Особый отдел и пепел ковчега - Юрий Брайдер

Шлямин по своему обыкновению хотел вступить в полемику, но, встретившись взглядом с Цимбаларем, сразу передумал и сделал рукой приглашающий жест — прошу, дескать, следовать за мной.

Сотоварищи проводили его гробовым молчанием, и лишь один-единственный сиплый голос сочувственно произнёс:

— Допрыгался, Шлёма. Хорошо ещё, если без конфискации дадут.

— Молчать! — заорал директор. — Разойдись по рабочим местам! И чтоб сегодня ни-ни! Кого пьяным поймаю, лично закопаю в землю...

Шлямин имел вид человека, который по воле не зависящих от него обстоятельств зарабатывает гораздо больше, чем можно пропить. Отсюда была и его золотая цепь, и часы «Ориент», и дорогие сигареты, которые он курил почти непрерывно, зажигая одну от другой.

А в остальном это был типичный русский вахлак — всклокоченный, небритый, гнилозубый, обутый в кирзовые сапоги и подпоясанный солдатским ремнем, из-под которого торчала брезентовая спецовка.

На вопросы оперов Шлямин отвечал уклончиво и всё — как хорошее, так и плохое — валил на своего напарника Никишина, ныне пребывающего на том свете.

Кладбище по площади не уступало какому-нибудь провинциальному городку, и топать пришлось довольно долго, держась пустырей и стороной обходя густозаселенные участки. В конце концов они остановились возле надгробья, выделявшегося среди других аналогичных сооружений как размерами, так и аляповатой роскошью. Трёхметровый гранитный обелиск венчала маршальская звезда, а плита, прикрывшая могилу, размерами превосходила стол для пинг-понга.

Внутри вычурной алюминиевой ограды всё было засажено заморскими декоративными растениями, посыпано мраморной крошкой и тщательно прибрано.

— Видать, не забывают родственнички, — сказал Кондаков, с завистью приглядываясь к этому грандиозному некрополю.

— Да какое там! — Шлямин пренебрежительно сплюнул. — Это из соседней части солдатиков присылают. Маршал всё же, а не рвань подзаборная...

— Сооружение впечатляющее, — похвалил Цимбаларь, — Хоть и не Тадж-Махал, но что-то в том же духе... И всё это вы вдвоём соорудили?

— А что тут такого? — пожал плечами Шлямин. — День работы. Правда, погрузчик помогал.

— Неплохо, наверное, заработали?

— Уже и не помню... Да и какие деньги в девяносто восьмом году! Слёзы кошачьи...

— Когда вы памятник ставили? — осведомился Кондаков. — Сразу после похорон?

— Сразу нельзя. Годик надо подождать, чтоб земля осела.

— Короче говоря, в течение года могилу мог вскрыть любой, кому это только заблагорассудится?

— Эту не мог, — нажимая на первое слово, ответил Шлямин.

— Почему?

— В день похорон на могилу положили гранитную плиту, — кивнув в сторону надгробья, сказал Шлямин. — Краном подавали... Такое, говорят, распоряжение маршал перед смертью сделал.

— Плита, конечно, знатная. — Цимбаларь обошёл вокруг могилы. — Тонны на две потянет... А со стороны к гробу подобраться можно? Так сказать, наклонным шурфом...

— Тогда пришлось бы и этих жмуриков потревожить. — Шлямин указал на соседние могилы, расположенные к маршальскому захоронению почти вплотную. — Да и мы бы такую самодеятельность сразу заметили. Как-никак, каждый холмик здесь знаем.

— Когда вы водружали обелиск, оградка уже стояла? — спросил Цимбаларь.

— Да. Ограду почти сразу поставили.

— Вы её потом не трогали?

— Зачем? Нам она не мешала.

Видя, что Шлямин слегка расслабился, Кондаков огорошил его совершенно неожиданным вопросом:

— Скажите, а вы не помните случай, когда возле этой могилы нашли зверски избитого человека?

— Чего не помню, того не помню. — Шлямин явно тяготился этим разговором. — Здесь каждый божий день что-то находят. То женские трусы, то пустые бутылки, то кучу дерьма... Не кладбище, а проходной двор! Всякий сброд сюда словно магнитом тянет.

— Теперь я должен задать вам официальный вопрос. — Кондаков грозно сдвинул брови. — На данной могиле имеются какие-либо следы вскрытия? И учтите, за лжесвидетельство вы будете нести ответственность, установленную законом.

— Лично я ничего не вижу, — буркнул Шлямин.

— Вы за свои слова отвечаете?

— Ясное дело...

— Так и запишем... Вернее, запомним. Но предупреждаю — ваше свидетельство будет проверяться и перепроверяться.

— Дело ваше...

— Тогда мы вас больше не задерживаем. Как говорится, до новых встреч...

Когда из поля зрения скрылся не только сам Шлямин, но и столб сигаретного дыма, сопровождавший его повсюду, Цимбаларь сказал:

— Врёт, шельма.

— Врёт, — согласился Кондаков. — Причём неумело. Глаза прячет. Не знает, куда руки девать... Маршал Востроухов умер в сентябре, а его сосед справа аж в октябре... На этом участке первоначально планировали создать аллею Славы, потому и хоронили с оглядкой. Каждую кандидатуру с городскими властями утрясали. А в итоге кроме маршала Востроухова сюда попал только один бывший член ЦК, парочка криминальных авторитетов да предыдущий директор кладбища Айрапетянц, уже упоминавшийся сегодня... То есть в течение целого месяца можно было преспокойно подкопаться под плиту.

Цимбаларь, во время речи Кондакова бродивший среди могил, вернулся с метровым металлическим штырем, некогда составлявшим часть ограды. Этим импровизированным щупом он истыкал землю вокруг маршальского захоронения, однако ничего подозрительного не обнаружил. Лопатой здесь был затронут только самый верхний слой почвы.

Отшвырнув штырь в сторону, Цимбаларь спросил:

— Какого числа нашли избитого Сопеева?

— Шестого ноября, — ответил Кондаков. — Как раз перед праздниками.

— Морозов ещё не было?

— Да ты что! Дождь лил. Разве не помнишь?

— Я все праздники загодя начинаю отмечать. Соответственно, ни хрена не помню.

Цимбаларь достал перочинный ножик и стал выворачивать винты-саморезы, посредством которых алюминиевые конструкции ограды скреплялись между собой. Тщательно осмотрев каждый винт, он ставил его на прежнее место. После завершения этой работы последовало краткое резюме:

— Три четверти саморезов чистенькие, словно бы только вчера с завода. А те, которыми крепится фасадная часть ограды, — сплошь ржавые. Понял, в чём тут дело?

— Конечно, — кивнул Кондаков. — Разбирали оградку. Причём лишь с одной стороны и в ненастную погоду... Вопрос, с какой целью это делалось?

— Скорее всего, для установки подъёмного оборудования, при помощи которого снимали могильную плиту. — Цимбаларь несколькими энергичными жестами изобразил эту операцию.

— Полагаешь, что бетил всё же похитили из гроба?

— Пока только предполагаю. Вот если бы прокуратура дала санкцию на эксгумацию...

— Даже и не думай! Такое возможно лишь при возбуждении уголовного дела. Если, к примеру, вскроются обстоятельства, указывающие на насильственную смерть Востроухова. Но подобный вариант сомнителен... Запомни раз и навсегда: надеяться на содействие прокуратуры нам не приходится. Мы хоть и сражаемся за торжество закона, но вынуждены действовать, так сказать, вне его поля.

— Тогда все надежды только на маршальского байстрюка. — Цимбаларь скривился, словно раскусив хинную таблетку. — А с психа какой спрос? Он сегодня ляпнет одно, а завтра другое.

— Не вешай нос! — Кондаков похлопал коллегу по плечу. — Ведь если могилу действительно вскрывали, тут поработала целая бригада. Крановщик, стропальщик, землекопы... Куда они от нас денутся? И не таких ловчил на чистую воду выводили.

В кладбищенской конторе допроса ожидал сторож, некогда обнаруживший тело Сопеева. Ради встречи с оперативниками ему даже пришлось пожертвовать своим законным выходным.

Впрочем, он не проявлял и тени беспокойства, столь естественного в данной ситуации. С первого взгляда было ясно, что это не какой-нибудь шаромыга, падкий до легкой работы, а истинный фанатик своего дела, всегда готовый бдить, мотать на ус и стучать куда следует. Всё указывало на то, что до пенсии он служил в каком-то силовом ведомстве, где умеют промывать мозги сотрудникам. Короче, это был не свидетель, а прямо-таки подарок.

Деликатно выставив директора за дверь, Кондаков за руку поздоровался со сторожем и раскрыл свой видавший виды блокнот. Цимбаларь скромно примостился в сторонке.

— Кузьма Аверьянович Подкидышев, — представился сторож, несмотря на свой преклонный возраст крепкий и кряжистый, словно дубовый пень. — Старшина внутренних войск. Фактически бывший, но таковым себя не считаю, поскольку в нашей системе бывших не бывает.

— Это вы верно подметили, — кивнул Кондаков. — Волкодав и без зубов останется волкодавом... Кузьма Аверьянович, в ночь с шестого на седьмого ноября тысяча девятьсот девяносто восьмого года на территории вверенного вашей охране кладбища было обнаружено тело человека, находившегося в бессознательном состоянии. Помните этот случай?