Париж от A до Z - Мари Секстон

вот так, Зак. Ты оказался недостаточно хорош, но тем не менее стал тем стандартом, с которым он сравнивал всех прочих своих мужчин. И все они проиграли тебе.

– Бессмыслица какая-то, – проговорил я.

– Напротив. Только подумай. До Коула все его отношения разваливались по одной и той же причине: он не принимал своих партнеров такими, как есть. Он хотел, чтобы он превратились в тех, кем, как он считал, они могли стать. – Я, конечно, не знал, как оно было у остальных, но ко мне это подходило.

– А Коул? – спросил я.

– А Коул оказался другим. Он был таким взбалмошным, что поначалу Джон не воспринимал его всерьез. Он не смотрел на свою связь с ним, как на настоящие отношения. Но Коул незаметно проник ему в душу, и когда все начало переходить на серьезные рельсы, Джон поступил как всегда и стал ждать, что Коул изменится. А Коул ответил, куда конкретно он может засунуть эти свои ожидания.

У меня вырвался смешок.

– Могу себе представить.

– Впервые за всю свою жизнь Джон перестал беспокоиться о том, как бы улучшить своего партнера, и посмотрел на себя. И понял, что лучший способ сделать счастливым себя – в первую очередь сделать счастливым Коула. Вот почему Коул так хорошо подходит ему. – Он взглянул на меня с вопросом в глазах. – И быть может, поэтому Анжело так хорошо подходит тебе.

Меня удивило то, что он успел так много понять.

– Думаю, что вы правы, – сказал я.

– Я все это изложил и Джонни, но он не понял меня, – проговорил Джордж. – Мой блестящий ум никогда не впечатлял его так, как следовало бы. – Он посмотрел мимо меня в сторону двери и улыбнулся. – Кстати, а вот и он.

– Меня обсуждаете, пап? – спросил Джон, садясь к нам. Тон его был полушутливым, но глаза смотрели на Джорджа серьезно.

– Обсуждали, но раз ты теперь здесь, больше не будем, – ответил Джордж без тени смущения. – Какие у всех планы на день?

– Коул и Анжело уже ушли, – сказал я.

– Мэтт с Джаредом тоже, – добавил Джон.

– Правда? – Я был удивлен и немного встревожен. Поделом мне за то, что спал допоздна.

– Мы с Мэттом бегали утром, и он сказал, что они на весь день уедут в Версаль.

– О. – Я надеялся, что мой дискомфорт от перспективы провести наедине с Джоном весь день не слишком бросался в глаза. – А вы чем займетесь, Джордж?

– Пока не решил, – сказал он, – но я приехал на три недели, так что обо мне не волнуйтесь. Наверное, просто проведу день в постели и как следует высплюсь.

Я прикинул, какие у меня имеются варианты: попытаться самостоятельно погулять по Парижу, одиноко просидеть весь день в номере или провести его с Джоном. Либо засесть в баре и вусмерть напиться. Но, как оказалось, выбор сделали за меня.

– Зак, я забронировал для нас экскурсию на виноградники, – сказал Джон, и я не смог понять, что за чувство разлилось у меня в груди: страх или радость. – Знаю, это было несколько самонадеянно, но ты спал, а времени было в обрез. Это частная экскурсия по трем прованским виноградникам. Выезд приблизительно через час, а вернемся мы к ужину.

Мой завтрак внезапно попросился назад, однако я усилием воли заставил себя улыбнуться.

– Здорово. – По крайней мере теперь у меня появился идеальный предлог для того, чтобы напиться.

***

Экскурсия прошла одновременно и лучше, и хуже, чем я ожидал. Нам с Джоном всегда было легко общаться друг с другом, и как только я сумел немного расслабиться, мы с ним разговорились. Он спрашивал меня о семье и о Коде. Рассказывал о смерти матери и о том, как расцвели его отношения с Джорджем.

Мы ни разу не заговорили об Анжело. И ни разу не заговорили о Коуле.

К середине первой экскурсии я почувствовал, что все между нами почти пришло в норму. Что бы эта «норма» ни значила. Было на удивление легко вернуться к старым привычкам, и все же некоторые неуловимые мелочи лишь подчеркивали, насколько все теперь по-другому. Он по-прежнему открывал для меня двери, но без прикосновения к пояснице, когда следовал позади. Он по-прежнему склонялся ко мне, когда что-нибудь говорил, но стоял при этом чересчур далеко. И он по-прежнему тянулся ко мне, чтобы привлечь внимание, но всегда останавливал руку на полпути.

Что самое ужасное, я обнаружил, что мне всего этого не хватает. Мне всегда нравилось, когда он притрагивался ко мне на людях, пусть и самым обычным образом. Мне нравилось, что при разговоре он склонялся ко мне, отчего любой разговор сразу становился интимным.

На втором винограднике нам подали легкий обед, которого оказалось недостаточно, чтобы нейтрализовать все перепробованное нами вино. Алкоголь сделал границы нечеткими. Размыл черту между «сейчас» и «тогда». Я обнаружил, что мне хочется преодолеть пропасть, которая пролегла между нами. Я хотел шагнуть ближе. Я поймал себя на том, что хочу прикоснуться к нему, и мне пришлось вступить в борьбу с желанием делать вещи, которые я делал, когда мы были вместе, например взять его за запястье, которое лежало на столе между нами, или нарочно подтолкнуть его коленку своей, когда он сидел рядом в баре.

Сражаясь с собой, я то и дело проигрывал. К третьему винограднику возникло ощущение, что я заигрываю с катастрофой.

Мы стояли у бара в дегустационном зале. Кроме нас, там не было ни души, если не считать молодой женщины, которая разливала нам на пробу вино. Снаружи было промозгло, серо и холодно, а внутри – тепло и уютно. Зал был небольшим и уединенным. В углу в камине потрескивали дрова, и мы сняли пальто и шарфы.

Джон облокотился на барную стойку рядом со мной.

– Мне кажется, шардоне переоценено, – сказал он. – Что скажешь?

Я понимал, что стою слишком близко. Что слишком часто смотрю на него. В глубине души я знал, что это неправильно, но мне нравилось видеть в его глазах признательность, когда я так поступал. Даже спустя столько лет мне было нужно его одобрение. Я хотел сделать его счастливым.

– Кажется, я так напился, что перестал различать разницу.

Он рассмеялся, и когда я поднял глаза, то увидел, что он напряженно