Скажи им, мама, пусть помнят... - Гено Генов-Ватагин

Стемнело.

Мы попрощались с хозяевами. Поблагодарили их за гостеприимство. На наше повторное напоминание о том, что они не должны никому сообщать о нашем посещении, они только кивали головою, словно у них язык отнялся.

На цыпочках мы добрались до ворот. И Добрян так тихо их открыл и закрыл, что вздох облегчения, вырвавшийся из груди Йозо, достиг нашего слуха.

Смешной Йозо!

ЗАСАДА

Это было летом 1943 года. Все Среднегорье охватило пламя народной борьбы. Повсюду пылали партизанские костры. Старые леса, укрывавшие когда-то Левского и Ботева, снова были полны вооруженными людьми. К востоку от Стрямы до самого Чирпана действовали подразделения славного отряда имени Христо Ботева. Но район, где родились Ботев и Левский, славившийся своими бунтарскими традициями, все еще что-то медлил. И если в июне — сентябре 1923 года этот край неизменно оказывался в первых рядах борцов, то теперь почему-то не спешил с выступлением. Это отставание, разумеется, имело свои причины. Кое-кто из местных руководителей неправильно оценил положение, создавшееся в стране. Потому, когда начали поднимать на борьбу Карловский край, возникли значительные затруднения. Товарищи, ранее ушедшие в партизанские отряды, жили обособленно. Относились ко всем с недоверием и по отношению к каждому новому партизану проявляли настороженность. Они опасались широкого развития партизанского движения. Но так не могло продолжаться. Пришлось проводить разъяснительную работу, чтобы привлечь как можно больше людей в отряды.

По решению окружного комитета партии Слави отправился на запад в Голямо-Конарскую околию, а я — в Карловскую. Вместе с Трилетовым и Любчо мы встретились с товарищами из Карловского отряда и единодушно решили приложить все усилия для того, чтобы обеспечить развертывание партизанского движения. С этой целью мы втроем — Трилетов, Любчо и я — однажды вечером спустились по крутым тропинкам к селам Видраре, Горни- и Долни-Домлен. Сельские собаки, которые обычно только и ждут, когда появится чужой человек, пока не подавали голоса. Мы приближались к селу.

— Вроде пришли, — сказал я. — Вот сады, здесь должны нас ждать.

Мы вошли в сады с восточной стороны. Любчо назвал пароль. Тотчас же с разных сторон к нам подошли несколько здоровенных мужиков из села. Кое-кто из них принес с собой оружие, другие же несли в руках только дубинки. Они подошли и стали отряхивать одежду от соломы.

«Наверно, пришли прямо с полевых работ», — подумал я.

— Здравствуйте, товарищи, — приветствовали мы их дружно.

— Здравствуйте, здравствуйте, — тоже хором ответили они и протянули нам руки.

— Где бы нам переговорить? — спросил Трилетов.

— Да здесь, у нас в селе нет чужих, и нам никакая опасность не грозит, — предложил один из крестьян.

Мы уселись прямо на земле. Подошли еще несколько человек. Несмотря на темноту, я почувствовал, что они с недоверием смотрят на нас и что их терзает одна мысль: «Неужели эта зеленая молодежь будет учить нас, что надо делать. Да разве можно им верить?»

Мы с Любчо были совсем еще молоды. Он был немногословен. Сурово и уверенно смотрели на окружающих его голубые глаза. Он крепко сжимал в руках автомат. Наблюдательному человеку больше ничего и не нужно: уже одно это красноречиво свидетельствовало о том, что за человек этот Любчо.

Трилетов был опытным партизаном и пользовался у крестьян уважением. Они знали его и прежде, да и много слышали о нем. Любчо и меня видели впервые. Я почувствовал себя уязвленным их несколько пренебрежительным отношением. Очевидно, Любчо сразу же уловил причину моего смущения. Он наклонился ко мне и шепнул:

— Не переживай, все будет в порядке.

Нас засыпали вопросами. Эти крестьяне были представителями сел Домлен и Видраре, некоторые из них были членами партии. Они обо всем спрашивали главным образом Трилетова, от него ждали ответов и через какое-то время совсем забыли о нас.

— Сами понимаете, — говорил им Трилетов, — что вы должны быть в отряде, иначе ваш край совсем отстанет, а партизаны должны быть повсюду, где только это возможно, с тем чтобы давать отпор фашистам, ускорить их гибель.

— Мы-то согласны, но полиция, когда узнает… — пробормотал сидевший рядом со мной.

— Товарищи, — сказал Трилетов, — я хочу представить вам уполномоченного штаба зоны товарища Ватагина. Он скажет вам несколько слов о предстоящей работе.

Я встал. Двое или трое крестьян подошли ближе, чтобы лучше меня рассмотреть, а остальные начали о чем-то шептаться между собой. Не теряя времени, я начал свою речь. Говорил просто и искренне, чтобы убедить их в правоте своих слов:

— Товарищи, сейчас такое время, когда надо действовать незамедлительно. Фашизм доживает свои последние дни. Именно нам с вами и предстоит покончить с ним. Всех замучили грязные дела полиции и жандармерии, вы их испытали на своем горбу. Вы знаете, как поступают палачи даже с мирными людьми. От вас, товарищи, требуется, чтобы вы влились в наши ряды, это ваш долг перед народом и вашими детьми. Нас должно быть больше, чтобы мы стали сильными и победили. Иначе мы рискуем попасть в положение наших прапрадедов, которые пятьсот лет изнемогали под турецким игом.

Меня слушали внимательно. Раздалось несколько проклятий и угроз в адрес фашистов. Значит, я попал в точку. Но когда я упомянул о численности и вооружении противника, крестьяне приумолкли. Упоминание о силах врага немного поколебало их веру. Я помолчал. Вспомнил о своем разговоре с отцом — тоже крестьянином. Год тому назад, проходя через родное село, я зашел домой. Мы сели ужинать, а отец никак не мог усидеть на месте. В конце концов он мне сказал:

— Послушай, Генко, сынок, вы правы, я понимаю, за что вы боретесь. Извел нас этот фашизм. Немцы весь хлеб наш съели, скоро, наверное, и последние лапти наши проедят. Но ты только посмотри, сколько их! Вся власть, оружие, войска, можно сказать, почти целиком в их руках! А вы? Вас горсточка, и половина из вас не имеет даже винтовок…

Я только было собрался ему ответить, но он подал мне знак рукой, чтобы я помолчал:

— Генко, я совсем не хочу тебя поучать, ты свое дело знаешь, ты уже большой. Только вот гложет меня сомнение: не поторопились ли вы? Ну, почему вы не хотите дождаться, когда русские подойдут к нашему краю?

Я похлопал его по плечу:

— Отец, наши действия имеют огромное значение, любое промедление может обернуться бедой. Мы должны сковать силы противника, чтобы помочь Советской Армии. Тогда она сможет скорее вступить в Болгарию. Стыдно сидеть сложа руки, выжидать и не участвовать в борьбе. Ведь ты же понимаешь это!

Своего отца я оправдывал — пожилой человек и беспартийный, но теперь передо мной находились коммунисты, и моя задача состояла в том, чтобы их убедить.

Снова посыпался град вопросов:

— А с женами, детьми? Что будет с ними?

— Эти гады сожгут наши дома, как только узнают, где мы.

— И оружия у нас нет, не голыми же руками будем драться против полиции?!

Вмешался Трилетов:

— Товарищи, иначе нельзя. Каждый, кому дорога родина, сражается вместе с нами в отрядах. И оружие для вас найдется. Партизанское движение постоянно растет, И Карловская околия не имеет права отставать!

— Хорошо, но удастся ли собрать достаточное число людей? — пробормотал кто-то.

— По правде говоря, пора выступить, но удастся ли это нам? — добавил другой.

— Мы знаем, что вам нелегко порвать с мирной жизнью, — заговорил я. — Но здесь собрался актив, коммунисты, а партия призывает всех на вооруженную борьбу против монархо-фашистов. Ваше место там!

— Вопрос абсолютно ясен, товарищи! — добавил Любчо. — Нечего философствовать, а давайте решим, кто сейчас же отправится с нами, потому что до лагеря путь далек.

Дальше уже все пошло гладко. Мы оставили в селе двух товарищей, а с остальными отправились в лагерь Калоферского отряда. В эту ночь нам предстояло пройти среднегорские овраги, долину реки Тунджа и к рассвету выйти к Старчовецу. Луна взошла рано, и, когда мы вброд переходили Тунджу, она уже светила слишком ярко, и это могло нас выдать. Мы отчетливо видели все вокруг. Шли мы по всем правилам — друг за другом. Трилетов, Любчо и я, как старые партизаны, шли впереди. В лесу мы чувствовали себя как дома, чего не скажешь о новичках. Несмотря на всю суровость крестьянской жизни и на хорошее знание окрестностей, наши товарищи продвигались вперед как-то неуверенно, вздрагивали при каждом лесном шорохе.

Наконец мы добрались до калоферских виноградников, занимавших все склоны Старчовеца. Трилетов остановил нас и прошептал:

— Наберем винограда для товарищей, они будут рады.

Все согласились. Неподалеку от кошары для овец мы нашли на одном участке созревшие гроздья винограда сорта калоферский мускат. Мы собирали виноград в рюкзаки и одновременно лакомились им. Первым поднялся Любчо: