Бюро темных дел - Фуасье Эрик

Последовала веселая кутерьма: Валантена дружески хлопали по плечам, пожимали руку, каждый спешил ему представиться. Таким образом выяснилось, что председатель, человек в красном рединготе, не кто иной, как Фове-Дюмениль, тот самый репортер, с которым, по словам Эвариста Галуа, молодой Довернь повздорил за несколько недель до самоубийства. О той размолвке Валантену необходимо было разузнать как можно больше, но действовать надо было с оглядкой и проявить терпение, чтобы не вызвать подозрений. Так легко стать членом тайного общества он даже не рассчитывал – это уже было большой удачей. Теперь требовалось время, чтобы разобраться, с кем он имеет дело – с безобидными идеалистами или с опасными экстремистами.

Дебаты по первому же пункту повестки дня дали ему некоторый намек на ответ. Ячейка «Якобинского возрождения» бурно обсуждала разнообразные способы воздействовать на общественное мнение, чтобы добиться смертного приговора для арестованных министров Карла Х, суд над которыми должен был состояться в палате пэров до конца года. Заседатели довольно быстро сошлись на том, что публичных выступлений и кампании в прессе будет недостаточно – необходимо поддерживать постоянное давление на правительство. С этой целью было решено подогревать волнения в простонародных кварталах и организовать по возможности ежедневные массовые манифестации под окнами Люксембургского дворца.

Покончив с первым пунктом, республиканцы уже собирались заслушать отчет казначея, когда на пороге снова появился рыжий верзила. На этот раз у него в руках был поднос с бутылками вина и закусками. Расставляя все это на столе, он задержался возле председателя, наклонился к нему и что-то зашептал на ухо. Фове-Дюмениль, слушая, все больше мрачнел, и это не предвещало ничего хорошего.

Наконец выпрямившись, рыжий официант метнул злобный взгляд в сторону Валантена, но тот даже не успел задуматься, что могло означать это проявление враждебности, потому что к нему обратился Фове-Дюмениль:

– Валантен Верн… Ты ведь так назвался, верно? Это твое имя?

– Воистину, у меня другого нет.

– И ты сказал, что был писарем в Санлисе?

У Валантена возникло дурное предчувствие, но он ограничился кивком. Другие члены общества, заинтригованные переменой в поведении председателя, заерзали на стульях. Вопросительные взгляды заметались от молодого инспектора к репортеру в красном рединготе и обратно.

– Представь себе, – продолжил Фове-Дюмениль спокойным звучным голосом, – Теодюль, – кивнул он на рыжего, – успел тебя хорошенько рассмотреть, пока мы обсуждали твою кандидатуру. Он уверен, что встречал тебя прежде, и рассказал кое-что любопытное о твоей персоне. По его словам, ты как две капли воды похож на того Валантена Верна, который месяца три назад заявился с проверкой в публичный дом, где его сестрица исполняет обязанности надзирательницы. Но тот Верн не имеет никакого отношения к бумагомарательству. Он служит инспектором во Втором бюро Первого отделения Префектуры полиции. Тебе есть что на это сказать? Или будем считать, что дело ясное как день?

Изворачиваться Валантен не стал. Одного взгляда на седельный пистолет, направленный Фове-Дюменилем ему в грудь, было достаточно, чтобы понять: любые его попытки опровергнуть услышанное заранее обречены на провал.

Глава 13. Между Сциллой и Харибдой

Валантен не сопротивлялся, когда самые ярые республиканцы бросились заламывать ему руки за спину. Он прочел в глазах Фове-Дюмениля, что тот выстрелит без колебаний при малейших признаках сопротивления с его стороны. В любом случае противников было слишком много, чтобы можно было вступить с ними в драку и сбежать. Лучше было пока покориться в надежде, что рано или поздно подвернется случай выпутаться из этой передряги.

Последовала потасовка: некоторые республиканцы, особо разгневанные известием о том, что в их ряды проник полицейский (в основном это были студенты), бросились на Валантена с кулаками, пока остальные связывали ему руки за спиной и затыкали рот кляпом из платка. Понадобился авторитет Фове-Дюмениля как официального лица, чтобы восстановить некоторый порядок.

– Прекратить шум! – рявкнул он. – Сюда сейчас все посетители кабака сбегутся! Лучше отведите этого шпика в погреб. Там мы сможем спокойно решить его судьбу.

Командного тона хватило, чтобы моментально умерить пыл самых разбушевавшихся подпольщиков. Двое членов «Якобинского возрождения» подхватили инспектора с двух сторон под мышки и увлекли прочь из салона. Затем вся группа под предводительством Фове-Дюмениля и Грисселанжа спустилась по крутой лестнице, которая обнаружилась за одной из дверей, выходивших в коридор. На площадке подвального этажа у нижних ступенек была еще одна дверь – массивная, из прочного дерева. За ней оказалось скромных размеров помещение, заставленное винными бочками. Пол здесь был земляной, стены заплесневели; не наблюдалось ни слухового оконца, ни вентиляционного отверстия.

Валантену в нос ударил запах сырой земли, от которого у него чуть не подогнулись ноги. Голова закружилась, к горлу подкатила тошнота. Этот плохо освещенный погреб больше напоминал склеп. Инспектору пришлось сделать над собой усилие, чтобы превозмочь внезапную слабость. В Префектуре полиции никто не знал о его намерении внедриться в кружок республиканцев. Накануне вечером он лишь написал короткий рапорт комиссару Фланшару, упомянув, что Люсьен Довернь принадлежал к тайному республиканскому обществу, которое устраивало сходки в кабаке «Три беззаботных коростеля». Возможно, это приведет полицейских к месту его исчезновения, но на скорую подмогу можно было не рассчитывать. В данный момент он мог полагаться только на собственные силы, чтобы отвратить собственную гибель и ускользнуть от противников, превратившихся в палачей. От осознания этого факта у Валантена по спине пробежал холодок. Связанный, окруженный полными решимости его казнить людьми в тесном помещении, где есть только один выход, инспектор не видел никаких шансов на спасение.

Он был в их безраздельной власти!

Державшие пленника под руки двое студентов заставили его усесться на колченогий стул с дырявым соломенным сиденьем. Они встали по обе стороны от него, и каждый положил ему ладонь на плечо. Фове-Дюмениль остановился напротив, за столом, заваленным ящиками и пустыми бутылками. Валантен заметил, что несколько республиканцев, в том числе Этьен Араго, воспользовались переносом собрания из одного помещения в другое, чтобы исчезнуть не попрощавшись. Вероятно, их не вдохновляла перспектива оказаться сопричастными тому, что должно было произойти дальше. И это Валантена отнюдь не ободрило.

– Уберите кляп, – велел репортер из «Трибуны». – Нам надо задать пару вопросов этому прихвостню властей, прежде чем мы решим, какого приговора он заслуживает.

– Вот уж не думал, что нахожусь перед трибуналом, – усмехнулся Валантен, когда у него изо рта вытащили скомканный платок. – Но если ваши республиканские идеалы включают подмену правосудия скорой расправой, тогда что ж…

– Вы явились сюда шпионить, – отрезал Грисселанж, – и потому заслуживаете участи, которая постигает предателей всюду и во все времена.

Валантен отметил для себя этот внезапный переход адвоката на «вы» и расценил его как дурной знак.

– Речь защиты, достойная обвинительного заключения, – иронично прокомментировал Валантен. – Вам бы прокурором заделаться, дорогой мэтр. Если позволите, я сам буду себя защищать на вашем судилище.

Грисселанж закусил губу, глаза его нехорошо блеснули. Валантен в разговоре с ним держался невозмутимо, но спокойствие это на самом деле было напускным. Инспектор понимал, что в такой критической ситуации ему нужно выиграть время, а рассчитывать тут можно лишь на собственный ум, чтобы дестабилизировать противников.

– Как полиция узнала о наших собраниях? – спросил Фове-Дюмениль. – И что вы надеялись разнюхать, проникнув в нашу организацию?

– «Без короля»… – произнес Валантен с легкой улыбкой. – Полагаю, вы ужасно гордились этой находкой. Не знаю, кому из вас в голову пришла эта идея – сложить меню кабака, чтобы получился тайный пароль, но на вашем месте я был бы более осмотрительным. Брать на вооружение приемы разгромленной армии католиков и роялистов из Вандеи, объявляя себя при этом последователями Дантона и Робеспьера, несколько неуместно, на мой взгляд.