Литературная Газета 6335 ( № 31 2011) - Литературка Литературная Газета

– Актёрская профессия, заставляющая проникать человека в чужие судьбы, заставляет и задумываться о смысле его существования на земле, согласны?

– Вопрос человеческого существования на земле – это вопрос веры. У Горького в «На дне» есть удивительная фраза: «Во что веришь, то и есть, а во что не веришь, значит, этого нет». Этот вопрос решает каждый сам для себя. Поскольку я считаю себя человеком всё-таки верующим, то для меня смысл – в самой жизни, в умении наполнить её чем-то серьёзным и значительным…

– Но получится ли роль значительной, никто никогда не знает наперёд. Не в этом ли главный риск для артиста?

– Я всё ждал, что настанет момент, когда я возьму роль и по истечении какого-то времени в репетиционном процессе буду знать, что с ней делать, мне вдруг будут открываться эти горизонты. К сожалению, так бывает очень редко. Всё равно, когда ты берёшь серьёзную новую роль, ты опять становишься учеником, всё начинается сначала, как будто не было прошлых ролей, прежней прожитой жизни, удач и неудач. У меня только один раз в жизни было, когда во МХАТе я взял роль, и мне вдруг показалось, что я всё в ней понимаю. Это была роль Райского в «Обрыве» И.А. Гончарова. Вот там для меня работа была лёгкой, увлекательной, она просто из меня выходила какими-то своими откровениями, которые моей природе были понятны, мне ничего не надо было придумывать, мне надо было только растормошить себя. Но это бывает редко. Я почему-то подумал, что после Райского я во всеоружии, мне теперь всегда будет легко. Нет, так не выходит.

– Чего вы ждёте от режиссёра, приступая к работе над спектаклем?

– Мне всегда хочется, чтобы режиссёр на два-три шага шёл впереди меня, чтобы он был умнее, оснащённее меня. Я никогда не боюсь оказаться в его руках учеником, если это хороший, грамотный, серьёзный, профессиональный, умный человек.

– Вам ближе характерные роли или герои?

– Все роли характерные. Героев нет. Глумов, Барон – абсолютно характерные роли. А Тузенбах разве не характерная роль? Нет нехарактерных ролей. А если такая получается, значит, что-то очень неверно в режиссуре или артист что-то не понимает, если он считает: «Я играю героя». А куда деть всю человеческую природу? Куда её направить? Как ею заразить людей, сидящих в зале, если нет характера, если нет многогранности?..

– Вы столько лет играете в Театре армии, охоты к перемене мест не возникает?

– Я люблю этот театр, я им дорожу. Я когда-то играл в Театре им. Леси Украинки с замечательной русской артисткой Анной Варпаховской спектакль «Семейный ужин» М. Камолетти, и на служебном входе театра висел плакат, я почему-то его запомнил: «Артист обязан любить театр, в котором он работает, даже если театр недостоин его любви». Сказал это выдающийся советский режиссёр Андрей Лобанов. Вот так.

Беседу вела Александра АВДЕЕВА

Статья опубликована :

№34 (6335) (2011-08-31) 5

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 0,0 Проголосовало: 0 чел. 12345

Комментарии:

Тоска по братству

Искусство

Тоска по братству

ПОРТРЕТ В ИНТЕРЬЕРЕ

Эту выставку я видела несколько лет назад в галерее А3, теперь экспонатов стало гораздо больше (около 400 портретов в разных жанрах, стилях, техниках). Её сейчас показывают в городах нашей страны – Рязани, Ярославле, Пензе, Калуге, Волгограде, Саратове, Кирове… В следующем году предполагают привезти в Москву. Что же показывают?

Трудно в наши дни найти такое собрание современного искусства, которое будет пользоваться успехом в глубинке. Художники, прия­тели, искусствоведы являются на вернисаж. Произносят прочувствованные речи. И всё. На следующий день в залах пусто.

Когда-то Лев Толстой наивно полагал, что настоящее искусство обязательно «заразит» зрителя. По его «наводке» один энтузиаст повёз картину Н. Ге «Что есть истина?» в Штаты – уж там-то они поймут! (Остатки этой веры сохранились у нас и по сей день.) Увы, не поняли. Энтузиаст прогорел. А уж в наши «безэнтузиазные» дни – что такое нужно показать, чтобы шли?

Мне кажется, вовсе не зря галеристы и музейщики разных городов нашей страны схватились за этот проект. Тут представлены чуть ли не все художественные направления современного отечественного искусства, различные его виды – от живописи и графики до скульптуры и мозаики. И при этом есть некое захватывающее и интригующее «игровое» ядро – на выставке показываются портреты одного (!) человека. Их более 400! На это клюнут взрослые и дети, неофиты и разборчивые профессионалы. Повод «поиграть», посмеяться, порадоваться, глядя как известные и неизвестные художники кайфуют и испытывают невероятный драйв, изображая своего коллегу – Аннамухамеда Зарипова.

Но что это за личность? Откуда такая популярность?

В юности Анна без денег бежал из туркменского аула в Ашхабад, чтобы заниматься живописью. Для заработка ему пришлось позировать учившимся молодым художникам. Так появились первые портреты, которые он не давал уничтожать. Тут важны два момента – это были его портреты, но это были и произведения искусства. А в Зарипове с детства жил коллекционер. Старинные монеты, осколки глиняной посуды он собирал ещё ребёнком. Тяга к древности, видимо, генетического свойства: ведь по отцу Зарипов (как он рассказывает) – копт. Ещё одна фантастическая подробность. Звучит как «шумер» или «вавилонянин».

Когда думаешь об этом проекте, невольно вспоминаешь исследование Николая Евреинова, который, проанализировав множество своих портретов кисти разных художников, пришёл к парадоксальному выводу: художники пишут самих себя. Это автопортреты.

Но проект Зарипова заставляет увидеть в многочисленных портретах одной личности ещё и нечто иное, характерное именно для нашего времени всеобщей разобщённости и торжества «коммерческого» подхода к искусству. В портретах ощутима художническая жажда «идеального» человека, друга, соратника, поверенного, чудака, мага. Огромное тяготение к артистической творческой общности, к дружеской среде, к вниманию и пониманию. К задушевному разговору на «своём языке» или вообще без слов. И «харизматическая» личность художника, коллекционера, мецената, человека бурного восточного темперамента Анна Зарипова пришлась тут как нельзя более кстати. Иначе как объяснить, что пишут его по собственной охоте, без заказа? Пишут из года в год, изменяя манеру и находя какие-то новые средства выразительности. Изображают запойно, обращаясь то к маслу, то к карандашу, то к камню. Как же Зарипова видят художники?

У Василия Шульженко в работах разных лет, стилизованных под академизм, он предстаёт то мудрым и темпераментным Кентавром, то философом-суфием, то и вовсе ренессансным патрицием в кругу семьи – тем благородным Меценатом, по которому так истосковалась артистическая душа («Зарипов-кентавр», 2007; «Философ», 2009; «Портрет семьи Зариповых (подражание венецианцам)», 2010).

В таком же величественном духе, несколько подражая позднему Малевичу с его замечательным автопортретом в костюме венецианского дожа, изображает его и Игорь Макаревич («Портрет Аннамухамеда Зарипова», 2010). Но лицо не мрачно-сосредоточенное, как у персонажа Малевича, а неожиданно весёлое, с узкими щёлочками смеющихся глаз. Ведь это игра «с переодеванием», игра со стилем, игра со зрителем.

В рисунках Кирилла Мамонова возникает более непосредственный вариант диалога. Почти везде есть момент озорства и лёгкого хулиганства. На разлинованной в клеточку цветными карандашами бумаге возникает гривастый профиль художника с очками на лбу и с трогательным аленьким цветочком в руках («Анна с цветочком», 2006). Двое задумавшихся художников, стоя напротив друг друга, соприкасаются бокалами. И надпись: «С днём рождения Анна!» (В подписи запятая перед именем поставлена, а на рисунке всё ясно и так.)

В это раскованное действо внесли свою лепту и сами представители семейства Зариповых – Зарипов-старший и Зарипов-младший. В альбоме-каталоге представлена целая серия автопортретов Анна, причём они или дают несколько романтизированный, а иногда даже инфернальный образ художника (что соотносимо с «магическими» штудиями его друзей), или же выдержаны в шутливо-ироничных тонах. Положим, на раннем «Гурзуфском автопортрете» (1980) образ художника строится на контрастном сопоставлении черноты ночи, скрывающей фигуру художника, и выхваченной из этой черноты и данной в тревожном жёлто-красном колорите части лица. Романтический пейзаж с диском жёлто-красной луны за спиной художника и светящаяся вертикальная полоса с левого бока добавляют полотну романтической недосказанности. Тут явно не хватает самоиронии, которой в избытке в таких работах, как «Лечу в бездну!» (1995) и «Четыре автопортрета» (1999). В них потеряна та самая портретная «похожесть», о которой спрашивал персонаж рисунка Мамонова, но зафиксированы какие-то критические моменты авторского самоощущения, приправленные юмором.