Если враг не сдается - Михаил Нестеров

— Свои, — отозвался Василий. Когда хозяин, цыкнув на собаку, вышел со двора на улицу, Червиченко спросил его, кивнув на трактор: — Ты лесник, что ли?

— Я леший, — недружелюбно и с вызовом ответил Борис. — Чего надо?

— Да ничего особенного. У меня на «КамАЗе» полуось полетела. Постою тут до утра? А утром на попутке сгоняю в Борское. С меня магарыч.

— Стой, — Борис равнодушно пожал плечами.

— Договорились. — Василий достал из-за пояса бутылку водки и протянул хозяину. — Утром, бог даст, еще и похмелишься.

Он вернулся к своим. Грузовик стоял в стороне от дороги и не бросался в глаза. А в неподвижном тандеме с трактором, как ни странно, вообще выпадал из виду. Во дворе тускло горела лампа, и из кабины «КамАЗа» неплохо просматривалась большая часть дома и высокое крыльцо. Любые передвижения по двору домочадцев Бориса не могли не остаться незамеченными для боевиков.

Адлан Магомедов пересел в темную кабину. Он обладал важным для бойца качеством — умел ждать. А ждать придется до четырех-пяти часов утра. Это самое оптимальное время для скрытого передвижения, когда предстояло не только бесшумно продвигаться по незнакомой местности, но еще искать следы, постоянно быть настороже и прочее, прочее, учитывая и трудное для несения дозора время.

Слабого света со двора хватало для того, чтобы еще раз всмотреться в кроки маршрута, на котором подробно были нанесены, в частности, неудобные места для движения, дороги (откуда и куда они ведут), населенные пункты, отдельные точки местности, а также предполагаемые места дозоров, основной и запасных баз. Этим бумагам и подробным пояснениям к ним цены не было. Адлан понимал толк в картах и отметил самоотверженность и оперативность своего товарища, который переслал по факсу этот ценный материал.

Сейчас он как на иголках, пожалел товарища Магомедов и посмотрел налево, на плотную беспроглядную стену леса по ту сторону дороги, которая на фоне тополей, подсвечиваемых лампой со двора, казалась еще черней.

Как встретит их незнакомый лес? Как обычно — боязливо и настороженно. Он замрет и не проронит ни звука. Наверное, так он встречает и лесорубов, и охотников; он дрожит, не в силах противостоять злу, молчаливо переносит адскую боль, которая охватывает его вместе с первым поваленным деревом, с первыми языками пламени.

Позади командира, на спальном месте, отдыхал Зия Могуев, завтра ему предстоит особая, самая трудная работа. Команда в кузове хранила молчание. Кончился тяжелый день, впереди томительная ночь и беспокойное утро. Беспокойное, но уже пьянящее боевой дух предстоящей охотой. Что еще может подбросить столбик адреналина до критической отметки? Трудно себе вообразить.

Глава 8

«Радиоигра»

20

Михаил Васильевич занял кабинет помощника начальника штаба полка по разведке подполковника Ерошенко. Отметив по привычке время и записав его в уголке чистого листа бумаги, Артемов бросил взгляд на вошедшего капитана Шарова. Он был худощав, среднего роста, его узкое лицо показалось Артемову болезненным.

— Здравия желаю, товарищ полковник! Разрешите войти?

— Заходи, — чуть грубовато, чуть по-свойски разрешил полковник, загодя избрав тактику общения с боевым офицером. Не все такие любят, когда начальство с ними общается сугубо официально. — Садись. — Дождавшись, пока капитан займет предложенное ему за столом место, Артемов спросил: — Андрей Васильевич, кажется?

— Так точно.

— Разреши-ка пару вопросов, Андрей, — сам я, честно говоря, ничего не пойму. — Перед Артемовым лежала карта, несколько листов бумаги. — Сделаем так: я излагаю, потом задаю вопросы. Потом побеседую с замначальника по разведке. Итак, — Артемов быстрым движением надел очки и чуть склонился над листом бумаги, — задача противодиверсионной группы, чьим инструктором ты собираешься выступать. Она, находясь в районе выброски группы условного противника, по радио получает приказ выявить ее местоположение и, возможно, еще до прибытия основных сил уничтожить ее. Правильно ли я понял: «до прибытия основных сил» и означает главную часть задания? Поскольку вызов помощи — работа на тройку с минусом по пятибалльной шкале. Ведь подразумевается работа ваших подопечных вдали от дислокации основных подразделений. То есть группа — я читаю: «...под руководством сержанта Литвинова, вооруженная легким стрелковым оружием, по плану находится в глубинном рейде». Правильно?

— Так точно. На значительном удалении от основных сил и фактически не может рассчитывать на эффективную поддержку...

— Бог с ней, с поддержкой, меня интересует другое: по идее, приказ рейдовая группа сержанта Литвинова должна получить «в полевых условиях», уже находясь в рейде со своим «специальным» заданием. Которое приказом из «Центра» отменяется, и Литвинов по радио получает другое задание — то бишь выявление и уничтожение диверсионной группы.

— Так точно, товарищ полковник.

— Почему, в таком случае, смягчается задача группы Литвинова? Насколько я информирован, бойцы уже в курсе задания, они с места в карьер идут на перехват диверсантов. Прямо из казармы, которая кишит спецназовцами. Не рота спецназа идет обезвреживать диверсантов, даже не взвод, а отделение. Мне кажется, такое отношение, такая постановка задачи, мягко говоря, расслабляет бойцов. А ты как насчет этого? Перечить начальству не возникало желания? — сухо пошутил Артемов. — Если хочешь курить — пожалуйста.

Капитан Шаров немного помедлил, прежде чем размял в заскорузлых пальцах «Приму» и прикурил.

— Со мной не советовались, — ответил он.

— Вот как? — наигранно удивился полковник. — Выходит, зря я тебя потревожил в поздний час.

— Я попробую объяснить. В штабе был учтен первый опыт подобных рейдов группы Литвинова.

— Или не учтен, — с легкой иронией поправил собеседника Артемов. — Ну, дальше.

— Поэтому, товарищ полковник, беря в расчет еще и матерость опытных спецназовцев старшего прапорщика Седова — группы условного противника, — Литвинову упростили задание: приказ, детали и карты он получает в расположении части. В то время, когда группа Седова уже вышла в рейд.

— Так, понятно. Уже вышла. Когда именно, уточните.

— 10 апреля, в четверг.

— Да, правильно. А Литвинов со своими бойцами должен выйти...

— Завтра.

— Завтра — это 14 апреля. Чем были заняты бойцы Седова всё это время? Долго и упорно ждали в лесу?

— Помимо прочего у них другое задание: проверка и оборудование основных и запасных баз.

— Многостаночники они у вас, Андрей Васильевич. А копать траншеи и валить лес для блиндажей? Такого задания они не получали?

Так, довольно подумал Артемов, получается достаточно строго, как и подобает руководителю комиссии. Теперь следует ослабить вожжи, ибо капитан Шаров — всего лишь ротный, всего лишь контролер рейдовой группы, с ним, по его словам, «не советовались». Ослабить давление на него и расположить к себе.

— Кто будет принимать отчет о проведенных учениях?

— Подполковник Ерошенко.

— Подполковник... О-о... — протянул Артемов, многозначительно выпячивая губу. — А я буду докладывать генералу армии, который четко и директивно поставил несколько иную задачу. Честно скажу, не хочется склонять твое имя в отчетах. Упомянуть обязан — куда деваться? Давай-ка поговорим о бойцах обеих групп. Лично знакомиться с ними мне не с руки — это понятно, да? — Артемов усмехнулся. — Получается, что со спецназовцами Седова я познакомлюсь дважды заочно. Итак, начнем, наверное, и кончим командирами обеих групп — Седовым и Литвиновым.

Постепенно полковник Артемов подходил к главному. Он слушал капитана, который отчего-то начал не со старшего по званию Седова, а с Литвинова, новичка — дважды новичка, если говорить словами самого полковника. Слушал и не мог не заметить нахмуренного лба собеседника, словно разговор о Литвинове был для него неприятен. С одной стороны, Шаров расслабился от немного доверительного тона полковника, точнее, должен был расслабиться, что отчасти проявилось на его лице, но снова изменило его, когда капитан, словно нехотя, выжимал из себя сухие слова из характеристики на сержанта и в мыслях как бы уходил в себя. Может, оттого, что этот разговор вообще был неприятен капитану? И Артемов сделал профессиональную сбивку, спросив что-то о 20-летнем заместителе командира группы Олеге Моисееве по кличке Голубец. Морщины на лице ротного тут же разгладились, речь стала обычной, а не слегка замедленной, когда капитан словно взвешивал слова. И снова вопрос «на засыпку», про Литвинова. И опять морщины, возвращение в заторможенное состояние, опять трудная работа для голосовых связок.

Артемов не считал себя идеалом, но был хорошим оперативником и прекрасным физиономистом; порой цеплялся не за слова, а за жесты, мимику, окраску в голосе. Сейчас он не «мелочился», в этом деле для него мелочей не существовало. А точнее, наоборот: по мелочам, по крупицам составить общую картину, а потом раскладывать ее на мазки, снимать фальшивые слои, искать скрытые подписи.