Убийственно тихая жизнь - Луиза Пенни

– Понимаю. Вы случайно не записали время?

Она подумала, не прибегнуть ли к последней фразе («Мне нужна помощь»), но опустила голову и покраснела, чувствуя, что попала в какую-то ловушку.

Гамаш посмотрел в собственные записи.

– Встреча в час тридцать. Если повезет, то мы попадем в дом мисс Нил, когда разберемся с завещанием.

Перед этим он позвонил своему старому приятелю и соученику суперинтенданту Бребёфу. Мишель Бребёф опередил Гамаша по службе, получил должность, на которую претендовали они оба, но это никак не повлияло на их отношения. Гамаш уважал Бребёфа, любил его. Суперинтендант посочувствовал Гамашу, но обещать ничего не смог.

– Бога ради, Арман, ты же знаешь, как это работает. Нам просто страшно не повезло, что она нашла какого-то дремучего судью, который подписал предписание. Сомневаюсь, что мы найдем судью, который решится отменить решение коллеги.

Гамашу требовалось одно из двух: либо чтобы это было убийство, либо чтобы дом не отходил по завещанию Йоланде Фонтейн. Его телефон зазвонил, когда он обдумывал разговор с нотариусом.

– Oui, бllф?

Он встал и отошел в сторону, чтобы поговорить в менее шумной части комнаты.

– Я думаю, обряд пройдет идеально, – сказала Клара и взяла кусочек хлеба, хотя не чувствовала голода. – Но у меня такое ощущение, что там должны быть одни женщины. И не обязательно близкие друзья Джейн, а любые женщины, которые захотят принять участие.

– Черт побери, – сказал Питер, который бывал на обрядах летнего солнцестояния и находил их запутанными и очень странными.

– И когда ты предлагаешь? – спросила Мирна у Клары.

– Как насчет следующего воскресенья?

– Через неделю после смерти Джейн, – сказала Рут.

Клара увидела семейство Йоланды в бистро и поняла: она должна что-то сказать. Собираясь с мыслями, она направилась к ним. В бистро воцарилась такая тишина, что старший инспектор Гамаш, закончив телефонный разговор, обратил на это внимание. Он на цыпочках обошел комнату и остановился у служебного входа. Оттуда он, оставаясь невидимым, мог видеть и слышать все, что происходит в зале. Работая полицейским, нужно уметь ходить на цыпочках. Тут он увидел, что у него за спиной терпеливо стоит официантка с мясным ассорти.

– Это должно быть вкусно, – прошептала она. – Шварцвальдский окорок.

– Спасибо. – Он взял ломтик.

– Йоланда, – сказала Клара, протягивая руку. – Я сочувствую вашей утрате. Ваша тетушка была замечательной женщиной.

Йоланда пожала протянутую руку и быстро отпустила ее, надеясь произвести впечатление неизбывного горя. Из этого могло бы что-нибудь получиться, если бы аудитория не знала ширину ее эмоционального диапазона. Не говоря уже о ее истинных отношениях с Джейн Нил.

– Примите мои соболезнования, – продолжила Клара, чувствуя натянутость и искусственность своих слов.

Йоланда склонила голову и поднесла бумажную салфетку к сухим глазам.

– По крайней мере, мы сможем еще раз использовать эту салфетку, – проговорил Оливье, подойдя к Гамашу сзади. – Ну и штучка эта Йоланда. Смотреть на нее нет сил. Сладкое?

Оливье держал поднос со слоеными пирожными, меренгами, дольками пирога и маленькими профитролями. Гамаш выбрал одно пирожное, обсыпанное голубикой.

– Спасибо.

– Я официальный поставщик еды для этой катастрофы. Не могу понять, для чего это нужно Кларе, она ведь знает, что Йоланда много лет говорила за ее спиной. Ужасная женщина.

Гамаш, Оливье и официантка наблюдали за разворачивающейся в бистро сценой.

– Мы с тетушкой были очень близки, вы все это знаете, – сказала Йоланда, глядя прямо в глаза Кларе и вроде бы веря каждому своему слову. – Я знаю, вас не огорчит, если я скажу, что, по нашему мнению, вы забрали ее у настоящей семьи. С кем бы я ни говорила, все со мной согласны. Что ж, вы, видимо, не понимали, что делаете.

– Боже мой, – прошептала Рут на ухо Габри. – Вот сейчас начнется.

Питер ухватился за подлокотники своего кресла. Все его существо хотело вскочить и закричать на Йоланду. Но он знал, что Клара должна сделать это сама, должна суметь постоять за себя. Он ждал ответа Клары. Все присутствующие ждали.

Клара глубоко вздохнула и промолчала.

– Я устрою похороны тетушки, – продолжала напирать Йоланда. – Вероятно, отпевание состоится в католической церкви в Сен-Реми. Это церковь Святого Андрея.

Йоланда протянула руку к мужу в поисках поддержки, но у того обе руки были заняты огромным сэндвичем, из которого его зубы выдавливали мясо с майонезом. Ее сын Бернар зевнул, продемонстрировав всем рот, наполненный полупрожеванным сэндвичем, и струйку майонеза, стекающую по нёбу.

– Я, вероятно, дам объявление в газету, так что вы наверняка узнаете. Но может быть, вы придумаете какую-нибудь надпись для надгробия. Только ничего эксцентричного. Моя тетушка этого не любила. В любом случае подумайте и дайте мне знать.

– Еще раз – мои соболезнования.

Направляясь поговорить с Йоландой, Клара знала, что это случится. Она знала, что Йоланда по какой-то непонятной причине всегда одерживает над ней верх. Это была одна из маленьких загадок ее жизни: женщина, к которой она не питала ни малейшего уважения, всегда клала ее на лопатки. Клара думала, что сегодня готова дать ей отпор. Она даже лелеяла надежду, что на сей раз все будет иначе. Но конечно, ничего такого не случилось.

На многие годы Клара запомнит, каково ей было стоять там. Снова чувствовать себя маленькой уродливой девочкой на школьном дворе. Нелюбимой и непривлекательной. Плоскостопной, неуклюжей, медлительной, вызывающей насмешку. Девочкой, которая смеялась там, где не полагалось смеяться, и верила всяким небылицам. Девочкой, которой отчаянно хотелось, чтобы кто-нибудь, кто угодно, ее полюбил. Дура, дура, дура. Вежливое внимание и рука, сжатая в кулак под партой. Она хотела убежать к Джейн, которая умела утешать. Та обняла бы ее полными добрыми руками и произнесла волшебные слова: «Ну-ну, ну-ну».

Рут Зардо тоже запомнит это мгновение и переложит его на стихи. Они будут опубликованы в ее следующем сборнике под названием «У меня все ОТЛИЧНО»:

Ты была мотыльком,что коснулся моей щекив темноте.Я убила тебя,не зная, что тывсего лишь мотылеки у тебя нет жала.

Но больше всего Клара запомнит ядовитый смех Андре, звеневший у нее в ушах, когда она молча направлялась назад к своему такому далекому столику. Смех, который издает жестокий ребенок, видя страдания живого существа. Это был знакомый звук.

– Кто звонил? – спросил Бовуар, когда Гамаш вернулся на свое место.

Бовуар не догадывался, что отсутствие босса объяснялось отнюдь не зовом природы.

– Доктор Харрис. Я не знал, что она живет здесь неподалеку. В деревне Клегхорн-Холт. Она сказала, что привезет отчет по пути домой. Часов в пять.

– Я послал людей оборудовать оперативный штаб, а других – в лес, на поиски. Мне кажется, что стрела может быть в трех местах: либо она застряла в земле среди зарослей, либо ее подобрал убийца и, скорее всего, уничтожил, либо – в лучшем случае – она среди стрел, что Лакост нашла в клубе.

– Согласен.

Помимо того, Бовуар отправил людей поговорить с Гасом Хеннесси и Клодом Лапьером о происшествии с птичьим пометом. Филиппа Крофта он собирался допросить сам. Потом он присоединился к Гамашу на улице, и они пошли рядом по деревенскому лугу, каждый под своим зонтом.

– Жуткая погода, – сказал Бовуар и, подняв воротник куртки, передернул плечами.

– Обещают дожди и понижение температуры, – машинально подхватил Гамаш и неожиданно понял, что жители деревни уже обосновались в его голове. Или, по крайней мере, их нескончаемые разговоры о погоде. – Что ты думаешь об агенте Николь, Жан Ги?

– Не могу понять, как она попала в полицию с такими установками. Я уже не говорю о ее повышении – переводе в наш отдел. Она не умеет работать в команде, не умеет общаться, не умеет слушать. Удивительно. Лишний раз приходят на ум ваши слова, которые вы столько лет повторяете: повышают вовсе не тех людей.

– А научиться она сможет, как по-твоему? Она ведь совсем молоденькая, да? Лет двадцать пять?

– Ну, это не такая уж молодость. Лакост ненамного старше. Я убежден, что это вопрос не возраста, а личности. Если она не приложит усилия, то и в пятьдесят лет будет такой, а то и хуже. Может ли она учиться? Несомненно. Но главный вопрос, сможет ли она разучиться. Сумеет ли она избавиться от своих привычек?

Он увидел, что по лицу старшего инспектора стекают капли дождя. Ему вдруг захотелось отереть лицо шефа, но он подавил в себе этот импульс.

Еще не закончив своего монолога, Бовуар понял, что совершил ошибку. Это было все равно что мед для медведя. Лицо шефа изменилось, вместо мрачного, задумчивого выражения появилось наставническое. Ясное дело, он попытается исправить ее. «Ну вот, начинается», – подумал Бовуар. Он уважал Гамаша, как никакого другого человека, но видел и его недостатки, главный из которых – желание помогать людям, тогда как их можно просто уволить. Уж слишком он был сострадательным. Бовуар иногда завидовал этому дару, но чаще все же относился к нему с подозрением.