Искупление - Лизавета Мягчило

смешок, голос Навьего существа мягким шипением обволок кожу, приподнял на ней волоски дыбом.

— Приведет тебя нужда ко мне, человек, заставит подобраться поближе. И тогда ты пожалеешь о брошенном слове, уж я-то твою злость остужу, притоплю…

Он только хмыкнул, вжал в плечи голову, когда с очередным всплеском в затылок ударился набольшая круглая галька. Место удара заныло, зато на душе потеплело, Елизаров ощерился, поднимая взгляд на волнующиеся ветви ив. Нужно было возвращаться обратно к избе, натруженные руки ныли, а впереди предстоит долгая дорога.

Сейчас он выслушает нытье и нравоучения Бестужева, позволит ему залить распухшие костяшки перекисью, а затем путь и воспоминания о малахитнице сожрут все другие мысли.

Так оно и будет, воспоминания об Агидель очень быстро вышвырнет из головы. Славик размеренно ехал вперед, в спину летела галька пытающегося разозлить его водяного, а перед глазами стоял опущенный взгляд и прозрачная слезинка, сорвавшаяся с длинных медовых ресниц.

[1] Старославянское ругательство. Распутная женщина.

[2] Природные водные углубления, в которых обитают сомы

Глава 7

Впервые математические вычисления смекалистого Бестужева дали сбой — путь занял шесть часов вместо положенных девяти. И горящие ладони Елизарова этому были невероятно рады.

Дорога не стелилась полосой по ровным полям, она загибалась, спускалась с мягких холмов, размеренно поднималась под горку. На проверку спусков оказалось куда больше. Окутанных мягким запахом увядающих цветков клевера, разукрашенных в белый и пестрящий розовый. Всё вокруг цвело. Ненавязчивый аромат цветов, мирный гул пролетающих мимо пчел и мохнатых шмелей, легкий ветер, щекочущий разгоряченную загоревшую кожу. Голова оставалась легкой, пустой. Глядя на простирающийся вокруг мир, Елизаров верил, что всё у них непременно получится.

Инвалидное кресло ехало сложнее привычного: колеса норовили попасть в короткие выемки, наехать на камень покрупнее. Чувствовался лишний вес — сзади покачивались намертво прикрученные изолентой к ручкам кресла рюкзаки с одеждой и сумка с походной палаткой. Саша бодро шагал рядом, поправляя врезающиеся в плечи лямки портфеля. Стеклянные банки громко позвякивали о консервы с тушенкой, но везти и эту ношу он ему, якобы, не доверил. На деле же удручающе сочувственный взгляд то и дело возвращался к его потеющим ладоням, на который Славик дул и вытирал о шорты, периодически останавливаясь. Молчание их не тяготило, каждый думал о своём.

Когда глаза Елизарова поднимались к небу, почти всегда он находил их неожиданного спутника — большую часть пути сокол был над ними, распростирая широкие крылья в свободном полете. Кружил, исчезал, но всегда возвращался. Так хотелось почувствовать его свободу… Ту, что заставит забыть все проблемы, чтоб любая беда казалась чем-то легко проходимым и мимолетным. Чтоб на сердце стало легко, в голове восхитительно пусто, а дурные мысли прекратили его давить. И Слава разрешал себе срываться в ребячество: резкими рывками сильных рук отправлять коляску вперед, заставлять набирать скорость, съезжая с широкого холма. Подпрыгивая на мелких кочках, пуская зеленую рябь перед глазами от пролетающих мимо цветков и душистых трав, вырывая тонкие кисти мятлика, с любопытством склонившие головы к мельтешащим спицам колес. В такие моменты Бестужев сзади ускорялся, с тревогой его окликал и пророчил свернутую шею, разодранное лицо. И это подхлестывало ещё больше. По-детски, совершенно незрело, как хотелось и, порою, было стыдно себе позволить.

Сердце неизменно подпрыгивало вместе с инвалидным креслом на очередной кочке, восторг вылетал птицей из груди, поднимал его в небо к соколу. Легко, как в детстве, которое казалось грустно-далеким, когда санки несутся с горки, а мороз кусает зажатые шнурками шапки розовые пухлые щеки. Когда всё так просто и главным страхом живет уверенность, что мама вот-вот позовет есть суп. А он ещё не наигрался.

В низу склона Елизаров останавливался, поджидая товарища. Шумно дышал, ощущая стук сердца в ушах, и тянул губы в восторженно широкой улыбке. Бестужев не сдерживался, отсмеивался, зараженный его безграничной радостью.

Славик почти не чувствовал боли в стертых руках, пальцы начало сводить яростными судорогами лишь к концу пути. Тогда они сделали короткий перевал, позволяющий напиться воды и замотать его руки эластичными бинтами. Совсем как на тренировках по боксу, по старой привычке туже подтягивая плотную ткань на сбитых костяшках. Вряд ли здесь он смог бы выбить пальцы, но руки выполняли работу механически.

До заката оставалось полтора часа, может немногим больше — солнце давно прекратило жечь голые плечи и макушки, ветер начал покусывать. Скоро он станет ледяным, жадно набросится, почуяв собственную силу, заставит роптать скрипучие ветви старых деревьев. А они уже подходили к остаткам деревни. Бестужев нерешительно замер на границе, огляделся.

Здесь давно не ступала человеческая нога, не было затоптанных до лысой земли троп, не было смятой травы и отзвуков людского голоса. Почуяв, что человек покинул эти места, природа начала забирать свое жадно, нахраписто. Стремясь побыстрее затянуть нанесенную ей рану, она выцарапывала метр за метром у отсыревших развалившихся изб. Покрывала их стены диким виноградом и ядовитыми вьюнками, скрывала остатки скамеек и заборов высокой крапивой, борщевиком, широкими лопухами репейника. Им здесь были не рады, территория была чужой, это чуялось каждым напряженным позвонком.

Вот они, почти у цели. Легкость испарилась, будто её и не было. Славик понял, насколько сильно устал, как забились мышцы рук — завтра он едва сможет ими шевелить.

Деревня напоминала призрак. Где-то обвалились остатки крыши, где-то рухнула целая стена, подточенная термитами за десятилетия запустения. В некоторых местах дома напротив, удивительно точно сохранились. Остались даже заборы, густо поросшие мхом и древесными грибами. На стоящей рядом сосне мелькнул рыжий хвост белки, карабкающейся повыше.

— Давай сразу поставим палатку и потом пробежимся по местности, шахта не должна быть далеко.

Елизарову хотелось бы, чтобы они разместились у самого рудника, но время играло против них. Совсем скоро небо окрасится алым, а затем начнет стремительно темнеть. Если расстояние до шахты слишком велико, а они не справятся за оставшиеся светлые часы, завтра утром они перенесут место стоянки. В этом нет ничего сложного. Славик молча кивнул.

За первым же домом нашелся широкий лысоватый луг. Ровное место, нет высокой травы, в которой выжидают свою добычу клещи. Красота… Они почти начали разбирать сумки, когда от стены избы до слуха донесся подозрительно ровный монотонный гул. Переглянувшись, они драпанули в другую сторону. Земляные осы были отвратительными соседями, одними из самых агрессивных. Пока искали новое место, Елизаров не лишил себя возможности подшутить над другом: высоко поднимая ноги, тот летел через заросли бурьяна как можно дальше, бросая объезжающего по широкой дуге