Линкор «Альбион» - Борис Вячеславович Конофальский

— Отвечайте на мой вопрос, — строго, но хладнокровно произнесла леди Дженнет, садясь в кресло, в котором только что сидел Тейлор. — Назовите своё имя!

Висеть на цепях, когда железо безжалостно врезается тебе в тело, — дело не очень приятное. Особенную боль после всякого его движения доставляла мужчине цепь, что была продета ему под мышки и впивалась в грудь. Так как висел он уже, видно, давно, на груди и под мышками образовались насыщенные бордовые и лиловые пятна. Он поморщился от боли, оскалился и стал шевелиться и извиваться, пытаясь повиснуть на цепях поудобнее, а потом, тяжело дыша и останавливаясь чуть ли не после каждого слова, произнёс:

— Дорогая фрау… Это какая-то ошибка… Я Рудольф… Поланек… Я коммерсант из Праги… У меня магазин и две лавки в Праге… И ещё один магазин в Карловых Варах…. Меня опять с кем-то путают… Меня с кем-то путают с самого утра…

— Он всё время про это гнусавит, — радостно сообщил Саймс, подходя к висящему на цепях и разглядывая его снизу вверх. — Держит легенду, упрямый ублюдок, думает нас одурачить, — оборачивается и кричит: — А ну-ка, Джонни, тащи сюда жаровню и электрические провода. Сейчас он нам споёт.

Саймс весел. Если аура висящего на цепях человека вся темна от страха и чувства безысходности, то у этого уродца она сияет от предвкушения и волнения. Как у гимназиста, в первый раз идущего в публичный дом. А невысокий, кривоногий и сутулый тип в фуражке и жилетке на голое тело с неприятным скрежетом тащит по полу переносную жаровню, полную отличных углей. Подтаскивает её поближе к торговцу табаком. Тот, увидав в жаровне раскалённую тонкую кочергу, начинает шевелиться, отчего цепи ещё сильнее впиваются в его плоть и причиняют ему весьма ощутимую боль.

— Ага, — радуется Саймс и берёт в руки кочергу, зачем-то дует на неё, а потом снова смотрит на Поланека. — Извиваешься, сволочь. Давай-давай, ты, если не начнёшь говорить правду, ещё не так заизвиваешься.

Леди Рэндольф в этой ситуации была спокойна: допрос — обычное дело; но кое-что немного волновало молодую женщину.

Аура этого самого Поланека была слишком отчётливой, слишком яркой. Слишком… правдивой. Человек подготовленный, человек, готовый запираться до конца, настоящий русский фанатик никогда так не полыхал бы страхом. Он непременно глушил бы собственные эмоции, не показывал бы страха, да и с болью они умели бороться. А этот висящий на цепях человек был для неё как открытая книга.

— А ну-ка назови своё настоящее имя! — попытался рявкнуть на Поланека Эбердин Тейлор, но он находился в состоянии опиумного благодушия, и окрик вышел так себе. Не страшный.

Тем не менее Поланек снова застонал:

— Это всё ошибка… Фрау… Господа… Поверьте мне, это всё чудовищная ошибка. Меня… с кем-то спутали… ещё… на… аэровокзале. Ко мне… подбежала фройляйн… Она назвал меня каким-то… Шнайдером… Да, Шнайдером… Но я не Шнайдер… Я Поланек из Праги. Торговец табаком…

Леди Рэндольф в работу Тейлора и Саймса без необходимости старалась не влезать. Она бы лично не стала сейчас переходить к новой фазе допроса, но у Эбердина Тейлора на этот счёт были свои мысли, и он приказал:

— Саймс, начинай. Прижги ему ляжку для начала.

Нет, на этот счёт мелкого уродца не нужно было просить дважды; он тут же с усилием и радостной улыбочкой приложил к мощной волосатой ляжке торговца раскалённую кочергу, и тот сразу взревел от ужасной боли и задёргался на цепях, а пространство вокруг него заполнилось белым дымом с запахом палёной плоти.

Леди Рэндольф хотела бы закрыть свои ушки пальчиками, чтобы оградить себя от оглушающего воя торговца табаком, но запах, быстро распространившийся по помещению склада, был нестерпимее шума, и ей пришлось развернуть веер, чтобы хоть как-то отогнать от себя вонь палёного мяса. А Эбердин Тейлор, чуть прищурив свои довольные глаза, приблизился к Поланеку, извивавшемуся на цепях и всё ещё воющему от боли, и наотмашь ударил того по лицу:

— А ну прекрати реветь, ублюдок, — но так как торговец не успокоился, стал бить его в живот кулаком правой руки приговаривая при этом: — Я сказал прекрати, прекрати, прекрати…

А бил мистер Тейлор умеючи, жёстко и акцентировано. Даже в этом своём расслабленном, казалось бы, состоянии.

Поланек же продолжал корчиться, раскачиваясь на цепях; теперь торговцу ещё и отбили внутренности, и ему пришлось сделать усилие, чтобы взять себя в руки и прекратить кричать и стонать:

— Всё… Всё… Я больше не кричу…, - выдохнул он, хотя ожог на ноге горел весьма ощутимо.

— Говори, жаба, — Саймс сунул к лицу торговца кочергу, от которой шёл дымок, — говори, как тебя зовут на самом деле. Иначе сейчас ещё прижгу, — и для убедительности он закапывает кочергу снова в угли жаровни. — Вот, только накалится получше.

— Я… Я… Я Поланек… Господа, это какая-то ошибка.

— Врёшь, ты монах! — весело закричал на него Тейлор. — Ты никакой не чех, ты русский…, - он снова бьёт торговца, но на этот раз в лицо, в зубы, — монах!

— О! — удар был столь хорош, что у Поланека на мгновение помутился разум, но как только он пришёл в себя, он сразу заговорил: — Добрая фрау, добрые господа, клянусь вам, я никакой не монах, я католик, но и в церковь-то хожу редко, какой из меня монах? Я торговец из Праги, из Праги…

Он ещё не договорил, а леди Дженнет уже всё было ясно, она знала, видела, что он не врёт ни в одном слове, так как в его ауре не было и намёка на попытку бороться, там вообще ничего не было, кроме боли, ужаса и желания быстрее всё это закончить. В общем, молодая женщина была уверена, что перед нею торговец из Праги. Но осознание подобной истины стало для неё весьма неприятным открытием. Выходило… выходило, что маленькая дрянь, эта русская фанатичка, которая убила себя саму в вокзальной уборной для дам… обманула её! Пе-ре-хит-ри-ла! Фанатичка переиграла ментала третьего уровня Дженнет Рэндольф Черчилль, сотрудницу Интеллидженс Сервис, которая тут, в Гамбурге, отстаивала интересы короны. Это было шоком для леди, которая всерьёз собиралась делать карьеру. А ещё… Это могло стать её позором. Она вдруг поняла, что Тейлор и Саймс запытают этого пузатого пражанина до смерти, но так и не выяснят ни явок, ни связей с резидентом. Ничего от него они не узнают. Пражский торговец табаком ничего им не скажет, так как ничего не может знать по определению. И тогда Холодная леди узнает, что, пойдя на аэровокзал