Политическая история Римской империи - Циркин Юлий Беркович

В 23 г. до н. э. появляется первая опасность для новой власти — возникает заговор, в котором, как кажется, принял участие коллега Августа по консульству А. Теренций Варрон Мурена[23]. Это был трудный год. Резко снизилось поступление зерна в Рим, что вызвало если не голод, то определенное недоедание, следствием чего явилось, разумеется, недовольство властью. Август был вынужден из собственных средств произвести большую раздачу хлеба, превышавшую обычную норму. По некоторым подсчетам, зерно получили не менее 250 тыс. человек. Мурена вполне мог воспользоваться этими обстоятельствами, чтобы попытаться свергнуть Августа и установленный им режим[24]. В заговоре приняли участие оставшиеся республиканцы и некоторые бывшие сторонники Августа, недовольные выдвижением им на первый план своего племянника Марцелла, человека еще очень молодого и не имевшего никаких заслуг. Мурена был родственником Мецената (братом его жены), и можно было подозревать вовлечение в заговор людей из ближайшего окружения принцепса. Заговор был раскрыт, его участники были наказаны или вынуждены покончить с собой, Мурена на посту консула был заменен Гн. Кальпурнием Пизоном. Стремились заговорщики восстановить республику или только заменить главу государства, неважно. Заговор показал, что новый режим еще недостаточно защищен против возможных на него покушений. Еще раньше Август усомнился в преданности префекта Египта Галла, который после своих побед в южной части страны позволил себе чрезмерность почестей и поэтому становился опасным. Опасность была тем большей, что Египет становился главной хлебной базой Рима, и его правитель имел все шансы поставить столицу, да и всю Италию, на грань голода. Случай с Галлом показал, что даже самые, казалось бы, преданные люди могут стать опасными.

Еще большее влияние оказала тяжелая болезнь Августа, во время которой он находился на грани смерти. Думая, что уже умирает, он передал свое кольцо с печатью Агриппе, а своим формальным наследником назвал своего племянника Μ. Клавдия Марцелла, сына своей сестры Октавии от первого брака, которому еще не исполнилось и 20 лет. Он еще раньше обратил внимание на юношу и делал на него ставку в политической игре. Так, в 39 г. до н. э., когда Марцеллу было всего три года, он помолвил его с дочерью Μ. Антония. Октавиан и Антоний скоро снова поссорились, так что из этого ничего не вышло, но отношение будущего Августа к своему племяннику как к орудию политической борьбы характерно. И в дальнейшем он все более рассматривал племянника как возможного преемника. Отправляясь в 27 г. до н. э. в Испанию, он взял с собой и Марцелла (как и пасынка Тиберия). Может быть, он следовал в этом Цезарю, который в свое время, тоже отправляясь в Испанию, взял с собой его, Гая Октавия, о котором как о наследнике диктатора еще никто и не думал. В результате Агриппа и Марцелл оказались соперниками, и чем это в будущем могло бы закончиться в случае действительной смерти принцепса, было совершенно неясно. Но Август выздоровел, а Марцелл в этом же году умер. Надо было принимать меры, которые сохранили бы установленный режим в случае смерти Августа и отсутствия человека, равного ему по авторитету.

Были ли новые меры задуманы еще до 13 января 27 г. до н. э. во время обсуждения планов, сказать трудно. Вообще-то, это не невозможно. Будучи еще Октавианом, а затем и Августом, претендент на власть, а потом ее обладатель умел просчитывать свою деятельность на много ходов вперед и не торопился сделать все сразу, выжидая для совершения каждого шага наиболее подходящий для этого момент. Новый строй он создавал постепенно, чтобы у граждан не возникло ощущения государственного переворота. Римляне вообще были людьми весьма и весьма консервативными. Недаром в латинском языке «переворот» называется res novae — новые дела, что в первую очередь подчеркивает новизну совершенного акта. Август никак не хотел, чтобы его ассоциировали с инициатором переворота, поэтому не исключено, что он заранее разработал план постепенного расширения своей власти, а тяжелая болезнь и ее счастливый исход лишь ускорили проведение его (или значительной его части) в жизнь. Возможно, однако, что, действительно, болезнь, которая во весь рост поставила вопрос о будущем государства, толкнула Августа на проведение новых мер по укреплению режима.

Как бы то ни было, в 23 г. до н. э. был принят ряд решений сената, вероятно, ратифицированных соответствующими законами. Прежде всего Август получил трибунскую власть. Часть трибунских полномочий он получил еще в 36 г. до н. э., приобретя этим присущую трибунам неприкосновенность. В 30 г. до н. э. эти полномочия были еще более расширены, и будущий Август приобрел «право помощи», дававшее ему формально выступать защитником народа против возможного произвола того или иного магистрата. Наконец, теперь трибунская власть Августа стала полной. Правда, она была не пожизненной, а ежегодно должна была возобновляться, но это не меняло ее сути и значения. Данный акт был чисто формальным, но придавал принцепсу некий республиканский ореол. Новое принятие трибунских полномочий 10 декабря каждого года обставлялось как празднество, подчеркивавшее обновление доверия римского народа и его богов к правителю государства. Соответствующая церемония давала Августу (а позже и всем его преемникам) повод еще раз напомнить римскому народу, кто является его защитником. Наряду с трибунской властью Август получил право доклада сенату по любому делу даже в том случае, если он не будет консулом, а это давало ему возможность проводить через сенат любые угодные ему решения. Окончательно была оформлена пожизненная проконсульская власть, которую он отныне сохранял, находясь в Риме, и при этом она объявлялась большей, чем власть других проконсулов, и, следовательно, распространялась на наместников сенатских провинций. Таким образом, Август получил высший империй над всем государством. Трибунские полномочия давали ему практически неограниченную власть над гражданами, магистратами и сенатом, а высший империй — над всеми солдатами и провинциалами. Соединение трибунской власти и высшего империя и фактическая их пожизненность ставили Августа намного выше всех остальных властных институтов.

Позже полномочия Августа были еще более расширены. Так, в 19 г. до н. э. он получил право надзора за нравами, что давало ему возможность установить фактический контроль за жизнью не только сенаторов, но всех граждан. Именно на основании этих новых полномочий Август провел в 18 и 17 гг. до н. э. ряд законов, относившихся к структуре общества, о которых пойдет речь позже. В том же 19 г. он получил пожизненный консульский империй. Теперь и не будучи консулом, Август приобрел право на постоянное курульное кресло в сенате и свиту из двенадцати ликторов, а главное — возможность полного и официального контроля за деятельностью консулов и осуществления высшей власти в Риме и Италии в качестве обладателя imperium domi, ибо в империи Августа, как это было и в досулланское время, были объединены оба аспекта.

В 12 г. до н. э. умер Μ. Эмилий Лепид, бывший союзник, а затем враг будущего Августа. Он, несмотря на свою опалу, до конца носил титул верховного понтифика, ибо этот пост считался пожизненным, и Август не хотел столь явно нарушать обычай. После смерти Лепида он «избирается» верховным понтификом и в качестве такового отныне возглавляет всю культовую систему государства. Еще в 29 г. до н. э. Октавиан получает особые полномочия в жреческой сфере. Теперь он становится главным толкователем религиозного права — fas и единственным источником всякой сакральной легитимности. Все эти и другие полномочия дополняли прежние и расширяли юридическое поле действий Августа, но не имели того принципиального значения, как те, что он получил в 27 и 23 гг. до н. э. Именно тогда фактически был создан и юридически оформлен новый политический строй — принципат.

Новый режим подавался обществу как «восстановленная республика». Август утверждал, что в 27 г. до н. э. он передал государство из своей власти во власть сената и народа. Официально объявлялось о восстановлении законности, свободы и добрых старых нравов. Частично можно с Августом согласиться. После смут и гражданских войн государство возвращалось к нормальной жизни. И все же в этом утверждении была изрядная доля сознательного лицемерия, присутствовавшего в обоих компонентах названия нового режима. Оставаясь официально субъектом «общего дела», т. е. республики, римский народ на деле все больше лишался своих политических прав и полномочий, полностью находившихся в руках принцепса. Еще лицемернее было говорить о «восстановлении», ибо оно подразумевало возрождение старых порядков и норм во всем их объеме. На деле же был создан новый политический строй. И все же официальное название режима определяло курс правительства. Теперь всякое сомнение в восстановлении свободы и возрождении «нравов предков» могло рассматриваться (а порой и рассматривалось) как государственное преступление.