Человек, ставший Богом. Воскресение - Жеральд Мессадье

От изумления все выпучили глаза.

– Скажу больше, – продолжал Фома, тыча костлявым пальцем в Симона. – Только попытайся кому-нибудь объяснить, что Мессия – это первосвященник или царь, и тогда можешь распрощаться с нами! – Фома отпил вина из своего кубка и пояснил: – Если бы ты это сказал, Симон, каменная ты башка, тебя бы немедленно арестовали как подстрекателя! Поверьте мне, Иисус знает, что делает, не пытаясь никого убеждать в том, что он Мессия!

– Но кто он? – спросил Филипп.

Андрей простер руки к небу.

Неужели ты веришь, что он Мессия, но скрывает это от нас? Это на него не похоже! Да и что это за Мессия, если он не заявляет об этом во всеуслышание?!

– Тогда кто же он, по-твоему? – спросил Симон.

– Человек, посланный Богом, но до сих пор неизвестный.

– Так почему же Иоканаан говорит, что Иисус – Мессия? И почему тогда его до сих пор не арестовали? – удивился Нафанаил. – В конце концов, он знает Иисуса гораздо дольше, чем любой из нас и непременно должен что-то знать.

– Иоканаана принимают за своего рода пророка, хотя я не вправе утверждать, что существует несколько разновидностей пророков и тем более что Иоканаан – пророк. Так или иначе, я не верю, что он еще долго будет провозглашать Иисуса Мессией. Если Иоканаан – не пророк, ни его слова, ни его молчание не имеют ни малейшего значения.

– Ты как-то сухо рассуждаешь, брат, – сказал Андрей.

– Это я-то сухо рассуждаю! – воскликнул Фома. – Брат, уж не знаю, у кого из нас двоих испарился разум. Если бы не мои предупреждения, уже этим вечером вас всех арестовали бы. Поскольку вы говорили глупости!

Они выпили еще немного вина, чтобы снять напряжение. Затем Филипп спросил:

– Почему ты с нами, Фома? Почему мы все вместе с Иисусом? Фома покачал головой, поджав тонкие губы. Затем он, уперев руку в колено, ответил:

– Ночью впередсмотрящий на корабле ищет маяк. Я встретил Иисуса много лет назад. Это произошло однажды вечером, в Антиохии, на берегу Оронта. Я был в отчаянии. Я, Фома Дидим, терапевт, к которому приезжали с Патроса и из Дельф, поскольку я умел истолковывать предсказания оракула Асклепия и мог сказать, доживет ли этот ребенок до своего совершеннолетия, вступит ли этот мужчина в свой пятый десяток или родит ли эта женщина в срок. Но у меня не было цели. Я потерял своего наставника, великого философа, о котором вы, безусловно, слышали, – Аполлония из Тианы. Его учение было таким же обширным, как мир. Он знал, как вылечить от укуса змеи, и мог по облику человека догадаться, под какой звездой тот родился и от какой болезни умрет. Он был добродетельным и прекрасным. И хотя Аполлоний всегда одевался очень скромно, он имел над всеми огромную власть. Многие цари обращались к нему за советом. Великий разум Вселенной нашептывал ему на ухо свои многочисленные секреты. Он сам был религией. Его голос наполнял ночь музыкой и мечтами и заставлял день сиять еще ярче. И тем не менее я, Фома Дидим, оставил его.

– Почему? – спросил Нафанаил, сгорая от нетерпения услышать ответ.

– Действительно, почему? Когда-нибудь я отчетливо пойму, почему оставил его. Сейчас же я знаю только то, что я ушел, поскольку у меня нестерпимо болело сердце. Аполлоний, несмотря на свое духовное могущество, был холодной статуей. Я восхищался им так, как один человек может восхищаться другим человеком. Но он не будоражил мои мысли! От него я узнал об окружающем меня мире больше, чем сумел бы это сделать за несколько жизней без него. Я знаю, как одни элементы могут превращаться в другие, как огонь высвобождает взрывчатую материю, присутствующую во всем, как отличить один вид лихорадки от другого, как изгнать их все, например приложив к голове больного кору плакучей ивы, поскольку это дерево растет по берегам рек и вобрало в себя свойства воды…

Все слушали Фому, затаив дыхание. Так, значит, существовали другие знания, не занесенные в Книги?!

– Но постепенно Аполлоний превращал мою плоть в камень. Узнав все законы, я почувствовал, что мной овладевает равнодушие. Но я, братья, не хотел превращаться в камень! Просто так, не ради какой-либо идеи и тем более не ради веры! Нет! Я создан из плоти и хочу остаться таковым! Я не желаю превращаться в одну из тех говорящих мумий, которыми становятся отдельные анахореты! Я…

Фома покачал головой, запустил пальцы в седеющую шевелюру, потом беспорядочно замахал руками. Его голос стал почти неслышным. Неужели ослабел и его разум?

– Вероятно, это слишком сложно для вас. Без сердца и плоти разум становится похож на столбы пыли, вздымающиеся в ветряные дни в пустыне. Глядя на них, иногда спрашиваешь себя, не собирается ли какой-нибудь колдун придать им ноги, руки, голову и одарить голосом… Идеи приходят и уходят, не оставляя следа, если они не наполнены кровью, если у них нет внутренних органов, груди и самых темных глубин чрева… Их блеск ослепляет, словно перламутровые раковины на морском берегу в солнечный день, но затем они умирают, гаснут, накрытые волнами или при наступлении ночи… Эти идеи похожи на проституток, с которыми проводишь только одну ночь… Аполлоний сыпал идеями, словно из рога изобилия. Они опьяняли и его самого, и других. Когда я протрезвел, то почувствовал, что изголодался по чему-то иному. Да, по чему-то иному, – хрипло повторил Фома. – Аполлоний, – продолжил он после паузы, – все же познакомил меня с идеей, глубоко проникшей в мое сознание. Все, что существует на свете, разделено на два царства: на царство материи и царство духа. Аполлоний вслед за своими учителями утверждал – но в этом вопросе я с ним не был согласен, – что материя наделена дурными качествами и обречена на саморазрушение, а дух наделен хорошими качествами и будет существовать вечно. Аполлоний также утверждал, что над богом материи и богом духа царствует высший бог, которого он называл Великим Духом или Высшим Духом Вселенной. Да, есть два царства, вечный дух и недолговечная материя, но я не верю, вернее, не ощущаю, что любая материя плоха, а каждый дух – хорош. Вот чего вы, Симон и Андрей, не поняли, когда мы об этом говорили раньше. Да, это оставалось для меня загадкой, ответ на которую дал мне Иисус. Благодаря врожденным знаниям Иисус уже тогда понимал, что пшеничное зерно не может быть плохим, хотя оно и материально, и что нематериальный Демон шепчет свои заклинания по ночам, ведь не раз бывало, что он нашептывал мне на ухо! До встречи с Иисусом я презирал материю и заблуждения плоти, но он научил меня по-другому смотреть на мир. Фома обвел своих слушателей внимательным взглядом.

– Иисус научил тебя не презирать заблуждения плоти? – переспросил Симон, нахмурив брови.

– Да, – с вызовом ответил Фома. – Единственный грех – это упрямство. То, что вы называете грехом, на самом деле солома и навоз, помогающие прорасти пшеничному зерну. Человек без греха ведет себя спесиво и надменно. Питайте жалость к грешнику и любите его. Его грехи служат навозом, на котором расцветут цветы его добродетелей.

– Так или иначе, – сказал Симон, – у Иисуса грехов нет!

– Как я вам уже говорил, я познакомился с Иисусом в Антиохии. И он человек, – загадочно произнес Фома.

– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Симон.

– В Антиохии Иисус грешил, – четко выговаривая каждое слово, ответил Фома, при этом он смотрел Симону прямо в глаза.

– Это невыносимо! – воскликнул Симон. – Это просто невыносимо!

Андрей и Филипп подхватили:

– Неужели ты хочешь сказать, что мы следуем за грешником?

– А разве нет? – с вызовом бросил Фома. – Разве ты, Симон, не следуешь за ним? Разве ты не следуешь за человеком, который, по его собственному признанию, ел свинину и самаритянский хлеб?

Фома выдержал паузу, давая отзвенеть своим словам, и продолжил:

– Ты, Симон, преисполнен высокомерия, как я уже говорил. Ты никогда не ел свинину, и ты, разумеется, ненавидишь самаритян, однако ты знаешь, что этот грешник нравственно выше тебя, ты это знаешь очень хорошо, поскольку называешь его своим учителем. Твой учитель – грешник, Симон, и я этим безмерно горжусь! Если бы ты не был грешником, Симон, мне от всей души хотелось бы, чтобы ты, посетив публичный дом, стал немного лучше понимать жизнь! Среди кого ты собираешься проповедовать? А ведь тебе вскоре придется проповедовать! Среди ангелов? Чистые души не нуждаются в твоем жалком учении, Симон! А те, которые считают себя безупречными, тем более, Андрей! Вы все хотите знать, почему я следую за Иисусом. Я следую за Иисусом, поскольку я видел его лицо, когда он в Севастии исцелил девочку. Сострадание – вот что преобразило лицо Иисуса. Это чувство было сильнее него. Он взвалил на себя бремя болезни этой девочки. Я видел, и как Аполлоний лечил больных. Он не испытывал сострадания. Он действовал как чиновник Высшего Духа, объявляющий эдикт. Аполлоний верил, что на нем нет греха.

Симон обхватил голову руками, словно испытывал мучительную боль. Андрей как-то сник и стал выглядеть намного старше своих лет. Филипп растерянно смотрел на своих товарищей, а Нафанаил задумчиво пощипывал нижнюю губу.