Месть валькирий - Дмитрий Емец

– Что за глупые шутки?.. Это считается смешным? Тогда «ха-ха!»... – сказал он.

– Отмена заклятия черной луны... – устало произнес Меф и вышел из комнаты.

– Ну, народ! И не попрощался! – укоризненно произнес фантом.

И вновь несуществующие пальцы забегали по клавиатуре, оставляя вполне реальные комменты...

До Зозо в тот день Меф так и не добрался. На улице, у Иркиного подъезда, его спину прожег неприятно настойчивый взгляд. Доверяя своим чувствам больше, чем глазам, он резко обернулся. Никого. Переключился на истинное зрение – снова никого. Странно. Очень странно. Конечно, не исключено, что по небу пролетела стайка бородатых глюков, однако дело, видно, не в том.

Озадаченный, чего-то смутно опасающийся, Мефодий бродил по району своего детства до глубокой ночи. Ему все мерещилось, что за ним кто-то крадется, хотя ни реальным, ни истинным зрением он не мог усмотреть ничего подозрительного. Дважды волей случая он оказывался возле своей старой школы и один раз даже прошел во двор. В саму школу заглядывать не стал. Для воспоминаний ему вполне хватало двора. Вот разметка – они бегали здесь на тридцать и шестьдесят метров. А вот газон. Порой на нем пытались сажать деревья, но сажали почему-то совсем маленькие, которые в первый же год вырывались с корнем или вытаптывались мигрирующими бегемотами. А вот вечная лужа у забора, которая не замерзала даже лютой зимой. Подходить к вечной луже запрещалось (и именно поэтому рядом вечно кто-то торчал). Говорили, там под землей проходит труба с горячей водой. Изредка ее прорывало, и из лужи начинал бить фонтан кипятка. Приезжала аварийка, и было за чем понаблюдать из окна, тоскуя на какой-нибудь унылой географии.

А вот скамейка, которую Меф – да и не только он – всегда проскакивал с замирающим сердцем. Прежде на ней нередко сидел некий Омут, один из бывших учеников школы, и постукивал по колену тощими пальцами. Две шавки из его окружения подтаскивали к нему учеников, у которых хватило глупости оказаться поблизости.

– Ну что, принес? Срок вышел! – говорил Омут лениво. Это заранее определяло правила игры. Якобы существовал некий долг, этим Омутом не полученный и дающий ему право делать с жертвой все, что угодно.

Фамилия у Омута была мудреная и как-то нехорошо звучащая. Сам он не любил ее и требовал называть его просто Омут. Он был смуглый, с носом как у коршуна, длинный, бровастый и пугающе тощий, что не мешало ему быть ошеломляюще ловким и жестоким. Своих жертв он обычно резко и несильно хлестал в нос, после чего добивал коленями и кулаками.

Единственный способ уцелеть был отдать Омуту все деньги, что ученики и делали. Омут обычно брал их и брезгливо засовывал в карман. Из другого кармана доставал копеек десять и бросал на землю.

– Это сдача!.. А ну, поднял, быра! – требовал он, страшно повышая голос.

Несчастный ученик наклонялся и мгновенно получал сильный пинок, сбивавший его с ног. Пинок этот означал, что Омут доволен и сейчас будет подыскивать себе новую жертву.

Сам Мефодий попался Омуту лишь однажды и возненавидел его на всю жизнь. Вспомнив сейчас об Омуте, Мефодий специально сел на эту лавку и просидел часа полтора в надежде встретить Омута и сказать ему большое человеческое спасибо. Однако Омут не появлялся. Прежде Мефодий бы этому несказанно обрадовался, а сейчас испытал разочарование. Правда, он знал, что, если пожелает, найдет Омута где угодно, хотя бы и на морском дне, но все же эйдос удерживал его от этого.

Мефодий достал карандаш, быстро присел возле скамейки на корточки и с внутренней стороны нарисовал адресную руну. Адресную, потому что опасна она была только одному человеку во всем мире. Омут, не садись на пенек, не гопьстопь пирожок – не то будет тебе плохо. Так плохо, что такое и ночью не приснится. Узнаешь ты Мефодия Буслаева!

Долго, неохотно погасал длинный майский вечер. Окна в домах уже горели, а небо все никак не желало темнеть до конца. Казалось Мефодию, что коробка города закрыта сверху плоской фиолетовой крышкой с вырезанными из фольги звездами. Он как раз смотрел на небо, когда одна из звезд оторвалась и красной яркой точкой прочертила небосвод.

Буслаев проводил ее взглядом и, по сохранившейся лопухоидной привычке искать всему рациональное объяснение, подумал, что это, конечно, метеорит или искусственный спутник. Настоящие звезды разумеется, никогда не отрываются, ибо это огромные шары газа, находящиеся от Земли на расстоянии миллиарда лет езды на черепахе...

Мефодий опустил голову, и внезапно у самой земли там, где в асфальт вмурована была дождевая решетка, его глаз захватил ускользающую быструю тень НУ вот, опять повторилось! Сколько можно! Нет уж, родные мои, хватит! В прятки будете играть со своим дедушкой!

Готовый одним движением вырвать меч, Мефодий приблизился. Стоковая яма под решеткой была неглубокой. На дне в куче всякой гнили кругло поблескивала пивная пробка. Никаких подсказок, куда могла исчезнуть тень.

«Может, померещилось?» – подумал Меф. Однако неприятное ощущение, что за ним следят, не покидало.

«Златокрылые? В канализационном люке? Исключено. Тогда мрак? Но зачем мраку следить за мной, когда он и так знает, где я?» – подумал Меф, недоумевая.

Решив, что при этих обстоятельствах идти к матери будет неразумно и опасно для нее, он стал бесцельно бродить по окрестным дворам. Вот двор, где он кидал снежками в стекло, а вот двор, где однажды сцепившись с одним парнем, они собрали с асфальта всю грязь, пока не закатились вдвоем в лужу. Причем Меф, что печально, оказался снизу, и светлая куртка его стала похожа на размокшую туалетную бумагу. А вот и двор с турником. Сюда они бегали подтягиваться, а потом какой-то контуженый гений покрасил перекладину. Краска, высохнув, содралась и царапала ладони до крови.

Мефодий подпрыгнул и повис на турнике. Ага, все-таки вырос, и ощутимо! Прежде пришлось бы искать кирпич и прыгать с кирпича. Восемь раз... десять. Двенадцатое подтягивание он осилил уже еле-еле, дергая ногами, как висельник, и, недовольный собой, разжал руки, разглядывая покрасневшие ладони.

«Раньше больше смог бы... надо каждый день тренироваться... интересно, будущий повелитель мрака на турнике – это не слишком нелепо?» – подумалось ему.

– Деге... дегенератор ты, Мефодька! Как есть де-генератор! – внезапно убежденно произнес кто-то.

Мефодий повернул голову. Рядом с турником, задумчиво покачиваясь, стоял алкоголик дядя Леня, человек неопределенных лет и туманных занятий. Жил он где-то в окрестных домах и, насколько Меф помнил, всегда не прочь был потрепаться с молодежью. Первую половину дня дядя Леня таскался по дворам и, обходя многочисленных знакомых, обеспечивал себе счастливое забвение во второй половине.