобы ее открыть, Лита остановила меня, положив свою руку на мою кисть, странно посмотрела на меня — несмотря на бледно-лиловый халат из искусственного шелка за девять долларов и девяносто восемь центов, она выглядела как двенадцатилетняя девочка — и сказала:
— Знаете, мистер Дин, мне теперь в любом случае придется жить без него. Если вы попытаетесь и ничего не выйдет, значит, навсегда. Если поможете, ему за супермаркет все равно сидеть полный срок. Так или иначе, я все равно буду обязана вам всю жизнь. Когда все закончится, я буду здесь, кроме, конечно, времени, когда буду работать или его навещать. Боюсь, с ним все кончено. Навсегда. Я уже говорила ему об этом. Он знает. Да, мне будет одиноко. Но вам я никаких проблем не доставлю. Ни хлопот, ни суеты, ни просьб, ни приставаний. Я просто до блеска вычищу эту комнату и, как могу, украшу ее, чтобы вам было приятно сюда приходить. Поэтому, когда все закончится, знайте, в любое время, когда вам станет вдруг плохо, когда вам понадобится женщина, которая не будет вам досаждать глупыми просьбами, будет с желанием принимать вас как есть, приходите. Я буду только рада стать вашим зонтиком от проливного дождя.
Я положил руки на ее хрупкие плечики, наклонился и поцеловал. Легко, нежно, но прямо в губы. Мы понимающе улыбнулись друг другу. Никаких слов не потребовалось. Они нам были уже просто не нужны. Вот так.
Когда я включил фары машины, они ярко осветили ее силуэт в дверном проеме — маленькая фигурка, дрожащая от холода, героически пытающаяся спастись от него, обняв себя руками за худенькие плечи. Она прищурилась от яркого света, помахала мне рукой на прощанье, будто я был не в двух метрах от нее, а по меньшей мере в двадцати пяти. Я медленно подал назад и поехал в направлении города.
Да, я ей поверил. Полностью поверил. И пусть Португал назовет меня дураком. Пусть даже болезненно скривится, услышав от меня это. Пусть! Мы еще посмотрим. Въезжая в гараж отеля, я невольно улыбнулся, вспомнив прощальный взгляд темных глаз Литы.
Если Кена убил не Шеннари, то тогда рушилась вся структура якобы проведенного следствия. Очевидная нелепость становилась умным, умышленным замыслом: чужой пистолет, спрятанный в его комнате, никому не понятная мотивация убийства... Ночь и город показались мне темнее, чем они были. Итак, появилось нечто загадочное под названием ОНИ. Зачем ИМ понадобилось его убивать? Чем он ИМ мешал?
В любом убийстве всегда незримо присутствует элемент болезненности. И он невольно вынудил меня думать иначе, в каком-то смысле даже извращенно, о моем городе и его обитателях. Потом, конечно, взойдет солнце, все станет радужным и искрящимся, словно дети на воскресном пикнике. Но эта часть пути, увы, уже была пройдена, и теперь надо было въезжать в темный, мрачный туннель, где нельзя было ни остановиться, ни повернуть назад.
Я стоял в темной комнате моего отеля, глядя на розоватые отблески неоновых ламп на фоне затянутого облаками неба. Ощущение было такое, будто где-то там, далеко, за горизонтом, бушевал пожар. Такая же эмоциональная предгрозовая атмосфера, похоже, нависла и над самим городом — внешнее спокойствие, вроде бы незначительные порывы ветра, то возникающие, то вдруг тут же снова пропадающие в никуда. Мне пришла на память девушка, приезжавшая в гости к Тарлесонам около года тому назад. Мы тогда сидели вместе с ней на пляже у моего дома, и я никогда не забуду то странное возбуждение, которое она не скрывала, глядя, как со стороны залива на нас неотвратимо надвигается мощный шторм.
Тот день был каким-то на редкость тяжелым, полным непонятных предчувствий. Мы ждали до самого последнего момента и, только когда начали падать первые крупные капли дождя, а на резко потемневшем небе засверкали молнии и вдали послышались мощные раскаты грома, быстро подхватили свои пляжные причиндалы и с громким хохотом изо всех сил понеслись к моему дому.
Оказавшись наконец внутри, мы первым делом плотно позакрывали все окна, затем включили свет, но уже вовсю бушевавший снаружи шторм скоро его отключил. Мы самозабвенно занимались любовью в полной темноте под мощные раскаты грома, пронзительные завывания ветра и грохот сердито обрушивающихся на берег волн. Когда все закончилось, у нас было такое ощущение, будто мы друг друга совсем не знаем и даже не можем вспомнить, как, собственно, все происходило.
На следующий день на вечеринке у Тарлесона она сильно напилась, ее тошнило, а потом, после того как я долго выгуливал ее по берегу залива, расплакалась, уткнувшись лицом в мое плечо. Потом она уехала к себе на север.
Сейчас у меня было точно такое же ощущение, что на город надвигается буря и свет погаснет для нас всех...
Ночью мне приснился сон, будто я снова в открытом кафе и Ники, одетая совсем как Лита, обслуживает клиентов в машинах, но не смотрит в мою сторону, а я не могу позвать ее, потому что все окна в моей машине наглухо закрыты и заблокированы.
Глава 8
На следующее утро, ровно в девять тридцать, я подъехал к заводу, поставил машину на место с табличкой «К. Дин» и по привычке направился к отдельному входу для руководства, которым обычно пользовался в старые добрые времена.
Неожиданно оттуда шагнул вперед охранник в серой форме и, выставив руку, преградил мне путь:
— У вас есть специальный пропуск, сэр?
— Нет, специального пропуска у меня нет. Дело в том, что я — Геван Дин, и мы с мистером Мотлингом...