Судьба страха - Рон Хаббард

Из боковой двери суетливо выбежала хозяйка. За юбку ее цеплялись двое голеньких ребятишек. Она была очень толста и очень грязна.

— Где машина? — шепнул я Ахмеду.

— Да вот же, — указал он. — Не пытайтесь задирать брезент. Я уже все проверил. Она в полном порядке.

Я все-таки заглянул под брезент и увидел настолько спущенную шину, что сквозь резину проступал обод колеса. Я прошел чуть дальше… и вздрогнул: прямо в глаза мне смотрел орел! Ярко-красный, с простертыми крыльями и… с рогами! Он был намалеван на дверце.

— Генерал происходил из знатного турецкого рода Гок, — прошептал таксист. — Один из его предков, Култегин, — герой Турции. В его гербе есть изображение этого орла. Хорош, верно?

Я отпустил край брезента и вытер пальцы о солому — к ним пристал куриный помет.

— Что же там за машина? — спросил я.

— «Даймлер-бенц», — шептал Ахмед. — Только поймите правильно. Он стоит тут уже более четверти века. К нему нужно слегка руки приложить.

Тут подала голос чумазая женщина. Она словно подхватила разговор, который еще не окончился.

— И ни курушем меньше!

— Мне нужно взглянуть на регистрационные документы, — сказал Ахмед. — Откуда мне знать, что они действительны?

— Тут они, тут, — она сунула руку в карман передника, — и хозяйка машины я. Меня вам не провести! Я была у него кухаркой, и машину мне отдали за невыплаченное жалованье. Вот вам все бумаги, пожалуйста. И можете спорить хоть до хрипоты — не уступлю ни пиастра! Знаю я вас, мошенников. Эта машина имеет историческую ценность. Генерала застрелили прямо там, на заднем сиденье.

— Я думал, она пуленепробиваемая, — шепнул я Ахмеду.

— У него окно было опущено, — пояснил Ахмед и обратился к женщине: — Ну что ж, ладно, ханим. Если такое дело, то мы ее берем.

— Постой, постой, — зашептал я, потянув его за рукав, — ведь эта штука и ездить-то даже не сможет!

— Я же велел вам не показывать вида, что вы возбуждены, — прошептал Ахмед, отталкивая мою руку. — Из-за вас она еще больше цену вздрючит.

Я застонал про себя. Вот куда уйдет моя недельная прибыль. На эту груду утиля!

Ахмед и женщина крепко пожали друг другу руки.

— Я подпишу эти бумаги, как только увижу деньги, — сказала она.

Ахмед повернулся ко мне:

— Держите ключи. Я не хочу прикасаться к вашим деньгам. Бегите и принесите двадцать тысяч лир.

Я обалдел. Я чуть не рассмеялся, но вовремя вспомнил о его предостережении. Потом выбежал, развязал тюк с деньгами, взял столько, сколько мог ухватить, запер такси и бегом вернулся в сарай. Меня так и подмывало захохотать во все горло. Ведь двадцать тысяч лир — это всего лишь двести американских долларов!

Древний старикан стоял на том же месте и ехидно посмеивался.

Ахмед взял подписанные бумаги, отсчитал женщине в руку двести банкнот по сто лир и сказал, что за машиной приедут.

— Пришлось мне из-за вас поволноваться, — сказал он, когда мы тронулись в обратный путь. — Я уж боялся, что вы выдадите себя и она поймет, что мы фактически крадем у нее машину.

— Почему так дешево? — спросил я. — Это же цена ее места на свалке металлолома.

— Кажется, генерал выступал не на той стороне, — отвечал Ахмед. — Он пытался устроить контрпереворот и вернуть султана на трон. Но что там говорить — мы ведь занимаемся машинами, а не политикой. Нам нужно на улицу Йолкузаде, на станцию техобслуживания, где мне рассказали об этой истории.

Вскоре мы оказались в более цивилизованной части Бейоглу — районе Стамбула на северной стороне бухты Золотой Рог. Мы въехали на ветхую станцию обслуживания, где стояло множество грузовиков в разной степени запущенности.

К нам подошел дюжего вида турок, и они с Ахмедом отошли в сторону. Ахмед показал ему регистрационные документы. Они тихонько поговорили, и вдруг этот дюжий турок взревел во весь голос:

— Но я же сам туда ездил и смотрел ее! Ей нужны новые шины, новые шланги, новые сальники, новые выхлопные трубы, новая обивка, а из коробки передач надо выбросить дохлого кролика! Я возьмусь за это не меньше чем за…

Ахмед пытался заставить его говорить потише и увел совсем далеко. Вернувшись наконец, он сообщил мне:

— Я все-таки сбил цену. Он приведет ее в рабочее состояние, но требует плату вперед. Дайте мне пять тысяч этих стольников.

— Пятьсот тысяч лир?! — Я воззрился на него, разинув рот.

— Ну да. Деталей для таких машин больше не делают, а если они требуются, то их изготовляют вручную. Это же только пять тысяч американских долларов. Хозяева-то ее теперь мы. Нельзя нам ее там оставлять просто так. С полицией будут неприятности.

Я понял, что меня нагрели.

— Ну же, — поторапливал он, — я помогу отсчитать.

— Нет, — отказался я. — Кроме меня никто не прикоснется к моим деньгам. — Я стал доставать пачки из тюка, который уменьшился в результате этого больше чем наполовину. Ахмед принес большую корзину и увез отсчитанные деньги на тележке.

Ну ничего, это только разовый расход. Я могу в любое время позвонить в афьонское отделение банка и потребовать еще.

Мне не давала покоя мысль: как же действительно выглядит машина под этим слоем куриного помета?

Путями непобедимого Александра, дорогами древних римлян, завоевавших Восток, по широким большакам, проложенным крестоносцами при осуществлении своей священной миссии, я мчался назад в Афьон. Старый «ситроен» с Деплором с планеты Модон за рулем, возможно, и нельзя было сравнить с лошадьми, покрытыми золототкаными попонами, которые носили на себе гигантов истории, когда те вторгались в Азию, зато скорость у него была побольше. Ему были безразличны крики людей, их грозящие кулаки, с помощью которых они всегда, с начала времен, протестовали против захвата Анатолии и ее опустошения, сопровождаемого кровопролитием. При нашей скорости 90—100 миль в час другие шоферы, погонщики ослов и верблюдов не очень-то осмеливались вставать у нас на пути. Мы гнали слишком быстро, чтобы они успели записать наши номерные знаки, а даже если бы и успели — все равно они были всего лишь отребьем, недостойным презрения победителя.

Суждено было свершиться кое-каким переменам.

Они начались в тот момент, когда в поле зрения показался грубый и воинственно устремленный в небо шпиль Афьон-Карахисара. Морозный воздух плато, лежавшего на высоте трех тысяч футов, был кристально чистым, и крепость на нем высотой семьсот пятьдесят футов торчала, как палец Бога, готового вести за собой в небеса. В сем ясно виделся мне приказ делать то же самое.

— Где мне найти Мусефа и Торгута? — крикнул я шоферу. Этих двоих борцов когда-то отделал Хеллер.

Въезжая на бешеной скорости на окраину города, он крикнул мне в ответ:

— Не видал их с тех пор, как они вышли из больницы. Другие тоже, я думаю, не видели.

— Найдешь их, понятно? — скомандовал я. — И прямо сейчас!

Впереди у глинобитной лачуги из местного такси высаживался пассажир с козой. Ахмед притормозил и быстро перебросился несколькими словами с местным каменотесом.

Вскоре мы проехали по переулку и оказались в трущобах на задворках. Пройдя по замусоренному дворику, Ахмед постучал в шаткую дверь. Немного погодя она чуть-чуть приоткрылась. Водитель вернулся к такси.

— Они там. Никого не хотят видеть.

Я сунул в карман пригоршню лир и вылез из машины.

— Запри, чтобы никто не смог добраться до денег, и пойдем — вышибешь дверь ногой. Я буду рядом, за тобой.

Успокоенный тем, как я сжимаю обрез, Ахмед сделал то, что ему было велено, после чего предусмотрительно отступил в сторону. Я крикнул внутрь хибары:

— Эй, я пришел предложить вам работу!

Изнутри послышался какой-то быстрый шорох — ну прямо как будто там бегали крысы. Затем голос:

— Мы вам не верим, но все равно заходите.

Я вошел. Комната, темная и грязная, скорее походила на земляную нору, чем на жилище человека.

Мусеф и Торгут стояли в дальнем конце комнаты. Каждый из них стал тенью того, чем был прежде, потеряв, наверное, фунтов сто, отчего желтая кожа обвисла, приобретя сероватый оттенок. Одежду свою они, вероятно, продали, потому как одеты были в лохмотья. Предо мной стояли двое громил, для которых настали трудные времена. Как раз то, что мне было нужно.

— Как поживаете? — спросил я.

— Он спрашивает нас, как мы поживаем, — бросил Мусеф Торгуту. — Он что, слепой — как ты думаешь?

— Что ж, скажи ему, — посоветовал Торгут. — У него в руках двустволка.

— С тех пор как этот проклятый борец с наркотой уделал нас, никто больше не хочет нанимать нас для избиения своих врагов. Этот (…) погубил нашу репутацию, — пожаловался Мусеф.

— И все своими паршивыми приемчиками, когда мы не ждали, — вторил ему Торгут.