Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха - Игорь Минутко

Сам хозяин стоял на высоком крыльце, коренастый, тоже рыжий, в окладистой бороде, с зорким внимательным взглядом из-под густых темно-рыжих бровей.

— Наконец-то! — голос у Ивана Спиридоновича был густой, приветливо-снисходительный. — Заждались! Милости просим! Хозяйка моя извелась, кушанья на столе стынут.

Перезнакомились, начали сгружать поклажу, друзья Вадима — одного звали Ильей, другого Владимиром, — справившись с вещами, откланялись: завтра в дорогу рано утром, надо кое-что еще сделать, лошадей обиходить; оказались оба молодых человека молчаливыми и стеснительными. «Славные», — отозвалась о них Елена Ивановна, когда они ушли.

Был обильный ужин со всякими местными кулинарными «чудами» («чудами» сказал Святослав, выдумщик всяких прозвищ и неожиданных названий). Преобладала рыба многих видов — копченая, слабого посола, жареная в сметане, фаршированная ягодой морошкой («И подумать о таком не мог», — сказал Николай Константинович, с некоторой опаской пробуя невиданное блюдо). Хозяин и художник пили водку, настоянную на бруснике; с ними употребила рюмочку «окаянной» хозяйка Марфа Кирилловна, женщина степенная, дородная, с суровым замкнутым лицом, и больше пить не стала: «У меня от ей в желудке содрогание» — это, пожалуй, была единственная фраза, которую сказала за весь вечер Марфа Кирилловна, женщиной она оказалась крайне молчаливой. Впрочем, наверно, это вообще черта жителей здешних мест — неразговорчивость.

Скоро Елена Ивановна, пожелав всем спокойной ночи, увела мальчиков, которые уже клевали носами, в отведенную им комнату — вставать утром предстояло в пять часов.

— Я, пожалуй, тоже пойду, — сказал Вадим, поднимаясь из-за стола. — Выспаться надо. И вам, Николай Константинович, желаю крепкого сна. Ложитесь пораньше. А то батя у меня такой: умный собеседник для него…

— Ладно, ладно! — насупил густые брови Иван Спиридонович. — Ишь, с отцом как! Совсем распустились в нонешние времена. Ступай!

Вадим, незаметно улыбнувшись Рериху, вышел из комнаты и тихо прикрыл за собой дверь.

— А мы с вами, Николай Константинович, еще по рюмочке, — сказал хозяин, когда они остались одни. — Не возражаете?

— Ну, разве что по последней.

— По последней, по последней! — из темного граненого штофа Иван Спиридонович разлил по рюмкам водку. И вот закусим…— Он обвел рукой стол, на котором еды было еще непочатый край, а к черной и красной икре в глиняных мисках почему-то никто так и не притронулся. — Я вас не задержу особо. Задам только один-единственный вопрос, если позволите…

— Конечно, конечно!

— Но сначала… Тост у меня… Можно? — голос хозяина дома прервался от волнения.

— Господь с вами, Иван Спиридонович! О чем вы спрашиваете?

— Тогда так… Давайте, сударь мой, за Россию-матушку!

— За Россию! — Николай Константинович не смог сдержать волнения. — Спасибо, Иван Спиридонович. За Россию!..

Они чокнулись, глядя друг на друга, и художник увидел, что глаза лесопромышленника Диганова наполняются слезами. Выпили…

Иван Спиридонович резко отвернулся, утер лицо рукавом рубахи, подцепил что-то вилкой со своей тарелки. Но закусывать передумал, произнес:

— А теперь извольте вопрос, — глава «Лесного дела Диганов и К°» мгновенно стал спокойным, собранным: желваки заходили под скулами. — Не с кем мне здесь посоветоваться, сударь мой Николай Константинович. Совершенно не с кем! Дураков много на Руси. Уж не обессудьте!

Рерих промолчал. — Вот какое дело… Скажите, Христа ради! Прав ли я? Может, порю горячку? Словом, намерен я, дорогой мой Николай Константинович, закрывать свое дело, продаю три лесопилки и завод по обработке дерева…— Хозяин дома вдруг умолк, понурил голову, уткнул бороду в стол. И вдруг грохнул по нему кулаком так, что посуда зазвенела. — Все прахом! За треть цены… Да и то еле покупателей нашел. Какие сейчас покупатели? Из русских, местных — никого. Финны у меня покупатели… Все порушат, оборудование к себе перевезут, куда-то под Лахти. Ведь у меня машины, и на заводе, и на лесопилках американские! Последнее слово науки… Второй год как купил и поставил. Людей обучил. Три артели у меня кормятся. Теперь надо говорить — кормились… А какие люди! Какие мастера!.. Пятьдесят три человека. И у каждого семья — жены, дети малые, родители-старики. И куда они теперь? Пропадут… А сколько положено в это дело нашего, дигановского. Прадед начинал еще при императоре Александре Первом! Потом и дед, и родитель мой. Думал — сыновьям дело передам. Правда, старшой, Вадимка, по вашему делу пошел, картины малевать. И не отвадишь, настырный. Ладно, я не перечу: вижу — такое уж у него определение, видать, от Бога.

— От Бога, — подтвердил Николай Константинович.

— Спасибо! -Диганов-старший усмехнулся. — У меня еще два сына подрастают. Лес для них — второй дом родной. Сейчас финам помогают завод курочить, чтоб ничего там, до последнего винтика в целости…

— Погодите, Иван Спиридонович, — перебил Рерих. — Продадите вы с молотка свое дело, а дальше?

— Дальше? — Хозяин дома хитро прищурился. — Тут, сударь мой, я уже все обмозговал. У меня родня в Канаде. Правда, родня не моя, а супруги. Марфа Кирилловна из Малороссии, Херсонской губернии, она — хохлушка то есть. Настырная национальность, доложу вам. У нее и там сейчас родня, хуторяне. А в Канаде еще в начале прошлого века, дед ее туда уехал. Сейчас внуки его маслобойным заводом владеют. Списался с ними в прошлом году, как вся эта вакханалия в Питере началась. И вот… Туда нацелился с семейством, — Иван Спиридонович вдруг замолчал, нахмурился. — А старшой уперся, Вадимка: не поеду, в России останусь. Не могу без нее. Может, правда не может, как вы думаете?

— Может быть, — в горле Николая Константиновича Рериха застрял комок.

— В Канаду все сбережения перевожу, — возбужденно, напористо продолжал Иван Спиридонович. — Ведь там леса — что у нас в Сибири!16

— Так что вы у меня хотите спросить?

— Да, да!.. Мой вопрос таков: может быть, я тороплюсь? Может быть, надо подождать, пересидеть? Многие говорят, что большевики не продержатся долго. Просто немыслим этот ад, когда всех грабят, разоряют, сжигают усадьбы… Расстрелы, поганят и рушат храмы божьи. Это же конец света! Так не может долго продолжаться! А в Кандалакше кое-кто из наших… купцы, промышленники соберутся в круг и долдонят друг другу: обойдется, время антихристово ненадолго. Да они и не дойдут до нас, не дотянутся, руки коротки…

— Дойдут! — перебил Рерих. — Вы спрашиваете моего совета? Вот он: уезжайте! Уезжайте как можно скорее! Переведите капиталы в Канаду, в Европу — куда угодно. И скорее! Постойте, — остановил себя Николай Константинович. — Но каким образом вы… Ведь они национализировали банки!