Милый друг Натаниэл П. - Адель Уолдман

– Привет.

Они улыбнулись друг другу – Нейт отчего-то нервно.

– Я принес тебе кое-что.

Он вытащил из заднего кармана книжку, «Путешествие с тетушкой» Грэма Грина, положил на стол и подтолкнул к ней:

– У тебя ведь ее нет, – сказал он, глядя на книгу, но не на Ханну.

– О! Как мило. Спасибо.

До начала концерта, послушать который они пришли, оставалось еще несколько минут, но парк жил обычной жизнью. За широкой лужайкой кружилась карусель, слева разместилась палатка пекаря. Неподалеку, на травке, играли дети лет шести-семи…

– Посмотрите! – пискнула девчушка-азиатка с косичками и в белом платьице, обращаясь к двум светловолосым мальчуганам-близнецам. В следующий момент она прыгнула со стула, и ее юбка взметнулась парашютом. Мальчишки даже не стали притворяться, что им интересно. Они уже умчались прочь, и девочка побежала за ними:

– Подождите!

В 1980-х социолог Уильям Уайт писал, что самые гнусные торговцы наркотиками промышляют именно в этом парке. Нейт рассказал об этом Ханне, и она рассмеялась:

– Ты писал что-нибудь о нем? Помнится, я что-то такое читала. Интересно.

Приятный сюрприз. Та заметка, о материализме нынешнего века, нравилась и ему самому.

Музыканты заиграли, и Ханна повернулась к оркестру. Сходить на этот бесплатный концерт предложила именно она.

– Они будут исполнять поздние квартеты Бетховена, это чудесно!

Нейт к такого рода представлениям относился с прохладцей. Увлечение ньюйоркцев, представителей верхнего среднего класса, высокой культурой, предлагаемой в городских парках, изрядно его раздражало. Какое лицемерие, какое самодовольство! Как будто какие-то паршивые концертики компенсируют системное экономическое неравенство.

– Охо-хо, – вздохнула Ханна. – Ты говоришь почти то же самое, что и мещане, не видящие никакой пользы в искусстве, разве нет?

Возразить было нечего, и он промолчал.

Музыка смолкла. Нейт уже почти начал хлопать, но вовремя спохватился, сообразив, что это только конец первой части. Ханна шепнула, что следующая пьеса будет медленнее. Нейт многозначительно кивнул и, когда музыканты снова заиграли, закрыл глаза и постарался не отвлекаться. Ханна говорила, что эти квартеты – своего рода мостик между классическим и романтическим периодом творчества композитора. Интересно. Вот только перекладины металлической спинки стула врезались в спину. Наверно, дизайнеры этой мебели в далеких 1980-х нарочно делали так, чтобы сбытчики «травки» не слишком уж тут расслаблялись…

Нейт обдумывал замечания редактора, предложившего исправить кое-что в каталоге его книги, когда люди вдруг зааплодировали. Встрепенувшись, он тоже старательно захлопал.

Но произвести должное впечатление не получилось.

– Я так понимаю, ты не большой любитель классики? – осведомилась Ханна.

Нейт опустил руки.

– Ребенком я учился играть на пианино. Наверно, это не мое.

На выходе из парка их подхватил излившийся из офисной башни людской поток. Кейсы били по бедрам, звонили сотовые. За входом в метро толпа поредела. Они повернули на запад, в сторону заходящего солнца.

Ханна поведала, что в колледже играла на виолончели, и спросила, какая музыка нравится ему.

– Сказать по правде, в музыке я полный болван. Обычно мне нравится то, что нравится другим, – он чуть застенчиво взглянул на нее. – Мне понравилось то, что ты в прошлый раз играла у себя дома.

Ханна повернулась к нему, заслонившись ладошкой от солнца.

– Элиотт Смит?[47] Вот уж не подумала бы, – Она отбросила упавшие на лицо волосы. В резком свете он отливали красным золотом. – Интересно.

Сумерки выдались чудесные. Лужи, которые пешеходы обходили еще накануне, высохли, не оставив следа. Из открытых кафе доносился и разлетался эхом веселый смех. Улицы как будто сделались шире, расслабленно распустившись к вечеру. Все вокруг двигались с небрежным изяществом, словно репетировали хореографическую сценку. Когда они сходили с тротуара, Нейт мимолетно коснулся рукой ее талии. Ему было хорошо. Он был там, где и хотел быть.

Глава 8

На следующей неделе Нейт привел Ханну к себе. На лестничных площадках третьего и четвертого этажа перегорели лампочки, и им пришлось подниматься в почти полной темноте. Дверь, когда он толкнул ее, издала жалобный мультисиллабический[48] стон.

– Надеюсь, ты не ждешь слишком многого.

Ханна заглянула в кухню, потом прошла по узкому коридорчику в спальню. Нейт потянулся за ней. Готовясь к визиту, он занимался уборкой, но и прибранной квартира выглядела неубедительно, как профессиональный бандит, выряженный адвокатом для суда. На подоконнике валялась тряпка, которой он протирал стол и шкаф. Один из ящиков шкафа, забитый вещами под завязку, закрыть полностью не получилось. Постель Нейт успел застелить, но из-под одеяла все равно предательски высовывался бросающийся в глаза уголок черно-белой простыни.

– Симпатично, – протянула Ханна, глядя на стену над письменным столом. – Мне нравится картина.

Эстамп картины Эль Греко «Вид Толедо» Нейт купил случайно, на улице. Синее грозовое небо и зеленый холмистый пейзаж города задевали в его душе какие-то струны. Рамку он прикрепил к стене клейкой лентой.

– Спасибо.

Нейт подошел к ней сзади. Положил руки на закованные в джинсы бедра. Наклонился, закрыл глаза и вдохнул запах ее волос…

В пятницу, после концерта в парке, они пообедали, а потом отправились к ней. Там Нейт и задержался до конца уик-энда. В субботу они сходили на завтрак, а потом погуляли по району и выпили по «кровавой мэри» в марокканском ресторанчике с работающим кондиционером и почти пустом в промежутке между бранчем[49] и обедом. Вечером у нее были свои планы. Нейт поболтался какое-то время в компании трех подружек по журналистской школе, но пропустил вечеринку, на которой предполагалось присутствие едва ли не половины тех, кто был на презентации в книжном магазине. В воскресенье, после полудня, Ханна практически вытолкала его из квартиры.

– Я планировала как следует поработать в эти выходные и, если ничего не успею, то так и буду до конца жизни писать о новостях здравоохранения.

Раз в неделю Ханна составляла обзор таких новостей для веб-сайта «Таймс», и эта работа была одной из нескольких постоянных в ее фрилансерском наборе.

Ханна расслабилась, откинулась назад, прижалась к нему бедрами. Нейт ощутил прилив желания. В тот уик-энд, что они провели в ее квартире, она сама сняла запрет на секс.

В принципе, Нейт остался при своем мнении насчет желательности отношений. Но теперь, познакомившись с Ханной, узнав ее получше и придя к выводу, что она ему нравится, он уже не представлял, как может быть по-другому, и, с удовольствием отвергнув цинизм, убедил себя в том, что Ханна не похожа на других знакомых ему женщин. Хотя она и вышла из того же верхнего среднего класса, что и большинство людей из круга его общения, он находил ее более здравомыслящей и рассудительной и не такой ограниченной, как прочие. Она не блистала, но и не таилась. Была умной, рассуждала свободно и с юмором. Выражая свое мнение, не ставила в конце вопросительный знак. Просмотрев ее материалы в онлайне, Нейт удивился, что не замечал их раньше. Ее обзоры и эссе отличались ясностью изложения, информативностью и зачастую тонкой язвительностью. У нее был свой голос, и в этом голосе мощно звучало моральное негодование, умеренное иронией и теплым юмором. И начитана она была почти так же, как Джейсон и Питер и даже сам Нейт. (Откровенно говоря, для него это стало сюрпризом.) К тому же с ней было легко и весело.

А еще ей каким-то образом удавалось создать впечатление, что она не решила, как быть с ним дальше. Казалось, Ханна оценивает его на соответствие неким придуманным ею самой стандартам. Нейт уважал ее за это, инстинктивно чувствуя, что и стандарты эти хороши, и сама она в целом хорошая женщина. Хорошая – не в том смысле, что добра к сиротам и котятам, и не в том, что стремится облагодетельствовать человечество, как Кристен, а в каком-то другом. Хорошая – то есть честная, справедливая, без снобистских замашек…

С улицы донесся треск выстрелов. Похоже, кто-то пустил в ход фейерверки, оставшиеся с прошедшего несколькими днями ранее Дня Независимости. «Стрельба» прекратилась, и ее сменили крики и пронзительный вой автомобильной сигнализации.

– Извини, – Нейт отпустил Ханну и прикрыл окно. – Для моих соседей независимость Америки – дело очень серьезное.

Она подошла к стеллажу из молочных ящиков у кровати и стала рассматривать стоящие на нем книги.

– Хочешь вина? – спросил Нейт.

– Конечно.

По пути в кухню Нейт зевнул. Время было позднее, и они уже пообедали.

Вино, купленное заранее в «Тэнглд вайн», стояло на столе в пластиковом пакете. Нейт вытащил пробку, взял два бокала и, держа их за ножки в одной руке, вернулся в комнату.