Теперь ему принадлежу. Беременна от монстра (СИ) - Устинова Мария

Несмотря на три капсулы антибиотиков, ночью у него началась лихорадка.

Я спала чутко, и около пяти меня разбудили странные звуки. Послушав с минуту, как он стонет и мечется в постели, я пошла к нему.

— Андрей? — не включая свет, я присела на край кровати.

Он лежал на спине, весь в испарине. Стонал в забытье — время действия морфина закончилось. Я наклонилась и увидела, что глаза открыты. Мутные, застывшие — Андрей меня не узнавал.

Или вообще не понял, что не один в комнате.

— Андрей? — повторила я, положила ладонь на лоб — и чуть не обожглась.

Вдруг он перехватил запястье.

— Прохладная… Так приятно. Ты все-таки пришла…

У него был хриплый, неразборчивый шепот, но больше всего поразило, что он был полон страдания и нежности.

— Ты пришла ко мне… — он поцеловал горячими спекшимися губами ладонь. — Любимая… Ласточка моя… Дина. Ты пришла…

Я не посмела отнять руку, хотя слова, тепло и ласка предназначались другой. Даже в сердце укололо. Он бредит, но этот ночной бред такой искренний… Я смотрела на него, а по щеке внезапно скатилась слеза: таких чувств, как в его голосе, я не слышала. Он делал подарки, защищал, у нас был крышесносный секс, я будущая мать его ребенка, но мне он не говорил слов с такой любовью.

Безумной, полной жажды и страсти.

До этого момента я вообще не чувствовала в нем жизни.‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Он меня не любит.

Любит ее — ту изнасилованную девушку, о которой рассказывал.

Дину.

Я была его утешением. Отдушиной после долгого воздержания. Он размяк, мной увлекся, но я была нужна, чтобы заткнуть дыру в душе. А настоящие чувства — ей. Если бы он умер этой ночью: в бреду и с ее именем на губах, она никогда бы об этом не узнала.

Я вспомнила свои розовые грезы о нашей жизни, когда залетела и не знала, как сказать. Теперь ношу под сердцем его ребенка и знаю, что он меня не любит, и моя любовь растаяла, когда узнала, кто он на самом деле. С общим ребенком, но чужие друг другу. Жизнь, оказывается, горькая штука. Ты узнаешь об этом сразу, как становишься взрослой.

— Ласточка... — голос стал неразборчивым, он начал заговариваться.

— Тише, — прошептала я, осторожно освобождая руку.

Отыскала рядом с кроватью бутылку воды, намочила кусок бинта и протерла лоб. Андрей затих ненадолго, но рукой я чувствовала нездоровое горячее дыхание. Очень быстрое и очень горячее. Рана воспалилась. Ему плохо.

Без медицинской помощи, я боялась — это конец.

Андрей уснул, как был: по пояс голый и в джинсах. Я осторожно ощупала карманы, но свой телефон нашла в постели — выпал, пока тот крутился. Уточнив дозировку, на сгибе локтя я нашла толстую вену и ввела иглу, наблюдая за измученным лицом. Он даже не почувствовал. Надеюсь, ему станет лучше. Промыла рану — придется не раз еще это делать, обеззараживать, давать антибиотики, надеясь, что поможет и он не умрет от заражения. Сам он этого не сделает в бреду. В прочитанном меня испугало словосочетание «некроз тканей». Тряпка на лбу давно нагрелась, я снова смочила ее водой.

И хотя жар не спал, ему стало легче — Андрей уснул.

Я сделала чай и на кухне прочла криминальные новости. Без подробностей — наверное, они появятся утром, писали о нападении на кортеж. Стрельба в черте города, перехват, стрелку удалось уйти. Я устало выключила телефон. Этот стрелок спит в соседней комнате.

Сейчас я могла бы сбежать, если бы захотела. Ключи у меня, телефон тоже, деньги можно взять в коробке из зала. Но вспомнив двух подосланных ко мне бандитов и предупреждения Андрея, я вернулась в комнату. Живот вновь начало тянуть, а глаза слипались от усталости.

Пусть утром он придет в себя.

Глава 20

Я проснулась от хлопка двери.

Из окна лился солнечный свет, я его приоткрыла, шел свежий воздух, долетал радостный щебет птиц. Я прислушалась к шараханью в соседней комнате, хотя Андрей всегда ходил тихо. Привстала, а затем решительно откинула плед и выглянула в коридор. Неужели сумел встать?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Андрей был в своей комнате.

Нахохлившись на кровати, он вяло жевал тушенку из банки.

— Привет, — промямлил он, заметив мое встревоженное лицо и жутковато улыбнулся. — Иди сюда…

Он похлопал рядом.

Я опустилась на кровать. Он пришел в себя, но сильно лучше не стало. Улыбается, но вид изможденный — даже ест с трудом: жует и давится. Скулы стали острее, от усталости Андрей утратил контроль над собой, и асимметрия усилилась — черты лица совсем поплыли. Отекший, все еще в испарине.

Я приложила ладонь к влажному лбу.

Горячий.

— Сильно тебя испугал?

— У вас бред был ночью…

— Помню, — Андрей отвернулся, словно хотел закрыть тему, что принял меня за другую. — Голодная?

— Да, — призналась я.

Со вчерашнего дня я ничего, кроме салата не ела.

— Беременные едят тушенку? Больше ничего нет, — он предложил свою банку, но я покачала головой. — Ты меня перевязывала ночью?

— И обезболивающее колола. Лихорадка, это серьезно, вам нужно показаться врачу. У вас лоб горячий.

— Не хочу рисковать, всё пройдет. Позвоню, и будем переезжать, здесь оставаться нельзя. Собери вещи.

Я вышла, но задержалась в коридоре. Собраться недолго, а я хотела знать, кому он звонит.

— Сергей… — Андрей вздохнул. — Я промахнулся. На несколько дней залягу на дно. Нет. Они знали, что по грузу постреливают и ждали. Я еле ушел.

Долгая пауза, я даже решила, что он отключил телефон, но оказалось, Шелехов его отчитывал.

— Я предупреждал! — Андрей ответил резко. — Разберись со своим поставщиком!

Голос не заискивающий, сильный, но слышно, что оправдывается. На него злятся, а он огрызается.

Не он в этом тандеме главный.

Может быть, равный, но не главный, точно. И он завалил дело.

— Про бабу ничего не знаю. Мне не до баб сейчас. Я тяжело ранен.

В комнате я сложила пожитки. О ком говорили, обо мне? Он прячет меня от всех: от друзей, от подельников. Вот, что значит быть с ним: скитаться по тайным квартирам, жить в ожидании опасности, никому не верить. Андрей проверил рану — из ванны снова запахло спиртом. Забрал деньги, несколько ампул морфина, патроны, остальное бросил. С трудом застегнулся — жар так и не спал. Горячий, потный, едва стоящий на ногах, он сунул пистолет за пояс спереди и прикрыл сверху рубашкой.

Я со скромным пакетиком лекарств и сумкой, ждала в коридоре.

— Называй меня на «ты», ладно? — сказал он, прежде чем мы вышли. — Для окружающих будет странно, что живешь со мной, а обращаешься на «вы».

— Конспирация.

— Да. Вместе нам долго быть. Ты когда рожаешь?

— В декабре. Предполагаемая дата — десятое.

— Значит, почти пять месяцев вместе. Сделаем вид, что ты моя жена.

Я дождалась, когда Андрей проверит подъезд и вышла вслед за ним.

Почему нет, это даже логично. Прятать меня много месяцев от случайных взглядов он не сможет, а так даже лучше — меньше подозрений. Живет по соседству военный с молодой беременной супругой и что с того?

Андрей привез меня в спальный район.

Специально выбрал такое место или совпадение, но мне здесь понравилось: микрорайон из десятиэтажек был небогатым, но обжитым. Здесь были люди. Во дворе дети и матери с колясками, битком недорогих иномарок. На старом месте пугало запустение.

Квартира двухкомнатная, на втором этаже.

Я вышла на балкон, с удовольствием вдохнув душистый от цветов и зелени воздух: с этой стороны дом закрывали деревья и кусты. С детской площадки долетали вопли ребятни.

— Я схожу в магазин, тебе что купить?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Андрею переезд дался тяжело.

Я обернулась: он выглядел больным и уставшим. Помня о прежних ошибках с запасами, я сказала:

— Напишу список на неделю.

Есть хотелось ужасно.

Я добавила яйца, молоко и грибы, чтобы сразу приготовить омлет. Андрей ушел, а я осмотрелась. Квартиру он снял заранее, но еще здесь не жил. Не новая мебель, пустые шкафы. В ванной мне понравилось большое зеркало на двери. Под глазами круги от недосыпа, помятая. Последние ночи не прошли бесследно.