Конверт из Шанхая - Владимир Кузьмин

– А вы чего ночь за полночь не спите? – пришла в себя Ирина Родионовна. – Марш по кроватям, полуночницы.

Пришлось послушаться и разойтись, хотя обсудить все хотелось до ужаса.

Возвращаясь к себе, я еще раз столкнулась с мистером Ю. Может, у него бессонница, а Ирина Родионовна со своими гаданиями лишила его пристанища в салоне? Я посчитала правильным сказать ему, что гадания завершены и салон свободен. Мистер Ю, как всегда, мило поблагодарил и ушел в свой вагон. Поезд подошел к какой-то станции. Дедушка проснулся от моего появления и поворчал, что я так поздно разгуливаю по гостям и, наверное, мешаю людям спать.

14

Уснула я, едва коснувшись головой подушки. А вот утром меня что-то разбудило, тут же припомнились события вчерашнего вечера, и сон как рукой сняло. Зато захотелось есть. Я тихонько спустилась вниз, оделась и пошла умываться.

Пока мылась, поезд остановился. За окном появились все немногочисленные ранние птахи. То есть сумасшедший, по мнению некоторых пассажиров, англичанин, мистер Ю и Роза, служанка Софьи Яковлевны, со своей Муму – или как там этого барбоса кличут? Я решила в некотором роде составить мистеру Фрейзеру компанию и если не побегать, то хотя бы походить вдоль состава.

В отличие от вчерашнего утра никакого тумана не было и в помине, едва показавшееся из-за края земли солнце отбрасывало длинные тени и заставляло жмуриться.

Все пассажиры, вышедшие из поезда, передвигались вдоль него с разной скоростью. Мистер Фрейзер, как уже говорилось, совершал пробежки. Мистер Ю с неизменным длинным мундштуком и излучающей пряные ароматы папиросой прогуливался очень и очень неспешно, гулко ударяя по доскам своей тростью. Я двигалась вдоль вагонов бодрым шагом. Роза, выгуливающая собачонку, вынуждена была менять свою скорость в зависимости от капризов животного.

Я уже прошла до самого конца поезда, где обнаружила потерю – исчез наш паровоз! Ясно, что его должны были заменить на другой, но на какой-то краткий миг я растерялась. После даже смешно стало. Я стала высматривать, не видать ли где нашего нового локомотива, но услышала позади крик:

– Мими! Мими, вернись!

Вредной собачонке взбрело в голову вырвать из руки Розы свой поводок и припустить со всех четырех лап в мою сторону. Мистер Ю сделал неуклюжую попытку перехватить беглеца, но она не удалась. Псинка со слюнявой мордочкой приближалась ко мне. Я ее ловить не стала, просто на ходу наступила на волочащийся сзади поводок. Похоже, Мими такой способ торможения пришелся не по нраву, она пискнула, но я безжалостно продолжала держать поводок каблуком. Песик притих, осмотрел ближайшее колесо и юркнул под вагон. Поскольку паровоза у нас не было и поезд не мог тронуться, то ему ничего не грозило. А передвигаться он мог только на длину поводка, так что и потеряться не мог.

Прибежала Роза, подошел своей утиной походкой мистер Ю, добежал мистер Фрейзер. Втроем они с чего-то устроили небольшой переполох и стали извлекать собачку из-под вагона. Проще всего было вытянуть ее за поводок, но про него никто даже и не подумал. Журналист полез под вагон и вытащил-таки беглеца. У того в зубах был клок белой ткани.

– Это зацепилось под вагоном, – пояснил англичанин. – И собака пыталась это оторвать, оттого и не хотела вылезать на ваши призывы, мисс Роза.

Роза рассыпалась в благодарностях, потом вырвала тряпку из зубов Мими и швырнула ее обратно под вагон. Все тронулись в сторону своих вагонов. Только я задержалась. Быстренько заглянула под вагон, нашла лоскуток, оторванный от тряпки, так и оставшейся зацепившейся за какой-то крюк на его днище, но доставать не стала. Зато подобрала собачью добычу и развернула.

Более всего это походило на большой мужской носовой платок. Вроде тех двух, испачканных гримом, что вчера ночью мы с Машей безжалостно выкинули в окно, чтобы сокрыть следы наших преступлений. Собственно говоря, я и подумала, что это один из них. Но те вряд ли могли оказаться впереди по ходу состава, их в любом случае должно было отбросить назад. Затянуть под вагон их, наверное, могло, но никак не в этом месте.

Кусок ткани, несмотря на то, что его какое-то время – судя по обилию сажи немалое – трепало под вагоном, а только что он побывал в собачьих зубах, оставался сложенным вдвое. Раньше, если судить по складкам, он был и вовсе свернут в несколько раз. Я тряхнула за край, чтобы развернуть тряпицу окончательно. Не получилось. Пришлось разворачивать руками. Ну тряпица как тряпица. Не платок, это точно. Но что-то напоминает. Понюхала: пахнет мазутом, сажей и еще чем-то едва уловимым, но знакомым. Больницей, вернее, каким-то лекарством! Тут-то я и вспомнила, что похожа эта тряпица на салфетки, которыми в свое время протирали мою несчастную пробитую голову в клинике. А главное, догадалась, что так мучило меня, когда мы осматривали место убийства! Запах! Слабый, едва ощутимый запах лекарства. Тогда слишком сильно пахло духами, которые разбрызгивали проводники, вот я еле-еле учуяла этот запах, но не поняла тогда, что это.

Плохо, что полной уверенности у меня не было. То есть я не могла бы утверждать, что тот и этот запахи одинаковы. Но с другой стороны, не может все это быть совпадением. Ну то, что в купе убитого пахло лекарством и от тряпки, выброшенной из вагона (а откуда еще ей взяться под поездом?), исходят похожие запахи. Опять же весьма сомнительно, что господин Соболев пользовался лекарством в таком виде. Хотя нет, мог примочки ставить. Но не стал бы он выбрасывать все это в окно. И потом запах… Я его знаю, это факт. Откуда? Не помню, хоть ты тресни! Ну, да вспомнить – это дело наживное. Давайте, господа, подумаем вот с какой стороны – любая другая нам и неинтересна вовсе – вдруг эту тряпку принес убийца? Зачем? Отравить? Все! Вспомнила! Это лекарство для наркоза, и преступник, теперь уже в этом можно не сомневаться, что именно преступник, и никто другой, хотел усыпить бедного Михаила Наумовича. Но что-то пошло не так, и вместо лекарства в дело пошел нож. Значит…

Додумать мне не дали. Прозвучал уже во второй раз станционный колокол, проводник позвал меня пройти в вагон. Я на секунду засомневалась, но бросила свою бесценную находку в сторону и пошла к вагону.

Кто рано встает, мелькнула в голове пословица, тому Бог подает. Вопрос в том, сумею ли я воспользоваться таким подарком.

Дедушка все еще сладко спал, будить его не хотелось. Правильнее всего было бы и самой еще немного поспать, но в голове происходила слишком бурная деятельность, чтобы я могла надеяться уснуть.

Я стала еще раз перебирать в голове случившееся и те сумбурные размышления, на которые эта находка меня навела. Если поверить себе самой, что запахи в купе убитого и от найденной Мими салфетки схожи, если сделать предположение, что салфетку, пропитанную лекарством, принес убийца, то значит… Кстати, то, что салфетка не разворачивалась, ну что она слиплась, должно означать, что она была пропитана лекарством основательно. То есть преступник обильно ее смочил и желал усыпить жертву, чтобы без помех отыскать то, что ему нужно. Значит, он готовил свое преступление и заранее знал, что искать. И еще знал, что найти будет непросто, что этой вещью дорожат и на виду не держат. Так что наследство здесь ни при чем! Все дело в какой-то пока неизвестной нам вещи, что была у покойного. А еще нам неизвестно, нашел ее преступник или нет. Скорее нет. Потому как это был один из пассажиров, а никто после убийства не сошел с поезда. Нашел бы – обязательно постарался бы скрыться, потому что оставаться все же очень рискованно. Или не очень? Мне стало немного страшно. Накануне я говорила Ивану Порфирьевичу, что нам любой другой вариант, кроме того, что преступник остается в поезде, неинтересен, но в душе надеялась на противоположное. Так что, получив смутные пока подтверждения своим догадкам, я мало этому обрадовалась. Играть в сыщиков всегда увлекательно, но если преступники настоящие, то от таких игр лучше отказаться.

Понятно, что я не откажусь. Тем более что сейчас не тот случай, чтобы отказываться. Но все равно было немного страшно. Хорошо, что дедушка проснулся.

15

– Предлагаю организовать более углубленное изучение корзины, – предложил дедушка. – И, кажется, пора раздать большую часть наших припасов, не ровен час, начнут портиться.

– Да ведь спят еще все, – сказала я. – Но ты все равно посмотри, вдруг уже кто ожил. А уж любой из наших артистов всегда голоден.

Дед мой вышел искать проснувшихся, а я полезла в недра корзины. Снимать ее одной было не с руки, поэтому я просто подтянулась за скобу, приделанную к стене под потолком, повисла на правой руке, а левой стала без разбора доставать свертки. Так было даже интереснее, вроде сюрприз получался.

Дверь отворилась.

– Ну вот! – воскликнул дедушка. – Приличная барышня, а висит под потолком. Слезай, а то не даешь нам войти.