Спираль зла - Бернар Миньер

Она смерила их взглядом, в котором отразилось невыносимое отвращение, и Сервас снова почувствовал, что обливается по́том. Наверное, надо бы сдать несколько анализов, когда он закроет это дело…

– В то время вы ездили навещать его в Париж? – спросила Самира, сидевшая рядом с Сервасом.

Вмешательство этой «свистушки», как назвала ее про себя Виктория, поначалу выбило ее из колеи. Она и без того растерялась, когда Самира вошла в кабинет. Но внезапно ее лицо стало сосредоточенным, словно пчеловод мысленно собирала все свои воспоминания. В ее взгляде промелькнула искра, будто она внезапно что-то вспомнила.

– Да, один раз я ездила к нему в Париж, и он повел меня в одно из тех мест, где собирается такая же «живность», как он. Это место называлось… погодите-ка… «Кабаре руж».

Сервас никогда не слышал о таком месте, но на всякий случай сделал пометку у себя в блокноте.

– И давно это было?

– Не помню… года два, может, три тому назад… Помню, что он хотел представить меня своим знакомым. И некоторые из них мне сразу не понравились.

– Что вы хотите сказать?

Виктория пожала плечами.

– Не знаю… Было в них что-то… непорядочное, нечестное, что ли… Поверьте мне, я умею сразу различать мошенников и всяких специалистов такого рода, а от этих типов за версту несло скверными приключениями. Я предупредила Стана, чтобы он прекращал с ними общаться, что они навлекут на него беду.

Сервас трижды подчеркнул слова «Кабаре руж». Интуиция подсказала ему, что здесь может быть скрыто что-то очень важное.

– А их имена вы не припомните? Может, сможете описать их?

Она уставилась на него своими маленькими, вызывающе прищуренными глазками.

– Вы шутите? С тех пор прошли годы. В памяти все перепуталось. Брат тогда сказал мне, что я ничего не понимаю в том, чем он занимается, что я зря трачу время, чтобы очернить его работу, что мне не хватает интеллигентности. После этого я ему даже писать перестала.

Сервас смотрел на эту женщину, и от ее прямолинейной непримиримости у него по спине пробегал холодок. Он вспомнил еще кое-кого с таким характером – и еще раз спросил себя, сможет ли убедить Леа вернуться.

– Вам известно – он хотел, чтобы его похоронили в земле или сожгли?

– С чего вы взяли, что это меня интересует?

– У вас где-нибудь есть семейная усыпальница? – настаивала Самира.

Виктория дю Вельц хмуро покосилась на полицейских с недовольной гримасой рассерженного ребенка.

– Ну, есть одно местечко. Но это просто место на кладбище, и оно предназначено для меня.

18

Ветер дул все сильнее над маленьким живописным портом и над пляжем напротив отеля. И священник в очередной раз подумал, что одет не по погоде.

– Вы хорошо переносите качку, отец мой? – спросил человек в желтом дождевике, который велел называть себя Кеннет Цорн.

– Не очень.

Эйенга бросил тревожный взгляд на маленькую бело-голубую моторную лодку с названием «Алгол». Где-то ему уже попадалось на глаза это название, но вспомнить, где именно, он не смог. Святой отец не был специалистом, но такая погода казалась ему неподходящей для навигации: море, покрытое серыми гребешками волн, почти исчезло из виду за частым и настырным дождем, все небо было в тучах. А посередине то и дело вспыхивал луч слабого света, похожий на свет автомобильных фар, но тут же снова исчезал. Стоя на мокрой набережной, отец Эйенга протянул Цорну конверт.

– Отец мой, но ведь вы приехали сюда не только затем, чтобы передать мне этот конверт? – спросил Цорн. – Если не ошибаюсь, вы проделали весь этот путь только потому, что хотите понять, почему конверт так важен для несчастного Маттиаса Ложье?

Эйенга задумался. Продюсер был прав: он действительно хотел понять, хотел узнать. И заодно проверить, правильно ли подсказала ему интуиция, что здесь творится что-то скверное. Священник еще раз припомнил последние слова больного: «Ад, отец мой. И я был там одним из демонов».

– Хорошо, но по меньшей мере я могу пригласить вас в мой замок, чтобы отблагодарить. Вот увидите: это единственное в своем роде место.

Он почувствовал, что священнику не по себе.

– Не волнуйтесь, в открытое море мы не пойдем. Остров всего в кабельтове от берега. Однако мы должны поспешить. Уже начался отлив. Самую высокую точку прилив прошел в два часа дня, а к восьми вечера вода спадет. Нам нельзя терять время. Уже через час мы потеряем возможность доплыть до острова.

Эйенга колебался. Ну, почему бы и нет, если он все равно уже здесь… Кончилось тем, что он забрался в лодку и уселся, закрывшись зонтиком, который всюду брал с собой. Зонтик сразу вывернуло ветром, и святой отец долго пытался вернуть ему прежний вид, постоянно теряя равновесие.

– С открытым зонтиком у вас ничего не получится на таком ветру, – предупредил его Цорн. – И будьте внимательны, отец мой, иначе улетите за борт. Сядьте, пожалуйста.

Как только священник уселся, режиссер завел мотор в 20 лошадиных сил и направил лодку к фарватеру между двух опасных точек: мыса Плуманах с востока и мыса Трегастель с запада. Едва они прошли их, сразу встретили сильный порыв ветра с морской пеной и дождем. Лодка качалась и крутилась на волнах, то поднимаясь, то ныряя вниз. Порывы ветра вскоре порвали ткань зонтика, и священник положил теперь уже бесполезную вещь на дно лодки. Дождь барабанил по корпусу лодки и по лицу, вынуждая Эйенгу все время закрывать глаза. Его пальто, рубашка и штаны быстро промокли.

Волны. Соль. Йод. Брызги.

Он посмотрел на мрачный остров под завесой дождя, который, как и они, отражал атаки моря, и вдруг не без опаски понял, что вовсе не хочет застрять в этом мрачном месте в компании странного человека, не укладывающегося в его представления о людях и о комфорте на твердой земле.

С того момента как они вышли из порта, Цорн не сказал ни слова. Отец Эйенга воспользовался тем, что тот очень внимательно смотрит вперед на остров, чтобы разглядеть продюсера получше под его ярко-желтым дождевиком. Изборожденное глубокими морщинами лошадиное лицо, слишком длинные волосы, на удивление большой рот, где зубы налезали друг на друга, кустистые брови. Все это вместе напоминало маску из малобюджетного фильма.

Священник увидел бледно-голубоватые скалы, которые опасно приближались, но Цорн знал свое дело и ловко маневрировал между скал, пока они не достигли якорной стоянки, занесенной песком и защищенной от ветра.

– Прошу вас, отец мой, – сказал Цорн.