Игра в расшибного - Владимир Масян

В глазах же Трофимова красный директор представлялся новым, выведенным именно социалистическим способом производства, видом собственника, который, не обладая ровным счётом ничем, фактически владел и правил всем заводом.

Однажды в лёгком подпитии, которое на глазок определялось несколькими рюмками водки и полубутылкой коньяку, Иван Петрович разоткровенничался:

— Думаешь, кто хозяин в стране? Руководящая и направляющая? — Судаков вытер губы и без того заляпанным жиром галстуком, снял его и бросил под стол. — Директорский и генеральский корпуса — вот, брат, реальная сила.

— Скажите! — подначил его Трофимов, сначала не очень заинтересованный в разговоре.

— А ты сам смекай, — Судаков даже подмигнул своему инженеру. — У них планов громадьё, а у меня реальные деньги. Они указания дают, где какие плакаты развесить, а я для рабочих посёлок строю. Они в собственных речах захлёбываются, а я школы, детсады, ясли содержу. Дороги асфальтирую, парки и скверы благоустраиваю. У меня лучшая в городе поликлиника. Собственную больницу скоро открою. Они думают, что мной руководят, я соглашаюсь, а делаю по— своему.

— Ой, ли? — Трофимов вспомнил, как убеждал Судакова встать на сторону единомышленников Косыгина.

«Умеет, толстопузый, держать нос по ветру!» — без тени разочарования констатировал для себя главный инженер.

— Ты не ойкай, рабочих спроси, кого они больше уважают: меня или парторга? — Иван Петрович нагнулся над столом, насколько ему позволял огромный живот, приставил ладонь рупором к сальным губам и насмешливо зашептал: — Наш парторг, как Молотов, за идею и жену продаст. — И вдруг громко икнул. — Господи, прости, никак икается мужику.

— Разве Молотов жив?

— Конечно, жив! — аж подпрыгнул на стуле Судаков. — Пять лет назад, кажись, аккурат на первое мая у него жена померла. А он, старикашка, ещё хоть куда!

— Для меня это имя в глубине истории.

— Рановато, ты, братец, недавних принципалов хоронишь. Впрочем, вы — интеллигенты — никогда не понимали и не любили их. Хотя в одно место лизнуть не гнушались!

— Я себя к интеллигенции не отношу, — непроизвольно сознался Трофимов.

— И правильно делаешь, — засмеялся, затряс жирным телом Судаков. — Ленин называл русскую интеллигенцию не иначе, как говном!

— Чушь! Не мог такого Ленин сказать, потому что сам был интеллигентом, — искренне возмутился Леонид Савёлович, даже красными пятнами покрылся: хамоватого панибратства с вождями он не признавал.

— Ишь, как ловко! Поди разберись, кого ты защищаешь: Ленина или интеллигенцию? А я тебе пуще скажу, недавно вычитал у Аксакова: русская интеллигенция, уходя от ответственности, привыкла искать причины российской трагедии только вовне. Вечный озлобленный бунт! Борьба со своим бывшим Богом и в самом себе и вокруг себя!

«Ну, уж нет! — подумал Трофимов. — Аксакова, пан директор, ты сроду не читал. Как, впрочем, и других классиков. Да и зачем? Их книги тебе удачно заменяет энциклопедия афоризмов, которая всегда под рукой. Пересказывая мысли великих, сам мнишь себя ровней».

Но вслух сказал:

— Завидую, Иван Петрович, вашей начитанности. Когда только время находите!

— Меньше спать надо, — хмыкнул Судаков и снова подмигнул Трофимову: — Но спать лучше вдвоём. — И ничуть не смущаясь, добавил: — Женить тебя пора.

Очередное воскресное застолье проходило на казённой даче Судаковых. Кроме знакомых по работе — вечно всем недовольного заводского парторга Сапогова, профсоюзного подпевалы Шашкина и военпреда полковника Волкова — за столом на просторной террасе сидели начальник райотдела милиции, городской прокурор и ещё несколько тучных мужчин в белых сорочках при галстуках. Их расфуфыренные жёны осматривали сад.

Угощали раковым — из толчёных волжских раков — супом и шашлыками из осетрины. А перед ними, к водочке, мужской половине предлагался огромный лещ жареный с грибами и пироги с кашей и с налимьим плёсом.

— По мне, так слаще кулебяка с визигой в икре судачьей, — кичился кулинарными изысками хозяин дачи. — А налимью печёнку предпочитаю в стерляжьей ухе.

— Ну, не скажите! — лениво втягивались в спор занятые угощением визитёры. — Какого у нас на именины подают к обеду гуся с красношинкованной капустой и соленьями!

— А я предпочитаю утку с мёдом, — облизывая пальцы, ошеломил всех чудным рецептом Сапогов. — Хороша с фруктовым салатом.

Все сразу загалдели, стали расспрашивать подробности приготовления, но только не Судаков.

— Твои вкусы известны, — бесцеремонно перебил он партийного гурмана. — Тебе, что мясо, что факты, подавай только жареными. — И первым громко засмеялся.

Любовь Степановна принесла большой кувшин клубничного морса и, расточая слащавую улыбку, незаметно поманила за собой Трофимова.

— С кем я тебя познакомлю, — загадочно шепнула она в самое ухо Леониду Савёловичу и точно ребёнок хихикнула, — ни в жисть не догадаешься. — И тут же проговорилась: — С дочкой того профессора, что по правую руку от тебя за столом сидел.

Трофимов сразу вспомнил неряшливого, с лохматой головой толстощёкого старика с водяными навыкате глазами, который старательно подбирал со скатерти сыпавшиеся изо рта крошки. Говорил профессор мало, зато с удовольствием кхекал, когда нужно было выразить какие-либо чувствования. Леонид Савёлович невольно съёжился, представив дочь похожей на родителя. И поначалу не очень поверил, что представленная ему молодая красивая женщина, именно та самая особа, с которой желала познакомить своего протеже Любовь Степановна.

Грета с первых же минут обворожила холостяка. Стройная жгучая брюнетка с большими серыми глазами на слегка вытянутом бледном лице томно улыбалась и глядела поверх собеседника, словно подчёркивая врождённое превосходство. Говорила тихо, почти вкрадчиво. При этом нижняя губа её слегка выпячивалась, обнажая алую сочность рта и крупные, на зависть отбеленные зубы. Не прошло и нескольких минут, как инженер поймал себя на мысли, что хочет впиться в этот ротик так, чтобы зубы её кусали его губы.

«Но как, как подступиться к недотроге?» — обливался холодным потом Трофимов.

Он рассказывал смешные истории про свою работу, завод, а хохотала только Любовь Степановна. Грета снисходительно кивала головой и вздрагивала, оборачиваясь на взрыв очередного веселья на терраске.

Но стоило Судаковой оставить их одних, чопорную красавицу словно подменили. Щёки её зарделись румянцем, глазки заблестели, она стала щедро улыбаться Трофимову и протягивать к нему руки.

Он не помнил, о чём они болтали весь день, сначала за долгим сытным обедом, потом гуляя в берёзовой роще и катаясь на катере по Волге. Не обращал внимания на шутки весёлой компании в свой адрес, на объятия крепко подвыпившего Судакова, на прозрачные намёки парторга, перемигивания и ужимки женщин, непонятное кхекание профессора, пытавшегося на прощание поцеловать его в щёку.

Не проходило наваждение и в следующие дни. Как угорелый метался Трофимов между заводом и квартирой Гретиных родителей, на широкой двери которой висела латунная табличка с фамилией владельца «Профессор, доктор Дёмин Исаак Самуилович». Охапками приносил он туда цветы с базара, дарил духи и сладости, потчевал всех коньяком и шампанским и даже раза два покупал билеты в оперу… Свадьба была пышной и безвкусной.

Опомнился Трофимов, когда Исаак Самуилович деликатно напомнил зятю, что жить в примаках не приличествует положению главного инженера крупного производства в городе, а проживать в общежитии дочери невозможно. Леонид Савёлович даже с каким-то облегчением перевёз свои вещи назад в заводскую каморку. Грете сказал:

— Пока наша квартира строится, можешь жить у родителей. Мои ключи на вахте. Соскучишься, приходи! Где лежат деньги, знаешь.

— В воскресенье ждём тебя к обеду. Будут гости, — промурлыкала жёнушка. — Нехорошо, если пойдут всякие разговоры.

— Скажи, что я в командировке, — сдерживая себя, проговорил Трофимов. Он впервые почувствовал неприязнь к Дёминым, пока никак не связывая это напрямую с Гретой.

Почти год они прожили порознь. Судаков, расстроенный таким обстоятельством, предлагал на обмен испросить квартиру в горисполкоме, но Леонид Савёлович отказался, предчувствуя скорые изменения в своей карьере. Когда же супруги съехались во второй раз уже в коттедже, Трофимов понял, какую роковую ошибку допустил, оставив молодую красавицу жену на попечение родителей.

Внешне поведение Греты не изменилось. Она была также любезна с мужем и его окружением, умела вести компанию и создать впечатление счастливой семьи. Современно и модно обустроила дом, не жалея на то денег супруга, завела нужные знакомства. Теперь Трофимов встречал вечерами в гостиной не только жён высокопоставленных чиновников, но и пассий учёного люда из университета, известных врачей, директоров театров и универмагов. Внешне всё обстояло весьма прилично. Но, увы, вокруг него не было той домашней теплоты, о которой мечталось, чего не хватало с детства. Не трудно было догадаться, что его не любили.