Уроки счастья от тех, кто умеет жить несмотря ни на что - Екатерина Мишаненкова

Довольно скоро Хелен научилась ориентироваться в родительском доме, где она знала на ощупь каждый предмет. Потом она нашла способ кое-как общаться – кивала, чтобы сказать «да», качала головой в знак отрицания, тянула к себе, чтобы позвать кого-нибудь. Она была на удивление наблюдательна для человека, лишенного зрения и слуха, и научилась жестами показывать многие действия. Так, когда ей хотелось бутерброд, она изображала, как режут хлеб и намазывают его маслом, а если хотела мороженного, крутила воображаемую ручку мороженщицы, а потом дрожала, словно замерзла.

К пяти годам Хелен умела уже достаточно многое для слепого, глухого и немого ребенка. Она отличала свою одежду от чужой, умела сама одеваться, знала, как сложить и куда убрать разные предметы гардероба. Она любила проводить время на кухне, помогала матери и кухарке – молола кофе, кормила кур и индюков и выполняла всякие мелочи подай-принеси. Она обожала Рождество, хоть и не знала, по какому поводу все так суетятся и столько готовят. Но она узнавала этот праздник по запаху готовящихся блюд и наперегонки со всеми неслась вешать свой чулок для подарков.

Но не надо думать, что Хелен была маленьким слепым ангелочком, вызывающим умиление и жалость. В книге, которую она написала, став взрослой, она ничуть не щадит себя и рассказывает даже о таких вещах, о которых скромно умалчивают ее биографы. У нее был трудный вспыльчивый характер, а поскольку обычные способы самовыражения были ей недоступны, она выплескивала эмоции во вспышках ярости, во время которых могла брыкаться, драться, ломать все, что попадается под руку, и вопить, пока не закончатся силы.

Я росла, и во мне нарастало желание выразить себя. Немногие знаки, которыми я пользовалась, все меньше отвечали моим потребностям, а невозможность объяснить, чего я хочу, сопровождались вспышками ярости. Я чувствовала, как меня держат какие-то невидимые руки, и делала отчаянные усилия, чтобы освободиться. Я боролась. Не то чтобы эти барахтанья помогали, но дух сопротивления был во мне очень силен. Обычно я в конце концов разражалась слезами, и все заканчивалось полным изнеможением. Если матушке случалось в этот момент быть рядом, я заползала в ее объятья, слишком несчастная, чтобы вспомнить причину пронесшейся бури. Спустя какое-то время потребность в новых способах общения с окружающими стала настолько неотложной, что вспышки гнева повторялись каждый день, а иногда каждый час.

Но даже если не принимать во внимание такие вспышки гнева, Хелен все равно была хулиганкой. Играя с дочкой кухарки она могла остричь все листья с садовых кустов, а потом и волосы своей подруге. А когда индюк украл у нее помидор, она вдруг осознала, что не все можно брать с разрешения, стащила на кухне сладкий пирог, объелась им и потом маялась животом. Но угрызений совести не испытывала, волновал ее только один вопрос – было ли индюку так же плохо от помидора?

Что поделать, мораль человеку прививается, с ней нельзя родиться. Хелен не успела получить знания о том, как надо вести себя в человеческом обществе, и действовала на уровне инстинктов. Это подогревалось тем, что родители жалели ее и все ей прощали, чем, конечно же, сильно ее избаловали. Становясь старше, она выдумывала все новые проказы, уверенная в своей безнаказанности. Она могла запереть кого-нибудь в кладовке или вытряхнуть свою новорожденную сестру из колыбели, чтобы освободить место для своей куклы. А однажды она сунула свой фартук в огонь и лишь чудом не сгорела вместе с ним.

Родители Хелен понимали, что ее надо воспитывать. Но как? К счастью, они были людьми хорошо образованными и обеспеченными, знали, что наука и медицина не стоят на месте и что есть какие-то методики, по которым специально обученные педагоги занимаются со слепыми и глухими детьми. Вот только где их найти?

Но кто ищет, тот обрящет. Однажды мать Хелен прочитала в книге Диккенса «Американские заметки» о Лоре Бриджмен, которая тоже была глухой и слепой, но все-таки получила образование и научилась общаться с людьми. И хотя доктор Хауи, занимавшийся с ней, уже давно умер, эта история стала маячком, указывающим им путь.

Когда Хелен исполнилось шесть лет, отец повез ее в Балтимор, чтобы показать знаменитому окулисту, а заодно навести справки о педагогах, занимающихся со слепыми и глухими детьми. Увы, надежда на то, что девочку можно вылечить, разлетелась сразу же – окулист лишь отрицательно покачал головой. Но зато он дал им хороший совет: съездить к доктору Александру Беллу, великому изобретателю, к тому времени уже запатентовавшему телефон, аудиометр и фотофон (прибор для передачи на расстояние звуков с помощью света). Белл очень много занимался проблемами людей с нарушениями зрения и слуха. Он открыл в Вашингтоне экспериментальную школу, где проводилась работа по поиску наилучших методов обучения глухих детей, основал Американскую ассоциацию содействия обучению глухих устной речи, а премию за изобретение телефона потратил на создание Вольтовского бюро по распространению информации по проблемам глухих.

Несчастье Хелен Келлер он сразу принял близко к сердцу и посоветовал ее отцу написать в Школу Перкинса для слепых в Бостоне. Именно там когда-то училась Лора Бриджман, и там мог найтись подходящий учитель для Хелен. Рекомендация Белла сделала свое дело, и директор школы, доктор Ананьос, вскоре любезно сообщил, что на следующий год пришлет к ним учительницу, мисс Салливан.

Самый важный день моей жизни – тот, когда приехала ко мне моя учительница Анна Салливан. Я преисполняюсь изумления, когда думаю о безмерном контрасте между двумя жизнями, соединенными этим днем. Это произошло 7 марта 1887 года, за три месяца до того, как мне исполнилось семь лет…

Случалось вам попадать в море в густой туман, когда кажется, что плотная на ощупь белая мгла окутывает вас и большой корабль в отчаянной тревоге, настороженно ощупывая лотом глубину, пробирается к берегу, а вы ждете с бьющимся сердцем, что будет? До того, как началось мое обучение, я была похожа на такой корабль, только без компаса, без лота и какого бы то ни было способа узнать, далеко ли до тихой бухты. «Света! Дайте мне света!» – бился безмолвный крик моей души.

И свет любви воссиял надо мною в тот самый час.

Анне Салливан было всего двадцать лет. Она сама только что закончила Школу Перкинса для слепых, хотя к этому времени уже не была слепой – операция помогла ей восстановить потерянное в детстве зрение. Но зато она знала на собственном опыте – каково это, ничего не видеть. И она всей душой привязалась к маленькой Хелен, настолько, что провела рядом с ней следующие пятьдесят лет, до конца своей жизни.