История городов будущего - Дэниэл Брук

На самой вершине бомбейского общества безраздельно господствовали европейцы, однако у каждой этнической группы тут имелись свои лидеры и авторитеты, делая структуру мегаполиса куда более многовариантной. Даже сегрегация в Бомбее была не такой беспощадной, как в других индийских городах. Здесь было слишком много людей вроде парсов, которых сложно было встроить в бинарные расовые оппозиции «белый/черный» или «местный/иностранец». Ко времени восстания 1857 года Бомбей уже представлял собой уникальную для Индии смесь различных этносов и культур – его космополитизм был зафиксирован в самой структуре города. Хотя Бомбейская крепость, построенная еще в 1769 году, своими грозными бастионами и тщательно охраняемыми воротами напоминала британские укрепления в других крупных индийских городах, в ней тем не менее отразилась специфика бомбейского социума. Если в большинстве поселений Ост-Индской компании территория форта принадлежала только белым, а туземцы обитали за его пределами, Бомбейская крепость была поделена на две части. Указом 1772 года граница была установлена по идущей с востока на запад Черчгейт-стрит: европейцы жили к югу от нее, а индусы – к северу.

Благодаря сравнительно светлой коже и торговым связям со своими единоверцами по всей Азии, парсы доминировали в не-европейском сообществе внутри крепостных стен, составляя 46 % населения форта10. Парсам было проще общаться с британцами, потому что, в отличие от других религиозных групп Бомбея (мусульман, индуистов, буддистов и иудеев), у них не было пищевых табу. Более того, для правоверных индуистов европейцы были фактически неприкасаемыми, так как не принадлежали ни к одной касте, и общение с ними нужно было сводить к минимуму, чтобы избежать угрозы для своего духовного благополучия.

Другие разномастные сообщества индийцев сформировались в шумных торговых районах к северу от крепости – на «базарах», где у каждой этнической группы был свой особый квартал. По воспоминаниям Говинда Нараяна, на этом рынке были представлены все народы города и все товары мира. «В ранние утренние часы можно тут было увидеть целую процессию уличных торговцев, каждый из которых громко расхваливал свой товар… на разных языках», – писал он11. Любовно перечисляемый Нараяном ассортимент действительно широк – от кориандра и куркумы до ключей и китайских браслетов; но больше всего гордости у него вызывали настоящие, по всем правилам устроенные магазины, где продавались доставленные морем в бомбейский порт европейские и американские промышленные товары. «Настенные и наручные часы стали столь привычны в Мумбае, что во всей Индии вы едва ли найдете и треть от того, сколько их тут», – писал Нараян, щеголяя вестернизированной искушенностью города, ставшего его второй родиной 12.

Однако людское разнообразие поражало наблюдательных бомбейцев даже больше бесконечного выбора товаров. Используя оборот «шляпный народ», по контрасту с ходившими в тюрбанах соотечественниками, Нараян причислял к этой категории, кроме англичан, «португальцев, французов, греков, голландцев, турков, немцев, армян и китайцев»13. Французского путешественника Луи Руссле, посетившего Бомбей в 1860-х годах, тоже ошеломил «целый мир народов и рас во всем разнообразии их внешностей и костюмов, который уместился на улицах этой столицы… Помимо и без того бесчисленных племен Индии, здесь запросто встретишь персов в высоких каракулевых папахах, арабов в библейских одеяниях, томалийских негров с тонкими чертами умных лиц, китайцев, бирманцев, малайцев. Эта пестрота делает Бомбей не похожим ни на один другой город мира. Такого всеобъемлющего собрания представителей человеческой расы не было, наверное, даже у подножия Вавилонской башни»14. Но еще больше Руссле удивляло то, до какой степени эти народы смешивались между собой. «В тавернах и буфетах толпятся европейцы, малайцы, арабы, китайцы, – писал он, – и песни там не стихают до поздней ночи»15.

Огромное разнообразие Бомбея служило питательной почвой для новой культуры, встречающейся лишь в самых космополитичных городах мира. «Калейдоскоп необычных одежд различных племен не только не дает заскучать, но и наводит на определенные мысли, – писал Нараян. – Ни в одном другом городе вы не найдете столько различных каст. Не ошибется тот, кто назовет Бомбей плавильным котлом всех мировых культур»16. Однако, если судить по бомбейским индийцам, с удовольствием поглядывающим на свои новенькие карманные часы, чтобы не пропустить поезд и не опоздать на занятие по английскому языку, в этом плавильном котле местные приобретали больше европейских черт, нежели европейцы – индийских. Руссле заметил эту тенденцию: «Богатые индусы живут совсем не так, как их предки. Сохраняя верность своим религиозным традициям, они в полной мере усвоили нормы европейской роскоши»17. Британская Ост-Индская компания осознанно не желала навязывать подданным европейские порядки, однако в Бомбее вестернизация шла полным ходом благодаря самим индийцам, жаждавшим даваемых ею социальных и экономических преимуществ.

Примечательно, что распространение роскошного образа жизни европейского типа случилось еще до реконструкции Бомбея, в результате которой он стал походить на богатый европейский город. Путешественники удивлялись тому, что при всей своей самобытности Бомбей не выглядел как город в привычном понимании. Несмотря на высотную застройку – а здесь попадались и шестиэтажные здания, – неизвестную в остальной Индии, в Бомбее не было общественных сооружений, соответствующих его стремительно растущему статусу. «Бомбей нельзя назвать настоящим городом, – писал Руссле. – Это скорее скопление многолюдных поселений, расположенных неподалеку друг от друга на одном острове, который и дал им общее имя»18.

Француз оказался здесь всего на несколько лет раньше срока. Он обратил внимание, что крепостные стены в центре города были уже «в процессе сноса»19, но и представить себе не мог размаха и великолепия сменивших их зданий. На обломках форта новый губернатор Бомбея сэр Генри Бартл Эдвард Фрер задумал построить город, достойный уже сложившегося на острове общества.

Сэр Бартл Фрер мечтал превратить Бомбей в величайший город Британской империи задолго до своего назначения на пост губернатора Бомбея в 1862 году, когда у него, наконец, появилась такая возможность. Фрер прибыл в Индию за несколько месяцев до своего 20-летия и, быстро продвинувшись по службе, вскоре был уже личным секретарем губернатора Бомбея от Ост-Индской компании. В 1844-м он ввел в обращение новый девиз для ставшего ему родным города urbs prima in Indis. В этом латинском изречении, означающем в переводе «первый город в Индии», была емко выражена мечта Фрера: сделать Бомбей не только ведущим центром страны, но и первым индийским городом в полном смысле этого слова – самоуправляемым городским организмом, который по праву встал бы в один ряд с Лондоном и Амстердамом. Для такого молодого человека это было весьма смелое устремление, особенно если учесть, что Бомбей, при всем его потенциале, оставался на тот момент далеким торговым форпостом, архитектурной доминантой которого по-прежнему являлся могучий оборонительный форт.

Между своими бомбейскими должностями личного секретаря и губернатора Фрер успел побывать членом совета при вице-короле в Калькутте – городе, из которого Ост-Индская компания правила Индией. Занимавшая там несколько зданий в неоклассическом стиле компания мечтала стать наследницей великих империй Греции и Рима, территории которых так же располагались и в Европе, и в Азии. Британский путешественник писал о Калькутте в 1781 году: «Длинные колоннады с открытыми портиками и плоскими крышами [создают] впечатление, напоминающее о… греческом городе эпохи Александра Македонского»20. В 1820-е годы англиканский епископ Калькутты сравнивал город с Петербургом, в котором Карло Росси как раз возводил свой новый Рим. Однако если Калькутта и являлась тропической сестрой российской столицы, как на том настаивал епископ, ее внешность была не более, чем бледной тенью великолепия Северной Венеции. До введения прямого правления Британской короны Индия оставалась скорее торговой факторией, управляемой межнациональной корпорацией, нежели полноценной колонией под властью монарха, и потому размах архитектурных амбиций здесь неизменно сдерживался рачительными счетоводами Ост-Индской компании.

Когда парадный зал построенного в 1803 году правительственного комплекса в Калькутте украсили мраморными бюстами двенадцати цезарей, члены лондонского совета директоров сделали своим коллегам в Индии выговор за разбазаривание средств компании на собственные прихоти. И хотя некий британский лорд, побывавший на открытии здания, парировал, что Индией «следует управлять из дворца, а не из конторы»21, куда более распространенным было мнение, что служащие компании должны жить, как государственные чиновники, а не как римские императоры или магараджи.