Уорхол - Мишель Нюридсани
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Родные отмечали, что после первых приступов он был растерянным, плаксивым, нарушалась координация движений. В школе одноклассники смеялись над ним, потому что, едва его вызывали к доске, начинался нервный тик. Врач, к которому обращались нечасто – ведь это пустая трата денег, рекомендовал отдых, внимание и заботливый уход. Энди вновь забрали из школы, и снова он оставался дома с мамой, та ухаживала за ним еще более самоотверженно, чем когда-либо, читала ему книги, рисовала. В плане формирования личности мать сделала для него больше, чем кто-либо другой, на свой манер, конечно, несколько дикий, почти необразованный, свободолюбивый и фантазийный. Обучение шло вне всяких норм и правил и уже с детства определило его в группу, обособленную от общества и окружающего мира. Возможно, уже тогда Джулия решила, что ее сын станет художником.
Именно в это время была зафиксирована знаменитая «депигментация» его кожи.
Именно в это время братья и по крайней мере одна учительница, Кэтрин Метц, заметили способности Энди к рисованию.
Именно в это время в его жизни появляется томатный суп «Кэмпбелл»: мама каждый день, в обед, разогревала этот суп в кастрюльке…
Именно в это время он сделал одно из главных своих открытий, о чем рассказал в книге «ПОПизм»: «Я заметил, что, когда я становился агрессивным и пытался заставить кого-то поступить так, как мне хотелось, у меня никогда ничего не получалось. Я всегда проигрывал. Тогда я понял: у меня будет гораздо больше власти, если хранить молчание, потому что тогда любой начнет сомневаться в самом себе».
По легенде, подкрепленной сведениями из его книг – «ПОПизм», «Моя философия от А до Б» и «Дневник», Уорхол в то время многое открыл в себе, гораздо больше, чем принято думать. Но сначала нужно освободиться от груды хлама, появившегося за столько времени, и кучи отбросов, которые обескураживают.
Пока отец продолжал колесить по Питтсбургу и восточным районам страны, остававшаяся дома Джулия не отходила от кровати своего Энди и рассказывала на своем уже привычном смешанном языке самые увлекательные истории, какие только знала: «Я всегда говорил ей “спасибо, мамочка”, когда она заканчивала очередной рассказ о похождениях Дика Трейси[150], даже если я ни слова не понимал из ее рассказа, – писал Уорхол и добавлял: – Она давала мне плитку шоколада Herchey каждый раз, когда я заканчивал рисунок красками на очередной странице в альбоме. Еще я вклеивал туда фигурки кукол, вырезанных из журналов Уолта Диснея. Я обожал это занятие».
Маменькин сыночек
Хрупкий, слабенький, не любящий никаких физических упражнений, маленький Энди чаще всего сидел на ступеньках своего дома и рисовал, пока его сверстники играли в футбол или бейсбол на улице. Над ним смеялись, потому что он часто, спасаясь от обидчиков, прибегал к маме и прятался у нее на коленях. Возможно, поэтому ему гораздо больше нравилось играть с девочками, он ладил с ними и не ждал от них никаких подвохов. Уже тогда. В глазах других мальчишек он был «мокрой курицей», «маменькиным сыночком», слишком чувствительным, застенчивым мальчиком, который всего боится, поэтому все над ним потешались. В то же время он был подвержен порывам гораздо более сильной агрессии и злости, чем другие дети.
«Оставьте меня в покое, дайте помечтать», – поет Жервеза, героиня фильма Рене Клемана[151], когда жизнь становится невыносимой. Этим все сказано.
Каждым воскресным утром он ходил со своей подружкой Маржи в кино. Любимый фильм? «Алиса в стране чудес». Энди был чуток и восприимчив к этому неординарному юмору и искрометному воображению. Ему нравилось быть восхищенным.
Однажды он попросил у матери купить ему кинопроектор, обладать которым было его страстной мечтой. Но в семейном бюджете, по-прежнему весьма ограниченном, денег на такую покупку не было. Занимавшее центральное место в гостиной радио – вот единственная роскошь, что мог позволить себе Андрей. Чтобы накопить нужную сумму, Джулия втайне от мужа стала брать кое-какую работу на дом.
Джулия выполняла все капризы младшего сына, она верила в него, постоянно думала о нем. По ее мнению, сын был предназначен для больших свершений.
Чезаре Павезе[152] говорил, что «любой ребенок, любой мужчина прежде восхищается изображенным на холсте пейзажем, а уж потом – природным. Стихотворение и даже простое слово не сможет открыть ему глаза». Оскар Уайльд, двенадцатью годами ранее, написал примерно то же самое. Для молодого Уорхола, вовлеченного в искусство, благодаря примеру матери, которая рисовала, писала красками и даже, пусть давно, еще в девичестве, пыталась лепить, таинственным «сезамом» стало кино. Голливудское кино. Именно это искусство открыло для него «двери туда, где нет земной суеты, а только путь вверх, к мечте». Только через кино Энди воссоединялся с миром. Через кино он открыл волшебную алхимию искусства. Через кино будущий художник со временем создаст свою художественную систему, похожую на систему производства на «фабрике мечты» – в Голливуде.
Для него быстрее, чем для большинства детей и взрослых в Америке конца 1920-х – начала 1930-х годов, кино стало больше чем развлечением. Кино стало способом прожить другую жизнь, словно по доверенности, примерить на себя судьбу звезд, очутиться в другой реальности, сравняться с богами, не стремясь к полной «идентификации». Самая юная актриса, получившая премию «Оскар», которую обожал маленький Энди, Ширли Темпл[153] вспоминала в своей «Автобиографии ребенка-звезды», что, увидев фильм «Сияющие глазки», одна маленькая английская девочка, немая от рождения, испытала такое эмоциональное потрясение, что внезапно заговорила!
На Уорхола произвели неизгладимое впечатление одновременно аура и китч голливудского кино, звездная система, студийная система, а не реклама, которую Гектор Обальк[154] в своем развлекательном опусе «Уорхол – это не великий художник» преподнес как ключ к пониманию искусства Уорхола и его манеры поведения.
Голливуд называли «сороковым штатом», он уже начал становиться мифом, превращаться в американскую мечту. Итак, кино надолго стало самым популярным и любимым видом проведения досуга в США. В 1920-е годы киностудии потребляли порядка 250 тысяч километров кинопленки. Кино помогало отвлечься от жестокой действительности пятидесяти миллионам зрителей, каждую неделю они до отказа заполняли двадцать тысяч кинозалов по всей стране (тридцать тысяч других залов приходились на остальной мир). Огромное количество. Но в середине
