Карнавал - Сергей Герасимов

– Вы забыли спросить, сколько она весит.

– Что? – удивился Лист. – Ах, вечно вы, женщины, думаете о всяких пустяках. Мне же сообщили, что все в порядке. Что же еще нужно?

– Вы говорили не с женой?

– Нет.

– Когда будете говорить, то обязательно расскажите как вы волновались, прибавьте несколько ярких деталей, например, как вы попросили закурить, хотя давно не курите, а потом выбросили сигарету и попросили снова – ей понра­вится. Обязательно спросите, сколько весила девочка. И обязательно пожалейте ее.

– Девочку?

– Нет, жену.

– Но все же хорошо?

– Это для вас хорошо. Вы попробуйте сами родить ребенка.

– Ну, это проще простого, – сказал Лист, – так, одна физиология. А то, что некоторые боятся, – это пережиток каменного века, когда не было достаточной медицинской помощи. Уверяю вас, если бы я был женщиной, у меня бы не было ни страхов, ни затруднений. И не нужно смотреть на меня с выражением превосходства.

– Я только представляю, – посмеялась Одноклеточная.

– А вы не смейтесь, у вас все впереди. Но раз там все хорошо, то пора здесь приступать к делу… 24 марта, хороший день для дня рождения.

– Чем же он хорош?

– Из двойки в двадцать четвертой степени извлекаются целые корни двенадцати различных степеней – это единственное такое число.

– Замечательно, – сказала Одноклеточная, – как жаль, что я родилась не двадцать четвертого. Ваш аргумент меня совершенно убедил.

Она снова расстегнула сумочку. Сумочка щелкнула.

Она вынула из сумочки две пачки денег.

– Это что? – искренне удивился доктор Лист.

– Это задаток за операцию, десять тысяч долларов. После операции вы получите еще девяносто тысяч.

Доктор Лист полистал уголки бумажек.

– Знаете, – признался он, – а я ведь никогда не видел живого доллара. Они совсем не такие зеленые, как я представлял. Я даже не представлял деньги в таких количествах. И в таких бумажках… А бумажки все новенькие… Нет, вот эта не такая новенькая… Так вы все же работаете на них?

– Нет, просто сегодня утром меня подвезла машина, в которой сидели двое с крысиными лицами. Они велели передать вам эти деньги.

– Кто такие – с крысиными лицами?

– Я же вам говорила: они все одинаковы, у них одинаковые фигуры, походки, слова и сплевывания на тротуар, у них одинаковые крысиные глаза и крысиные лица. Я узнаю их сразу.

– А если я не возьму эти деньги?

– Они мне кое-что сказали по поводу этого. Они сказали, что дают вам ровно неделю. Через неделю или раньше вы передадите мне ответ. А если ответа не будет или вы откажетесь, тогда…

– Не надо меня пугать.

– Они не сказали, что будет тогда. Но если они платят сто тысяч, это значит, что дело очень важное. Важнее вашей жизни.

– Важнее моей жизни?

– Важнее раз в сто.

Лист порылся в столе, достал календарик и отметил число красным кружком.

– Значит, это будет в четверг. Мы успеем вполне. Они просчитались, когда дали мне целую неделю. Завтра-послезавтра я буду занят своими личными делами, в понедельник и вторник я буду вас инструктировать, а в среду вы проведете операцию.

– Я?

– Да, вы. Вам нужно будет только нажимать кнопки и слушать мои указания.

– Я не согласна, – сказала Одноклеточная.

Доктор Лист посмотрел удивленно, задумался и вписал ее в свой собственный простенький треугольник.

– Я вас понимаю, прекрасно понимаю, – сказал он, – никто не хочет работать бесплатно. Если хотите, после операции эти десять тысяч станут вашими. Вот видите, как хорошо я вас понимаю?

– Нет, – сказала Одноклеточная, – я не согласна.

– Но у меня есть еще немного собственных денег.

– Дело не в деньгах.

– Дело всегда в деньгах, сколько бы вы ни утверждали обратное. И деньги всегда меняют дело.

– Просто вы и так достаточно жестокий человек. А после операции вы станете кровожадным монстром. Монстром, которого невозможно остановить.

– Вы говорите чушь.

– А если все те теории, о которых вы мне рассказывали, – если вы действительно верите в это, а не разыгрывали меня, то вам нельзя становиться умнее. Ума вам хватает, вам нужно становиться лучше. Почему вы не изобрели такую операцию?

– Потому что добро и сила обычно не сочетаются. Все доброе побеждает лишь после своей смерти.

– Я вам не стану помогать, потому что вы погубите всех, а для начала уничтожите меня, как одноклеточную. Так ведь получается по вашей теории – одноклеточные должны вымереть.

– В таком случае, – сказал Лист, – посмотрим, что вы думаете об этом.

Он достал из стола золотую цепочку.

– Узнаете?

Одноклеточная промолчала.

– Узнаете. А раз узнаете, то должны понимать, что я не возьму эту цепочку как плату за операцию. И ваш друг не выживет, мне так жаль.

– Мой друг?

Доктор Лист произвел в уме очередное геометрическое построение и остался доволен собой.

– Не станете же вы утверждать, что отдали свою единственную ценную вещь ради незнакомого человека. Я, кстати, видел этого парня, он симпатичный. Я вас поздравляю. Вам остается согласиться на мои условия, иначе я не стану его оперировать.

Одноклеточная представила себе незнакомого симпатичного парня и испугалась. Она всегда пугалась симпатичных парней, а мечтала лишь о добрых и скромных.

– Ну что? – настаивал Лист.

– Не вы, так кто-то другой.

– И этот кто-то другой его зарежет. Операция не очень сложная, но все же вероятен смертельный исход. Тем более, что есть это (он провел пальцем по столу вокруг двух пачек денег; на полированной поверхности осталась мутная линия), а за это кто угодно сделает неправильный надрез. Вы меня поняли?

– Поняла. Когда вы его прооперируете?

– Сегодня, если вы согласитесь.

– Я согласна.

– Какие у меня гарантии?

– Я же вам говорю, что согласна.

Нет, подумала она, я поступлю иначе. Я не стану играть по твоим правилам. Если любой хирург может сделать неправильный надрез, то ведь и я могу нажать не ту кнопку. Конечно, у меня не хватит мужества убить Листа (если для убийства нужно мужество, то нужно ненавидеть мужественных людей – спонтанное ветвление мысли), зато хватит мужества не помогать ему. Когда все будет готово к операции, а голова Листа будет гладко выбрита (не считая усов, их жаль) и закреплена в стереотаксическом аппарате, я просто скажу: «Выбирайте, доктор, – или операция отменяется, или я нажму не ту кнопку. Ведь кто угодно может нажать неправильную кнопку. Вы меня поняли?» Ты поймешь первое. Но это будет только в среду. А уже сегодня человек будет спасен. После этого мне придется уйти из лечебницы. Но я сама хотела этого.

Она спускалась в лифте, чувствуя себя победительницей. Приятное чувство; до сих пор ее жизнь текла сама собой, как ручеек, удовлетворяющийся первым попавшимся руслом. Сейчас она положила камень на пути ручейка, и ручеек подчинился – вода прекратила течение, разлилась широкой чистой лужицей и нашла новый лучший путь. До чего же приятное чувство – чувство управления собственной судьбой.

На двенадцатом этаже в лифт подсел незнакомый человек. Кто это? – сквозь чужие черты сквозило что-то неуловимо знакомое, будто она встречала этого человека во сне, в другой жизни или в непреодолимых мечтах, которые туманят голову при чтении книг. Нет, этот человек все же ей не знаком. Вот и хорошо, а то она с ним не поздоровалась. Такая стыдная вещь – каждый день угадывать, с кем нужно здороваться, а с кем не нужно.

Незнакомец стоял к ней в профиль и спокойно позволял себя разглядывать. Не то чтобы он не замечал разглядывания, – ему было вполне безразлично, разглядывают его, или нет. Это удивило Одноклеточную и она стала разглядывать незнакомца внимательнее. У него было обычное и в то же время внутренне необычное лицо – прямой нос, невысокий лоб, выдающийся твердый подбородок – что же необычно? Необычным лицо делало полное отсутствие эмоций, забот, усталости, мыслей или надежд – все это было так глубоко внутри, что внутри должно быть очень много места. Человек-Мальстрем, водоворот, в который все проваливается, чтобы никогда не всплыть на поверхность. Загадочный человек; человек, на лице которого нет ни одного знака, понятного непосвященному. Лицо спокойно, но не как каменная маска, не как древний урод с острова Пасхи, не как расслабленное лицо Будды – лицо жило своей сильной и возвышенной жизнью, не откликаясь на земные заботы.

Две стенки лифта были пыльно-прозрачны, со следами прошлогодних мух, две другие представляли собой зеркало. Одноклеточная осматривала незнакомца сразу с трех сторон. На его лице двигались только глаза, следя за уплывающими вверх грубыми деталями архитектуры; иногда он чуть поворачивал голову. Во всем этом чувствовалась инстинктивная уверенность и сила; уверенностью этот человек просто заражал – хотелось сравнивать с землей горы и поворачивать реки к полюсам (или от полюсов). Около шестого этажа лифт вдруг заскрипел и застрял; что-то дернулось и громко сорвалось за стенкой; Одноклеточная охнула, но на лице незнакомца не отразилось ничего. Не было даже ориентировочной реакции. Это было лицо хозяина положения, любого положения. Зараженная чужой уверенностью, Одноклеточная посмотрела в зеркало. Увы, зеркало подтвердило, что любое положение было хозяином Одноклеточной.