Особый отдел и пепел ковчега - Юрий Брайдер

— Как свою собственную свадьбу! — ответил сторож Подкидышев. — Только нашёл я этого бедолагу не ночью, а утречком, когда возвращался после дежурства домой.

— Важное уточнение. — Кондаков что-то черканул в блокноте. — Коротенько расскажите, как всё это происходило.

— Да рассказывать особо и нечего. — Подкидышев расстегнул ворот рубашки и устроился в директорском кресле поудобнее. — Заступил я на службу как положено в двадцать ноль-ноль. Погода выдалась скверная. Дождь пополам со снегом. А к ночи ещё и ветер поднялся. Условия, сами понимаете, хуже некуда. Территория у нас громадная, за всю ночь не обойдёшь. Освещения никакого, как в каменном веке. Я об этом дирекору так прямо и сказал, когда он ко мне заглянул.

— Подождите, — прервал его Кондаков. — Какому директору? Этому? — Он кивнул на шляпу, украшавшую вешалку.

— Нет. Старому. Айрапетянцу. Которого потом в собственном подъезде застрелили.

— Теперь понял... Следовательно, во время дежурства к вам в сторожку зашёл бывший директор кладбища Айрапетянц? — уточнил Кондаков.

— Я так и сказал... — В голосе сторожа проскользнуло некоторое недоумение.

— Во сколько это было?

— Где-то в районе двадцати двух часов. Я как раз чай начал греть.

— Директор частенько навещал вас в столь позднее время?

— Я бы не сказал... Но тот случай особый. Праздники на носу. Как бы чего не случилось. Беспокоился человек.

— Долго пробыл у вас Айрапетянц?

— А при чём здесь он? — Сторож заёрзал в кресле. — Я про того бедолагу хочу рассказать.

— Успеете про бедолагу, — отрезал Кондаков. — Лучше ответьте на мой вопрос.

— Врать не буду. — Сторож потупился. — Часов до пяти он у меня просидел, а то и дольше.

— Чем вы занимались?

— В нарды играли. Он до них большой был охотник.

— Только играли? — Кондаков по-приятельски подмигнул сторожу. — И ничего больше?

— Выпили, конечно... Не без этого, — тяжко вздохнул сторож.

— Кто принёс спиртное?

— Айрапетянц. Говорил, из родного дома коньяк прислали. Предложил отведать... Я коньяк не больно уважаю, но начальнику разве откажешь.

— Вы помните, как он ушёл?

— Вот этот момент у меня из памяти как раз и выпал... Утром просыпаюсь, меня сменщик за плечо трясёт. Вижу, что на автобус опаздываю. Потому и попёр через территорию, чтобы угол срезать... По пути на этого ханурика и наткнулся.

— Было уже светло?

— Почти... Я пульс пощупал, вроде живой. Лицо в кровь разбито, глаз не видно. Документов при нём никаких. Но на бомжа не похож. Одет прилично. Я сразу назад и давай звонить во все инстанции. В «Скорую помощь», в милицию...

— Так милиция всё же была у вас?

— Никак нет. Наотрез отказались. Говорят, только у нас и забот что пьяниц поднимать... А «Скорая» приехала. Минут этак через сорок.

— Вы хоть имеете представление, что это был за человек?

— Да как-то не интересовался.

— Могилу маршала Востроухова знаете?

— Кто же её не знает! Она одна здесь такая.

— Неизвестный человек лежал далеко от неё?

— Не очень. Шагах в ста.

— Ничего такого, что заслуживало бы внимание следствия, вы на месте происшествия не заметили?

— Честно скажу, не приглядывался.

— Вы подходили к могиле маршала?

— А зачем? Я место происшествия охранял, согласно уставу.

— С этим всё более или менее ясно. Вернёмся чуть назад... Как я понимаю, территорию кладбища вы той ночью не осматривали?

— Каюсь, виноват... Хотел было сходить, пока трезвый был, да директор отговорил. Дескать, нечего там в такую погоду делать. Ещё кости переломаешь.

— Сколько ворот на кладбище?

— Действующие одни. Вы как раз через них сюда и вошли. Есть ещё и запасные, с другой стороны. Но те с весны заколочены.

— Разве при желании их долго открыть?

— Недолго, — согласился сторож. — Но в ту пору всё вокруг перерыто было. На танке не проедешь.

— У кого находились ключи от ворот?

— У меня.

— Айрапетянц их брал?

— Нет.

— Какая-нибудь машина на территорию кладбища заезжала?

— Только «Скорая помощь» утром.

— А если подумать хорошенько? Автокран заезжал?

— Зачем ему заезжать? Автокран у нас целую неделю стоял.

— Откуда он взялся?

— Поднимал что-то. И вроде бы сломался. Вот его и оставили. А сразу после праздников забрали.

— Номер автокрана вы, конечно, не помните?

— Ещё бы, столько времени прошло! Но это можно выяснить. На проходной ведётся журнал учёта въезда и выезда транспорта. В конце каждого года его сдают сюда, в архив.

Кондаков переглянулся с Цимбаларем, и тот небрежной походочкой вышел из кабинета. Допрос между тем продолжался:

— Свет на территории кладбища появлялся?

— На территории — нет.

Сторож запнулся всего на мгновение, но это не ускользнуло от внимания Кондакова.

— А где появлялся? — Он пристально уставился на сторожа.

— На хоздворе. В вагончике.

— Вас это не насторожило?

— Никак нет. Бывает, что по ночам ребята спешную халтуру делают. Или просто пьют в своей компании... Мы за хоздвор не отвечали. Там раньше свой сторож был, но потом сократили.

Вернулся Цимбаларь, неся в руках затрёпанный канцелярский журнал. За ним семенил растерянный директор.

— Взгляни-ка сюда. — Цимбаларь развернул журнал в том месте, где торчала закладка. — Пять листов улыбнулось! И как раз те, которые нам нужны. Причём вырвали так, что экспертизе делать нечего. Текст уже не восстановишь.

— С умом работали... Кто имеет доступ к архиву? — Кондаков окинул директора суровым взором.

— Все сотрудники конторы, — ответил тот, вытирая с лица обильную испарину. — Мы там гардероб временно оборудовали... Из-за недостатка площади...

— В том числе и вы? — уточнил Кондаков.

— Ну да... Только я туда не захожу! Спросите у кого угодно.

— Когда погиб ваш предшественник?

— Айрапетянц? Нынешней зимой... Или осенью... Нет, всё же зимой. Когда с ним прощались, в клубе новогодняя ёлка стояла.

— Убийцу нашли?

— Ещё нет... Но в прокуратуре сказали, что преступление, скорее всего, не связано с его профессиональной деятельностью.

— Ну-ну... — Саркастически усмехнувшись, Кондаков вернул журнал директору. — За сохранностью документов нужно следить в оба... А вам, Кузьма Аверьянович, советую впредь на посту не бражничать. Даже за компанию с начальником. Добром это не кончится, попомните моё слово.

Заглянув для порядка в пустую сторожку, где под колченогим столом дремала вислоухая дворняга, Цимбаларь сказал:

— Похоже, что всё это дельце обтяпал господин Айрапетянц, царство ему небесное. Автокран загодя пригнал, сторожа на себя отвлёк, а потом ещё и компрометирующие документы уничтожил... Надо бы его по спецучёту проверить.

— Он, наверное, и не такие операции проворачивал, — заметил Кондаков. — Недаром ведь его на Новый год семью граммами свинца одарили...

— Надо бы с гражданином Шляминым ещё разок побеседовать, — задумчиво произнёс Цимбаларь. — В свете, так сказать, открывшихся обстоятельств.

— Давай, пока мы ещё здесь, — согласился Кондаков. — И у меня к этому могильных дел мастеру вопросы появились...

Шлямина они обнаружили практически в чистом поле, где тот лопатой подравнивал могильные ямы, загодя отрытые экскаватором. Занятый любимым делом, он проглядел приближающихся оперативников.

От абсолютно невинных слов: «Бог в помощь!» — Шлямин резко вздрогнул и перехватил лопату на манер бердыша.

— К чему такие жесты? — усмехнулся Цимбаларь. — Опасаешься кого-то?

Шлямин молчал, хмуро глядя на незваных гостей, но лопату всё же опустил.

— Землица-то здесь дрянная, — тоном знатока изрёк Кондаков. — Сплошная глина. Первым же дождём покойника зальёт... А каково маршалу Востроухову в его могиле? Может, там посуше будет?

Шлямин продолжал молчать, однако его глаза были полны тоской и ненавистью.

Цимбаларь, ни к кому конкретно не обращаясь, произнёс:

— Странное дело... Когда я вижу в могиле человека, пусть даже живого, мне так и хочется закопать его. — Пинком ноги он своротил вниз целую глыбу тяжёлой глинистой земли.

— А я, наоборот, всегда хочу помочь ему выбраться наверх, — возразил Кондаков. — Так что не надо, гражданин хороший, смотреть на нас зверем.

Шлямин, которому и адресовалась последняя фраза, глухо сказал:

— Шли бы вы себе... Не мешали работать...

Цимбаларь, до этого в основном ухмылявшийся, немедленно напустился на него:

— Тебе, баклан, задали вполне конкретный вопрос: есть ли сырость в гробу маршала Востроухова? Вот и отвечай... Ты ведь туда заглядывал однажды. Если будешь отпираться, могу и точную дату назвать. Ночь с шестого на седьмое ноября девяносто восьмого года.

Поскольку Шлямин на эти слова никак не отреагировал, к обвинениям присоединился и Кондаков: