Месть валькирий - Дмитрий Емец

«Глупый я был! Одно слово: ипфантил!» – с досадой подумал Меф и торопливо перевернул сразу несколько страниц, спеша поскорее выплыть на чистое пространство.

Обнаружив, где заканчивается последняя запись, он попытался вспомнить, какое сегодня число, но, так и не вспомнив, быстро начал писать:

«Примерно конец апреля»

1. Я давно не был у матери и толком не знаю, о чем с ней говорить, когда она рядом.

2. Мои главные недостатки: самоуверенность, высокомерие, грубость, раздражительность.

3. Я хочу иметь больше силы воли.

4. У меня получается быть искренним с собой, Но иногда я не могу быть искренним с окружающими. Я имею в виду истинную искренность, а не частичную которая бывает полезна для манипуляций и чтобы производить нормальное впечатление.

5. Для меня важно, что обо мне думают другие. Хотя на самом деле надо быть кем-то, а не казаться.

6. Я умный лишь настолько, насколько это необходимо, и чувствую, что не хочу становиться умнее.

7. Я ощущаю, что становлюсь не лучше, а хуже.

8. Все-таки я очень хотел бы знать, что такое счастье. Вчера мы с Даф пытались это понять и пришли примерно к следующему:

Счастье – когда все мечты сбываются, но не совсем сразу (идеал постепеновца).

Счастье – это когда все время идешь к цели, которая никогда не бывает конечной (идеал труженика).

Счастье – это вся жизнь за вычетом несчастий и очевидных нелепостей (идеал расслабленного человека с чувством юмора).

Счастье – это то, что можно внятно выразить в денежном эквиваленте. То есть счастье начинается тогда, когда человек сумеет обзавестись собственной норой, собственной транспортной гусеницей и рядом других вещей, список которых может разниться (идеал среднестатистического приобретателя).

Счастье – когда капель неприятностей бьет по макушке меньше, чем макушка этого заслуживает (идеал запуганного обывателя).

Счастье – сломать хребет миру прежде, чем мир сломает твой (идеал стража мрака).

Счастья нет, но есть покой и воля (идеал нейтрала).

Счастье – в отсутствии желаний и самодостаточности. Ты не делаешь ничего для мира, мир оставляет тебя в покое (идеал пассивного или уставшего нейтрала).

Счастье – когда хочется только отдавать и не важно, получишь ли ты что-нибудь взамен (идеал стража света и просто хорошего ч-ка)».

Меф отложил ручку и задумался.

«Все-таки на меня влияет не только Арей, но и Даф. И это неплохо», – подумал он. Между тем, что он писал в сентябре, и тем, что писал сейчас, была огромная разница. Прогресс, который не мог не радовать.

Мефодий шел к Зозо. Утро выдалось свободным, и он решил навестить мать. Дафна вначале собиралась составить ему компанию, но после передумала и отправилась с Натой по магазинам. Ходить с Натой было удобнее, чем часами выслеживать неудачливую вещь по примеру Эссиорха. За единственную улыбку Наты любой продавец готов был опустошить всю витрину, а если понадобится, то и прокопать носом траншею параллельно фундаменту магазина. Правда, белым перьям это на пользу не шло, но Даф утешала себя тем, что ей нужен только свитерок и новая весенняя куртка.

«Раз свет плохо снабжает своих агентов, то почему бы не сделать это за счет мрака?» – думала она, смягчить угрызения совести.

Мефодий вышел из метро. В эти легкие дни город стремительно веселел. Хмурые, сырые еще деревья, спеша жить и зеленеть, выбрасывали изумрудные флаги молодой листвы. Даже дома и те повеселели. Один дом подмигивал забытым на балконе ярким тазом, другой отвечал ему небрежным помахиванием вывешенного на перила паласа, на крыше у третьего шла веселая суета – перестилали листы, и маленькие, привязанные веревкой фигурки ходили по самому краю.

На полпути к дому эмоциональный человек с Кавказа осведомился у Мефодия, местный ли он и где тут улица Левона Толстого, и, получив ответ «не знаю», как крыльями захлопал руками.

– А гаварыш: местный! Левона Толстого не знаешь! Я знаю, все знают, он не знает! – произнес человек с презрением и зигзагами понесся дальше.

Смутно заподозрив подвох, Мефодий быстро взглянул на его спину истинным зрением. Жизнь заставляла быть подозрительным. Арей и Улита любили повторять, что случайных встреч не бывает так же, как и в часах нет лишних колесиков. Но нет, человек был настоящий, не комиссионер и, пожалуй, даже не суккуб.

Сегодня у Мефодия с раннего утра было ощущение: что-то должно произойти. Ощущение неясное, но неотступное, точно зуд в лопатке, которая только-только готовится еще зачесаться. Именно поэтому, отправляясь к Зозо, он на всякий случай захватил с собой меч, наложив на него заклинание невидимости. Меч был закреплен на спине. Рукоять его располагалась над левым плечом.

Меф пошел по короткому пути – дворами. Один из дворов был Иркин. Это Меф понял внезапно, когда увидел в двух шагах перед собой Бабаню. Отступать или прятаться куда-то было поздно. Мефодий остановился и поздоровался.

Бабаня тоже остановилась. Она улыбалась. От глаз весело разбегались морщинки. Мефодий немного расслабился. Последний раз Бабаня встретила его с каменным лицом, сейчас же явно была рада его видеть.

– О, да ты вырос! Сам-то заметил? – спросила она.

– Не-а, – сказал Мефодий. Он и правда не обратил на это особого внимания. Разве что рукава рубашек стали короче.

– Что-то давно не заходил! Встретила тут как-то твою маму. Ты, она сказала, где-то в центре учишься? – продолжала Бабаня.

Меф едва не зевнул. Вопросы взрослых всегда скучны и очевидны. Точно два водолаза встретились на дне и, не имея связи, пытаются общаться жестами. Даже Бабаня, всегда бывшая приятным исключением из правил, утратила, похоже, свою самобытность.

– Ага. В центре, – согласился Мефодий. Он по-прежнему числился в гимназии Глумовича. И хотя сто лет уже не бывал там, Зозо регулярно приходили по почте табели с отличными оценками и грамоты, подписанные Мефу «за успехи в науках».

– И живешь там где-то при школе? – продолжала Бабаня.

– Да.

Врать Бабане ему не хотелось. С другой стороны, он и не врал. Он действительно живет в центре при школе. Ну а о подробностях его и не спрашивают.

– И как, нравится учиться?

– Нормально, – сказал Меф неохотно.

– А директор как, не строгий?

– Строгий, – подтвердил Меф, который не далее как месяц назад пинками выгнал скулящего Глумовича из резиденции.

– Тут уж ничего не поделаешь. Работа такая. Ему надо быть строгим, – сказала Бабаня.

– Понятно, что надо, – согласился Мефодий.

Глумовича он выгнал после того, как директора гимназии внезапно осенила бредовая идея, с которой он и явился не к кому-нибудь, а к Мефодию. А что – хе-хе! – если он, Глумович, выцыганит эйдосы у своих учеников, которые хотят иметь оценки повыше, и получит за это продление аренды? «Или можно всем классам договоры на подписи раздать! Дети, они не глядя бумажки подписывают!» – предложил он в конце.