Плюш и Ко - Надежда Опалева

– Нет на свете вещи, которая могла бы объяснить твое поведение. Ни разговаривать, ни смотреть на тебя не хочу.

– Я покажу тебе пару фото. Можно? – Он оставил телефон на учительском столе и вернулся обратно к дверям. Зум-Зум придвинулась ближе.

– Надеюсь это не изображение твоего члена. Мне тут прислали недавно с неизвестного номера…

На экране телефона она увидела балерину в длинном прозрачном одеянии, она тянула изящные руки вверх, на фоне бордовых портьер ее фигура выглядела, как греческая белая мраморная статуя.

– Это моя мать. – тихо произнес Глен, глядя исподлобья волчьим взглядом. – Она была примой в театре в свое время. На пике своей карьеры она вышла замуж, потом родился я. Она очень хотела наверстать то время, которое провела в уходе за мной, репетиции она начала интенсивные. Ее тело не было готово к такому. Она травмировала спину и ногу, поэтому дорогу в балет ей закрыли. Она теперь может преподавать, но выступать не может. Ей ненавистна мысль, что балет уйдет из ее жизни. И мать прилагает уйму усилий, чтобы заставить меня им заниматься.

– А ты? Ты сам хочешь? – спросила Зум-Зум по-доброму, словно и не было между ними ссоры.

– Я ненавижу балет. – прикрыв рот пальцами, произнес со злобой Глен.

– Как же так вышло? Ты не хочешь, но танцуешь?

– Я загнан в угол. Как только я пытаюсь объяснить ей, что это занятие не для меня, она перестает со мной разговаривать, просто замолкает на недели, может и на месяц замолчать. Ведет себя так, будто у нее и сына-то нет. Я мечусь, как больной между ненавистным балетом, школой, придирчивым отцом и тем, чтобы угодить матери, которая, кстати сказать, в последнее время просто озверела. При этом пытаюсь удержать это в тайне.

– Ты говоришь так, будто это позорно. Балет – это искусство!

– Когда ты занимаешься этим против воли, то начинаешь относиться к этому иначе. Мой отец называет меня «трикобой», а когда увидел меня в белом костюме лебедя стал называть «заголяшка».

– Хм… Отец насмехается, а мать заставляет… Должно быть, у тебя от этого едет крыша. Как ты выкрутишься? – спросила Зум-Зум.

– Не знаю. Я не могу допустить, чтобы кто-то узнал. Если узнает об этом Люк, он не удержится от соблазна, фотки в минуту разлетятся по школе, он тот еще гад. Если рассказать об этом Пэт, то нет гарантии, что в миг обиды и ненависти ко мне, она не растреплет всем вокруг об этом занятии. Поэтому я ни одной своей девушке не говорил об этом, ни одному другу, и вообще никому. Ходить на занятия я обязан каждый день, но мать разрешила пропускать пару занятий в неделю, если будет сильный завал на учебе. Я вру всем, вру всегда и везде. Я так заврался, что однажды решу зашить себе рот.

– Так ты хочешь оттянуть момент? Я поняла. – Зум-Зум попыталась представить какую громадную душевную нагрузку испытывает Глен. – Должна сказать, что в том черном трико ты выглядишь просто крышесносно. У тебя хорошо получается?

– Шутишь?! Я худший в классе! Не знаю, почему меня еще не выгнали.

Глен непринужденно сунул руки в карманы пиджака, сделал несмелых два шага вперед, крутанулся на месте, потом молча с минуту он раскачивался с пятки на носок, будто готовился к прыжку с места, а погруженная в себя Зум-Зум в это время натирала губкой пустой стол.

– А что было на набережной? – наконец, спросила она.

– На набережной… Я тогда слетел с катушек. Извини за это. – Глен медленно подошел к учительскому столу, который разделял их, приложил лоб к столешнице. – Я до одури боюсь, что хоть одна душа узнает обо мне. Я приложил столько сил, создал целую паутину связей таким образом, чтобы люди, с которыми я общаюсь, не были связаны между собой. Стыдно признаться, я даже угрожал ребятам из балетного класса, что переломаю им ноги, если они хоть словом обмолвятся… А ты свела мои старания на нет только потому, что оказалась в неподходящем месте в неподходящее время. Прости, что накинулся на тебя. Испугалась?

– Конечно. – На глазах ее выступила влага. – А как бы ты себя чувствовал, если бы лучший из твоих друзей вдруг начал тебя душить?

– Прости меня! Хочешь – накажи меня. Я чувствую себя ужасно. Просто места себе не нахожу, ведь я считал себя хорошим человеком. Я понял, что ты никому ничего не рассказала. Ты лучший человек, чем я. Спасибо тебе за это. Простишь? – Глен подошел к ней ближе.

– Это будет трудно. – Зум-Зум тяжело вздохнула. – Даже если ты мне пообещаешь, так больше не делать, я не уверена, что поверю тебе. Наказать тебя – идея отличная, только боюсь, что Патриция не даст мне отшлепать тебя.

– Я вижу у тебя новый телефон. Номер дашь? – Глен заискивающе посмотрел ей в глаза.

– Если ты сейчас покажешь мне элемент из балета. Станцуй для меня.

Глен нахмурился.

Попятился назад, вдруг поднял округленные руки перед собой и громко произнес: «А lasecond!». Его полузакрытые глаза смотрели вперед, руки разошлись в стороны, правая нога медленно поднялась вверх через бок, Он простоял в такой позиции пару секунд. Зум-Зум подумала, что школьные брюки на нем вот-вот затрещат, обут Глен был в кроссовки, но от этого не потерял грациозности.

– Арабекс! – произнес Глен. Его поднятая нога зашла за спину, спина прогнулась, рука потянулась к Зум-Зум. Она захлопала в ладоши и запрыгала от возбуждения.

– Grand pas de chat! – скомандовал Глен и в высоком прыжке развел ноги в шпагате, бесшумно приземлился, выгнул спину, развел руки. – Epaulement efface! – выставив ногу вперед, он очертил ладонями круги в воздухе. На его лице читалось спокойствие. Он замер.

Зум-Зум восхищённо хлопала ресницами. Ей жутко хотелось тут же наброситься и заобнимать его. Теперь они делили один секрет на двоих! От этой новости в животе у Зум-Зум будто трепетали бабочки, и казалось, что все обиды ушли.

– Я позвоню тебе вечером, – сдержано сказала она.

Глава 14

Тело Зум-Зум демонстрировало воистину фантастические метаморфозы. Весы показали 86.

Мать Зум-Зум собирала по квартире грязные вещи, заходя в комнату дочери, она помедлила.

– Что это за звук такой, ты слышишь?

– Это была я, – отозвалась Зум-Зум.

– Нет. Такой тонки, как будто шину пропускает. Слышишь? – не унималась мать.

– Это была я. – повторила Зум-Зум. – Это я так тихо… радуюсь.

Зум-Зум показала на весы. Сара, мать Зум-Зум, деловито подошла и взглянула на цифры. Ее брови взлетели. Она погладила дочь